Уголок читателя - 12

Вместо того чтобы стоять и переругиваться с соседями, проклинавшими его за то, что он натравливает собаку на котов, хозяин побежал за своим питомцем и застал он там такую картину. Вместо разорванных и изувеченных кошачьих тел, он с изумлением обнаружил как три кота прыгают по его “злющей собаке”, а та повизгивает и пускает слюни от удовольствия. Можете себе представить его реакцию? А я видел.
Короче говоря, на следующий день он сдал свою овчарку в приют. Ужасно, правда. Вот этой новостью я и поделился с другим своим соседом, который был известным собаководом.
Вот что, сказал он. У меня есть тётя. Она замужем за мультимиллионером и у них огромная вилла за городом с большим садом, и двором обнесёнными забором. Я попрошу её приютить беднягу. Ну, или попробую.
После чего он сказал, что завтра объедет все приюты и найдёт собаку. Пообещал держать меня в курсе дела.
Короче говоря, через неделю я встретил его. Он улыбался, и я понял, что всё в порядке. Вот его рассказ.
Дозвонился я к тётке и долго уговаривал её хотя бы посмотреть на собаку. Пообещал через пол часа увезти если не понравится. С огромным трудом мы договорились и забрав овчарку из приюта я с дрожью душевной и ужасом в голове по поводу того, что мне делать в случае неудачи, поехал к ней.
Увидев огромную собаку и зверское выражение её морды, тётя схватилась за сердце и потребовала немедленно увезти этого ужасного зверя. Зверь, решив, что его зовут бросился к ней и лизнул её в лицо. Тётя упала. Ну всё, решил я, это конец, но ошибся. Короче говоря, через пол часа она игралась в прятки с “ужасным” зверем. А через полтора часа совала мне в руки пятьсот долларов и ещё пятьсот, чтобы я передал в благодарность приюту за такую передаю дословно – миленькую, маленькую, сладкую собачку.
“Маленькая” собачка выше пояса тёти, радостно лаяла таким басом, что с дерева сыпались листья, а тётка гладила её по голове и уговаривала покушать ещё пару котлеток. Они нашли друг друга. Я по дороге купил на тысячу долларов еды для собак и кошек и завёз в приют с благодарностью от тёти.
Они сказали, что будут поминать меня в своих молитвах, на что я отдал им номер телефона тётки и порекомендовал позвонить и поблагодарить самостоятельно.
Через пару дней тётя позвонила и потребовала, чтобы я всё бросил и немедленно приехал. С огромным волнением я оставил работу и примчался. На дорожке возле дома стоял минибус набитый по завязку всякими подарками для приюта, а рядом рассовывая деньги по карманам яростно кланялись два здоровых парня.
Поедь и покажи им где находится этот приют- потребовала тётка. Тётя, тётя у меня же работа- застонал я. Плевать мне на твою работу- ответила та, я должна отблагодарить этих замечательных людей. И я поехал. Тётя известна своим крутым нравом и возражать ей совершенно бесполезно.
Да, перед отъездом я сделал снимок. И он, вытащив телефон предъявил мне снимок, на котором было две довольные физиономии – одна тётки, а вторая овчарки.
Я был совершенно счастлив таким окончанием этой истории.
Я вам вот что скажу, дамы и господа – если кто родился с ангельской душой, то никакая гадина не способна его испортить, как бы ни старалась.
Олег Бондаренко

Одна девушка Соня.. выбирала в салоне свадебное платье: металась между голыми плечами, голой спиной и вон тем, с кружавчиками...
Тут ей приходит СМС-ка от жениха. Смысл такой: "Прощай.Уже не надо."
Думала разыгрывает... Позвонила.
Он долго мямлил про погасший костёр и покрытые пеплом угли, но выяснилось, что тут погасло, потому как разгорелось в другом месте... Короче говоря, вещи свои забрал, прости и забудь. И телефон отключил.
Почти по Салтыкову-Щедрину: нашалил – и растаял...
Весь салон слушал мыльную оперу, навострив уши. Какая-то неприятная невеста из разряда «последний шанс», пришедшая с кучей квохчущих родственниц, глянула снисходительно и сказала:
– Раз Вам это платье теперь ни к чему (вот это – с голой спиной, плечами и кружавчиками!), так я его забираю!
– Ещё чего! – сказала девушка Соня. – Вам до него не дохудеть..! Беру без примерки. И не упаковывайте, сразу надену.
И надела, и пошла, сверкая голой спиной и плечами и подметая тротуары пышной кружевной юбкой... И стала причиной нескольких небольших ДТП...
А потом Сергей А. объяснял друзьям, почему так скоропалительно женился: «Чего, мол, тянуть?! Платье-то у невесты уже было...»
Наталья Волнистая

Сын у меня месяц назад привёл домой девушку.
— Мама, это моя Зойка. Мы любим друг друга и будем жить вместе.
А я что, против что ли? Как любая мать, я желаю счастья своему ребёнку. Хотят жить вместе — пусть живут.
— Конечно, сыночек. Вы пока идите на кухню, чай попейте. А я вещи твои соберу.
— В смысле — вещи соберешь? — уставился на меня сын.
Да, иногда мне кажется, что сын умом явно в отца своего пошёл. Раз не понял, пришлось разжевать:
— В прямом. Я сейчас соберу твои вещи и вы идёте жить вместе. Вы ведь этого хотите?
— Хм, мам, понимаешь, дорого снимать, да и не на что — мы с Зоей учимся, ты ведь знаешь. Мы у тебя думали пожить. Нам много не надо — уголок в комнате, мы тебя не стесним, обещаю.
Ага, плавали — знаем. Сама со свекровью жила, десять лет её терпела, пока мы с мужем квартиру не получили. Отношения у нас с матерью мужа, естественно, испортились. Это сейчас они сладко поют — не стесним. А через месяц-другой полетят в меня тапки: не люблю, гноблю, выживаю невестку. Не надо мне такого счастья. Эх, Зойка, ты ведь даже не представляешь, от какого ада я тебя избавила.
— Нет, сын. Если ты считаешь себя достаточно взрослым, чтобы решить жить с любимой девушкой, будь добр обеспечить вам условия для совместной жизни, будь взрослым до конца: переведись на заочку, найди работу и сними квартиру. Хотя, квартиру не потянешь, наверное. Снимешь комнату — и живите вместе, сколько душе угодно.
— Мама, да ты что?! Жить в коммуналке с чужими людьми? Мы не хотим.
Вот так. То есть, мою квартиру в коммуналку превратить и чужого человека подселить — мы хотим. А сами с чужими людьми — не хотим.
— Зоя, Вы ведь испытываете к моему сыну чувства? Хотя, глупый вопрос — вы ведь согласились жить вместе, значит испытываете.
— Да. Я люблю Вашего сына. Очень. — еле слышно пискнуло воздушное создание.
— Слышишь, сын — она тебя любит. А с любимым рай и в шалаше. Правильно я говорю, Зоя?
— Да, правильно. Я и на коммуналку согласна, лишь бы вместе.
— Ну вот, сын, как хорошо всё получается. А уж как тебе девушка твоя за моё отсутствие благодарна будет, словами не передать. Давайте, взрослые, устраивайте свою жизнь. Не переживай, не поедете вы в комнату. Я добавлять буду, чтоб на квартиру хватало. Вы хоть не забывайте, навещайте старуху иногда.
— Ну какая Вы старуха? Вам до старухи ещё лет сорок. — польстила мне Зоя.
Через полчаса закрыв за детьми дверь, я разрыдалась. Уж слишком велик был соблазн молодёжь у себя оставить: и сын рядом, и невестка под присмотром. Но нельзя — взрослые дети должны жить отдельно от родителей. Я своё дело сделала — вырастила. Пришло время отпустить.
А. Родионова

Английский лейтенант Ричард М. влюбился в ноги... Он зашёл в клуб на минутку. На столе как раз танцевала незнакомая ангел по имени Даша. Она была в чулках, пьяная, русская, из очень хорошей семьи. Дашу в Англию прислала мама. Мама верила, что чужбина убережёт дочь от раннего замужества. Насчёт англичан мама не волновалась, всё они козлы и не представляют опасности. Выйти за них замуж невозможно, это противно человеческой природе.
Как бывает с девушками, чьи предки сплошь интеллигенты, посещение клуба Даша завершила танцами на столе. Выступление было украшено голыми ногами, уходящими в волнующую бесконечность. «На сладкое» Даша исполнила кувырок в руки анонимного лейтенанта ВВС.
Ричард поймал Дашу легко, будто всю жизнь ловил пьяных русских баб. И, конечно, сразу влюбился. Когда на лейтенанта, прошедшего земную жизнь до гнусной середины, валятся с небес распаренные женские тела, лейтенант не может не любить. Через неделю Даша прислала маме письмо: «Его зовут Ричард, он почти уже капитан, я сопротивлялась сколько могла».
Мама телепортировалась почти мгновенно. Чтоб медовый месяц не растёкся на тысячу лет, она приехала посмотреть, как они там устроились.
Лейтенанту впервые захотелось убить человека, когда тёща поливала газон. Стояли жара и сушь, английское радио просило всех беречь воду. Соседские газоны согласно пожухли и только в Ричардовом оазисе колосились томаты. Лишь только лейтенант уходил служить, мама хватала шланг и вредила стране со скоростью одно ведро в секунду.
Ей было ясно сказано: воду — только пить. А она всё равно лила на грядки. К концу июля пыльные смерчи убили всю зелень в южном Уэссексе. И только Ричардов двор позорно зеленел на всю улицу. Это был его личный, изумрудный позор. Тогда капитан придумал дезинформацию. Как бы проговорился за ужином:
— С завтрашнего дня нашим вертолётчикам приказано летать над нашей родной Англией и расстреливать всех, кто поливает газоны.
На следующий же день Тёща установила четыре автоматические поливалки.
— Дорогой, не сердись на маму, — тихо сказала Даша и закинула левую ногу на правую. И дорогой перестал сердиться. А наутро как раз пошёл дождь.
Но вы же знаете наших русских мам. Пока зять жив, они будут творить добро. И мама переклеила обои. За день. Во всём доме. С расчётом, что зять умрёт от удивления. Но он оказался лётчик, здоровяк, отделался простым необширным инфарктом и истерикой. То есть, с маминой точки зрения, никак не отреагировал.
Это был Сюрприз. Лейтенант трижды заходил в дом и выходил назад. Изнутри ему казалось, он вломился не к себе. А снаружи это опять был его дом. Англичане ужасно консервативны, вы не находите? Тут Даша опять сделала жест примирения — сняла левую ногу с правой и переложила всё наоборот. И сказала:
— Любимый, мама скоро уедет, мы переклеим как было.
Везти маму в аэропорт он вызвался сам. Он должен был убедиться, что счастье улетело. Выехал заранее. Но сиксильон местных автомобилей тоже выехал заранее. В этот день всем понадобилось стоять и бибикать как раз между Ричардом и Самолётом, который один мог отвезти тёщу обратно в Ад. Это была самая большая и подлая пробка в истории королевства.
И капитан Ричард М. объехал её по встречной обочине. Всё пятьдесят километров. О, это было как сольный дневной полёт бомбовоза над вражеской Германией! Нет, вы не понимаете. В списке английских преступлений даже поливать газон в жару — хуже. И страшнее, чем клеить обои без разрешения. Так не ездят даже те, у кого вся крыша — одна сплошная восьмицветная мигалка, и в руках мигалки, а на груди паровозный гудок, всё равно. Англичане даже казни отменили, потому что никто так не ездит.
Но. Если человека загнать в угол тёщей, в нём просыпается социопат, убийца и маньяк. Ричард не боялся, что у мамы от тряски выпадут пломбы. Он боялся, что мама опоздает. А мама на заднем сиденье была растрогана. Никогда в её честь так не рисковали жизнью и карьерой. Только ромашки всякие дарили, да пару раз муж принёс из магазина картошку. А теперь родной зять ради неё послал к чертям страну и королеву!
И в аэропорту тёща поцеловала непутёвого, но трогательного зятя. И Ричард устыдился. Понял, что новые обои были пожеланием добра, и газон тоже, и даже помидоры. И поцеловал маму в ответ. А она его. И так три раза...
Вот так, с езды по встречной и целования началось постепенное перерождение Ричарда в хорошего русского человека.
Слава Сэ

Вчера короткий рабочий день был и я пришла домой раньше сына. Он, естественно, не догадывается, что мама дома. И вот, что я вижу. 
Открывается дверь, ногой в квартиру заталкивается рюкзак, потом показывается сапог — весь в комьях глины и грязи, потом другой в таком же состоянии. Потом спиной (в нашем случае — попой) заходит сын. 
Закрывает дверь, судя по всему зубами. 
Спина (куртка то есть) тоже грязная. 
Я молча на все это смотрю (молча — потому что в шоке и понимаю, что все-равно стирать, мыть. Ну и вообще, сама не знаю, почему молчу, а не ору благим матом). 
Дальше он оборачивается, видит меня, делает вот такие глаза, роняет на пол пластиковый стаканчик с грязной водой. 
И:- Мама, ты все испортила. 
Я:- Я испортила? Ты себя видел? 
Ну, тут я нагнулась и увидела, что из этого пластикового, грязного-прегрязного стаканчика вместе с водой выплеснулись еще и 3 цветочка мать-и-мачехи. 
А оказывается, было все так: 
Сын возвращался из школы и увидел около теплотрассы цветущую мать-и-мачеху. Сорвал. Но!!! Их было только 2 цветка. А он-то знает примету, что 2 цветка дарить нельзя. 
Вот тут все и началась. Сначала он нашел стаканчик пластиковый (благо их много валяется), потом нашел лужу (как оказалось, найти лужу с чистой водой — это дело непростое). Ну, а потом он пошел исследовать теплотрассу. В ходе исследования из-под теплотрассы на него набросились бродячие собаки (благо это были щенки и все обошлось без крови), сын испугался, но стаканчик не выронил (предпочел бросить рюкзак). Потом он с теплотрассы свалился (говорит, что 1 раз, но мне кажется, что он там повалялся хорошенько). И вот, в самом конце — за гаражами (о, чудо) его ждал еще один прекрасный цветок. ПОБЕДА!!! 
В ходе этой акции была потеряна шапка (если кто найдет — может напИшите, я заберу. Хорошая была — adidas, вязаная с козыречком в форме кепочки, синенькая…), порваны штаны собаками, оторван карман от куртки (но это я пришью — нормально). Грязь была даже на майке и рубашке (но это тоже не страшно). Обошлось без ран и синяков (Слава Богу!!!). 
И никогда не забуду, какие у него были глаза, когда я ему сказала:- А теперь, давай я уйду в комнату, а через 5 минут выйду и ты сделаешь сюрприз, как хотел. 
И через какое-то время он сам постучал в дверь и принес мне в рюмочке эти 3 цветочка. 
Это мои самые любимые, самые долгожданные и самые прекрасные (слов не хватает) цветы на свете. 
Они ведь добыты тяжким трудом и ради них проведена целая сложнейшая операция..
Из сети

— Куда это ты так разоделся? — Баба Яга обошла Горыныча со всех сторон.
— А короны где взял? — Кощей прищурился. — У меня спёр или царевичей каких сожрал?
— Дык это, того, мой же год, — Горыныч хмыкнул и довольно осмотрел себя.
А посмотреть было на что. На каждой голове по короне, на шеях блестящая мишура, когти отполированы до блеска.
— Чегой-то он твой, ась? — Яга присела на пенёк от такой наглости.
— Яга, ты совсем за новостями не следишь? Год Дракона нынче!
— Это я знаю. А ты здесь при чём, милок?
— Так я и есть дракон! — Горыныч гордо выпрямился и задрал сразу все три головы вверх.
— Тю! — Кощей присвистнул. — Какой же ты дракон, Горыня?
— Ты этот, — Яга щёлкнула пальцами, — змий! Сымай корону, неча тут народ баламутить. Ишь, вырядился!
И Яга грозно потрясла клюкой в его сторону.
— Ты, бабка, думай, что говоришь! Я, может, на саммиту официально приглашён, вот, гляди!

Горыныч протянул Яге распечатанное письмо.
— Точно, заморским духом пахнет, — потянула Яга носом. — И кто зван?
— Так это, все наши собираются: Виверна, Биовульф, Крака, Ямата-но Ороти, Шэньлун, Балереон, ну и там ещё по мелочи, всех на упомнить.
— Солидно, — оценил Кощей.
— Ааааа, ну ежели все… — Яга посмотрела на него с уважением. — Ты тогось, корону-то поправь и мишуры добавь, а то не празднично получается.
— На вот, тряпочку — чешую протри. — Кощей сунул змею бархатный платочек. — Да смотри там, не посрами царство наше тридевятое!
Когда Горыныч взлетел и взял курс на юг, Яга даже прослезилась:
— Орёл наш. Соколик!

А когда он скрылся за горизонтом, Яга почесала в затылке.
— Погоди-ка, а следующий год, эт же год змеюки. Чёй это получается, Горыныч опять праздновать будет?
— Не, — Кощей хихикнул, — год змеи не его, а твой.
— Мой?!
— Ну, ты жё та еще, змеюка подколодная.
— Я, значит?
Смерив Кощея тяжёлым взглядом, Яга поудобнее перехватила клюку.
— Мой, говоришь, косатик? Нукась, иди сюда, голубь сизокрылый.
— Ты чего удумала, старая? Я же так, пошутил слегка… Ай! Ой! Мамочка! Помогите!
До самого вечера в лесу слышался треск, глухие удары и шум. Деревенские крестились и говорили, что это Михайло Потапыч раньше срока проснулся и шалит. Они были не далеки от истины — медведь действительно проснулся от шума, но сидел тихо в берлоге и не высовывался.

(с) Александр "Котобус" Горбов 
Книга "Пятничные рассказявки" желтый том

Внутри все оборвалось: он узнал ботиночек дочери. Сам привозил из поездки. Красный, кожаный. Но если ботинок тут, то Кира... То она где? Беспомощно оглядел лица людей вокруг. На одних было сочувствие, на других тревога. И третье выражение. Словно они уже предрекали исход. Продолжали поиски с ним, подбадривали. Только сейчас, сжимая в руках ботиночек дочки, он встретился с их глазами. И увидел в них... обреченность. 
 - Мужики! Да с ней все хорошо! Мужики! Давайте дальше, скоро мы ее найдем. Дома чай будем потом пить. Маринка моя напекла всего. А я же дочке куклу купил. Большую такую, как настоящий ребенок она. 40 тысяч отдал. Кирочка такую давно просила. Вот она сейчас вернется, то-то обрадуется! 
 Этот здоровый, сильный, красивый и высокомерный мужчина по имени Игнат шел вперед. А слезы текли по щекам. 
 Остальные двигались за ним. 
 Все молчали. 
 Два дня назад шестилетняя Кира вышла во двор. 
 Играть. 
 Мать всего на минутку отвлеклась. 
 А малышка исчезла. 
 Сейчас ее мама Марина бессильно смотрела во двор. 
 Пока другие девочку искали. 
 Ей тоже хотелось броситься на поиски. 
 Все привычно. 
 Жизнь не остановилась. 
 Все ходят, улыбаются, идут из магазина. 
 А их Киры нигде нет... 
 Она еще раз посмотрела на площадку. 
 И невольно отметила кое-что. 
 Исчез дворовый пес. Его все звали Шнурок. 
 За привычку ходить по пятам. 
 Большой, мохнатый, одноглазый, очень некрасивый. 
 Муж ее Шнурка терпеть не мог. 
 Обходил брезгливо, отгонял. 
 Даже замахнулся однажды. 
 А вот Кирочка собаку обожала. 
 И пока папа не видит, все носила ему колбасу, куриные ножки. 
 Марина невольно улыбнулась. 
 Когда случайно открыла розовую сумочку дочери. 
 А там вместо игрушек и прочего лежала ветчина, котлеты и сладкий сырок. 
 Шнурок Кирочку тоже больше всех любил. 
 И сразу ковылял к ней, когда видел. 
 Кирочка смотрела на окна. Не глядит ли папа? 
 И бросалась к собаке. 
 Отец ей подходить к Шнурку не разрешал. 
 Говорил, что потом купит ей какую-нибудь модную породистую собачку. 
 Но глядя в глаза дочери, Марина понимала: ей не нужна модная собачка. 
 Ей нужен Шнурок. 
 Сама пробовала поговорить с мужем. 
 Мол, может заберем его с улицы? 
 Но тот был непреклонен. 
 А тем временем поиски продолжались. 
 И вдруг Тимоха высказался: а может, на стройку заглянуть? 
 - Моя дочка никогда бы не пошла туда! - вскинул бровь Игнат. 
 - Слушай, но это же дети! Они могут что-то и без спроса натворить, а потом жалеют! Просто у Кости сын вечно всех туда таскал, типа, клад искать. А место, сам знаешь, какое! - покачал головой Тимоха. 
 Игнат направился к стройке. 
 Они обошли там все. Ничего. Никого. 
 Уже повернулись, чтобы уходить. 
 И вдруг услышали собачий лай. 
 - Пошли, поглядим! - снова схватил Игната за руку Тимоха. 
 - Да чего глядеть? Шавки эти лают! Наш поди, из дома. Противный такой пес... Мохнатый. Я прямо обрадовался, что его уже пару дней не вижу! - произнес Игнат. 
 Тимоха посмотрел на него. И вдруг пошел на собачий лай. Остальные за ним. 
 Игнат уже хотел идти в противоположном направлении. 
 И вдруг услышал, как Тимоха закричал: 
 - Кира! Держись, мы идем! 
 Сердце чуть не выскочило. 
 Рванулся вперед, расталкивая всех. 
 Яма. 
 Такую и не увидишь сразу. 
 Глубокая. А там внизу, обняв за шею большую мохнатую собаку, сидела его дочь... 
 Сжимая чуть позже Кирочку в объятиях, он слушал, как она шепчет ему в ухо: 
 - У меня голоса нет, папочка. Я вас слышала, но не могла позвать. Кричала вначале, а потом он исчез. Меня мальчишки сюда позвали. А потом убежали. Я заблудилась и оступилась. А потом Шнурок пришел. Он меня грел. С ним так тепло было. 
 - Игнат... если бы не собака, - подал голос Тимоха. 
 Шнурок сидел невдалеке. Его тоже достали. 
 Грязный. Склонив мощную голову. И с чего Игнат взял, что он некрасивый? 
 Мужчина с дочерью на руках подошел к собаке. 
 Опустился на колени. 
 Погладил. 
 И сказал: 
 - Спасибо тебе... Спасибо, брат. За Киру. И ты это... Не сердись на меня. Прости, что ли. И это... может пойдешь к нам-то. Жить. Надо признавать свои ошибки. Я неправ был. Прости, Шнурок! 
Кира счастливо обнимала отца. 
 Он обернулся к мужикам: 
 - У собаки, похоже, с лапой что-то. Пока он к Кире прыгал. Вы его ко мне в машину отнесите. Свожу в ветеринарку. А потом домой. Все домой! 
 Так они и гуляют теперь. 
Отец, мать, девочка Кира. И идущий рядом здоровый мохнатый пес по кличке Шнурок. 

Автор: Татьяна Пахоменко

— И зачем она мине? — Отбивалась баба Дуся.
— Ну, ба! — Ольчик нянькала на руках маленького, месячного котенка. — Не обратно же её мне нести?
— А и снеси. — Поддакнула старушка. — Где взяла — туда и снеси.
— Она на остановке, за околицей, в коробке пищала. — Котенок свернулся под ладошкой клубочком. — Кто-то её выбросил. Одна не выживет. — У внучки наворачивались на глаза слёзы.
— Да делайти, что хотитя! — Бабушка в сердцах махнула рукой и вышла в сени.
Так поселилась в доме Маруся.
Оля гостила в деревне всё лето — каникулы. И с котёнком возилась исключительно сама. Кормила, приучала ходить в подпол и спала в обнимку.
Маруся выправилась, подросла и превратилась в пушистого подростка редкой красоты. И жила она по каким-то своим, неписаным законам. Занавески не драла, по кроватям без спросу не лазила, на столы ни-ни.
Бабушка потихоньку начала проникаться к Маруське уважением. Даже втихаря восхищалась кошачьим умом. Вот пойдут они с Олькой в малинник — Маруся ступает только по дорожкам. Никогда по грядке не пройдёт.
— Ты ж, моя умница! — Баба Дуся откровенничала с кошкой, когда они оставались вдвоём. — Я тебе сичас косточку-то сахарну дам. Погодь-ка! — Она крадучись клала в кошачью миску бёдрышко с мясом из супа.
Олька бегала вечером в клуб с подружками. Как-никак в выпускной класс перешла. Но невеститься ещё не позволено было. Родители настояли, чтобы дочь, под бабушкину ответственность, возвращалась домой не позже «двенадцати». Как та Золушка...
Вот и в этот раз Оля была в клубе.
«Десять» вечера. Корова подоена, молоко прибрано. Прилегла старая. А так как поднималась каждое утро ни свет ни заря — стало её в сон клонить. Ну и вздремнула.
Снится ей сон. Что белит она свою избу. Вроде и в мыслях крутится — зачем? Ведь к Пасхе белила. Чисто ещё. Известь жидкая, брызги во все стороны летят. А под ногами Маруся крутится. И кричит истошно. Аж в ушах режет. Гонит Евдокия кошку, а та не идёт. Повернулась старушка неловко и опрокинула ведро известки на пол. А Маруся, как ошалела. Мало того — набросилась на ноги и давай кусать.
От боли бабушка и проснулась. А в доме, как в бане «по-чёрному» — такой густой, едкий дым стоит — света белого не видно. На груди сидит Маруся и блажит, что есть мочи.
Оказывается, заискрила розетка под стареньким холодильником и загорелась. Вспыхнул тюль. И уже принялась штора.
Задохнулась бы баба Дуся в дыму, если бы не Маруся. А то и сгорела бы в пожарище. И ведь могла кошка спокойно через подпол на улицу в вытяжное окошечко выскочить. Но человека не бросила. Разбудила.
В доме пришлось всё-таки белить. Попросила помочь соседку.
— А ведь ты меня, и правда, тогда укусила. — Старушка растирала перед сном больные ноги. Справа, на икре, отчётливо красовался отпечаток зубов.
Довольная Маруся укладывалась рядом. Оля уехала в город. И котейка заработала полное право спать рядом с хозяйкой…
Прасковья Ангел

- Мама, а как лучше.... сначала мыть окно, а потом стирать шторы, или сначала стирать, а потом мыть окно?
- А шо это тебя... чистота замучала, шо ли?
- Ну, я так думаю, шо уже пора.
- Ну, пора, так пора. Ларочка, лучше всё делать одновременно. У тебя есть такая возможность?
- Ну, я не знаю. Хотела сделать генеральную уборку.
- Здрасте! При чем здесь генеральная уборка и окна. Это совсем разные вещи.
- Как разные?
- А так! Окна моются, когда хорошая погода, но когда не холодно и не жарко. То есть или весной, или осенью. Шторы стираются, когда... первое, мало стирки, второе, когда твой муж дома. Тем более, шо ты купила фуфловые шторы.
- Ну, вот вы опять. Чем вам наши шторы не нравятся?
- Не 'ваши", а твои шторы. Ты их сама выбирала. И выбрала, как всегда... фигню.
- Ну... по-че-мууу!?
- Не ной! Потому, что твои шторы надо гладить. А покупать надо было те, которые НЕ надо гладить. Вот я свои простирала - повесила и они высохли на карнизе и ВСЁ, а твои нужно гладить. Поэтому тебе нужно стирать шторы, когда муж дома.
- Так, а шо делать?
- С кем? С мужем или с уборкой?
- Та... я уже и не знаю.
- У тебя уборка очень генеральная или всякняя?
- Та я уже никакую не хочу.
- О! Золотые слова. А Лёвочка дома?
- Ну!
- Ну так вот, лучше сходите погуляйте. Так ему и скажи.... "Левочка, я решила, шо лучше мы вместо генеральной уборки сходим погуляем", поняла?
- А уборка?
- А уборку, доця, нужно подготовить. Так, чтобы она была в радость, а не в каторжный труд.
- А шторы?
- А шторы ерунда. Я приеду, помогу. Я знаю шикарный способ ... меня моя мамочка, мамочка моего мужа научила.
- Расскажете?
- Не тока расскажу, но и поучаствую.
- Мама, расскажите хоть в двух словах, я ж от нетерпения ..... лопну.
- Пусть соседи лопаются... от зависти.
- Ну!
- Шо .. ну... Простирала шторы, повесила мокрыми, а чтобы не было лужи под ними от стекающей воды, засунула их края в ведро. Они под тяжестью своего веса и разгладятся. Только нужно, чтобы твой муж это не видел.
- Почему? Это что, секрет?
- Здрасте. Конечно секрет. Шторы будет стекать полчаса, а ты ему расскажешь, что гладила их полдня. А мы с тобой эту разницу во времени используем с пользой для тела и души.... попьем кофейку. Поняла?
- Поняла! Мама, а когда вы приедете?
- Так вот завтра и приеду.
- Мама, только я не поняла.... Когда нужно делать уборку? Когда муж дома, или когда его нету?
- Лара! Когда муж дома, а тебе с ним нечем заняться, кроме как уборки... тогда убирайте, а когда есть шо-нибудь интересненькое в планах, тогда.... занимайтесь интересненьким.
- Ой, мама! Это такая наука!
- Лара, век живи - век учись.
Марина Гарник

ЗОЛОТАЯ  КРАСКА



Это был типичный завсегдатай пивной: красномордый, высоченный, с толстой шеей и победоносным брюхом… Короче, он был таким, каким хочется представлять себе немецкое пивное быдло. И прицепился к нам именно в пивной, огромной мюнхенской пивной, простиравшейся чуть не на сотни метров. Наша местная приятельница, уроженка вообще-то  Днепропетровска, но ныне патриотка Германии, уговорила нас взять по кружке пива – здесь, мол, особое место, и пиво везут из какой-то особой пивоварни.
Мы стали обсуждать сорта, повышая голос, чтобы перекричать франтоватое, в баварских шляпах с перышками, трио в центре зала – скрипка, контрабас и барабан без продыху лупили что-то бравое, чему горласто подпевали румяные пивцы с кружками. И тогда от шумной компании за соседним столом отделился утес – он казался особенно высоким, потому, что мы сидели, – и с широченной улыбкой направился к нам. Если б не эта улыбка, явное послание добрых намерений, то впору было бы испугаться его буйволиной мощи.
Тут надо кое-что пояснить…
Эта встреча произошла лет пятнадцать назад, в нашу первую поездку по Германии. И длилась она минут сорок от силы, и разговор был коряв, отрывист, иногда мы просто перекрикивали друг друга, если трио вступало со свежим энтузиазмом. Вообще-то первое путешествие по Германии, с заездом в Гейдельберг, Берлин и Франкфурт, Нюрнберг и Дрезден, с десятком выступлений перед новой публикой, с музеями и невероятными парками и дворцами, было настолько сильным впечатлением, что сейчас остается только удивляться: что заставило меня записать тем же вечером рассказ нашего случайного собутыльника? Что заставляло меня время от времени вспоминать его и думать о нем, а главное: что заставило сейчас извлечь его буквально из праха распавшейся на горстку ветхих страниц записной книжки и отвести законное место в цепочке этих коротких историй?
Господи, да он с трудом изъяснялся по-русски! А наша приятельница с еще большим трудом балакала по-немецки, хотя и была лучшей ученицей в их группе по изучению языка.
Понятия не имею, почему это въелось в меня: дымная полутемная пивная, красномордая глыба рядом, попытки связать непослушные слова…
продолжение следует...

Само собой, я не стану буквально изображать его языковые потуги. Он оказался восточным немцем, родившимся еще до войны, в школе учил русский язык. Он и подсел к нам потому, что услышал знакомые слова. И все повторял восторженно: Россия, Россия… – будто лучшая часть его жизни прошла в каком-нибудь Ленинграде.
– Очевидно, он дурак? – пожав плечами и отвернувшись, сказал мне муж. – Что за восторги перед страной, искалечившей его детство?
И будто из упрямства перебил собеседника и поправил: мы вовсе не из России, а из Иерусалима, столицы Израиля. Тот ошалел. Восхитился… «Это тоже нам знакомо, – подумала я, – радостное участие немцев в благобытии страны, созданной по причине и по следам их преступлений».
Но этот… Я пригляделась: у него была симпатичная физиономия трудяги. Он сразу доложился, что по профессии он – шофер-дальнобойщик и в данный момент отдыхает между рейсами. А завтра с утра – тю-тю! – возвращается в Дрезден на своем трейлере.
Свою историю, свою настоящую историю, стал рассказывать с ходу, без предисловий, будто торопясь вывалить все и вернуться к товарищам. Так и запомнила его: взлохмаченный, с потным красным лицом, время от времени он отмахивается большой ладонью от призывов собутыльников вернуться за стол и то и дело запинается в попытке подобрать правильное русское слово.
Пересказываю буквально так, как двадцать лет назад записала в блокноте, чуть ли не конспективно. Почему-то кажется, что таким вот, бедноватым и торопливым, слогом правдивей всего предстает судьбинная мощь его простого рассказа.
Первым браком его отец женат был на еврейке. Молодыми были, влюбились друг в друга, дело нормальное. Но не поладили, очень уж разными были, и разбежались. Мало ли, бывает! Отец женился вторично, уже на немке, и через год родился он, Вилберт, – да, приятно познакомиться…
И вот, когда Гитлер пришел к власти и все это началось… словом, когда по-настоящему запахло жареным, однажды ночью отец молча ушел и вернулся не один, а с молодой женщиной – черноволосой, кудрявой, с огромными зелеными глазами, в блестящем черном плаще (шел сильный дождь!). И мать ее приняла. Мать была замечательным человеком, хотя и излишне прямолинейным. Он, Вилберт, тогда совсем был маленьким, года четыре, поэтому не следил за лицом матери, а жаль: сейчас дорого бы дал, чтоб посмотреть, как эти две женщины друг друга разглядывали.
Отец помог той спуститься в подвал и – знаете что? – до самого конца войны Эстер (ее звали Эстер) из подвала не выходила. Она просидела там все эти годы! Все годы войны отец и мать Вилберта прятали у себя в подвале еврейку. Родной брат отца, Клаус, тот был настоящий наци, служил в гестапо, знал, что брат прячет свою первую жену, но не выдал… А когда Вилберт подрос, ему стали поручать носить ей еду. И он справлялся. Лестница была крутовата, но он же взрослый, почти мужчина, и не боится крутизны и темноты! К тому же там, в подвале, горела лампочка, и хотя Эстер стала бледная как смерть и ее огромные глаза в полутьме так странно светились, он совсем ее не боялся. Наоборот: страшно к ней привязался. Они очень подружились.
– Мы с ней были ближе друг к другу, чем я к матери… – сказал он.
Давно, до войны, Эстер закончила академию искусств, участвовала в выставках. Она писала небольшие пейзажи, пока не… словом, до всего этого дерьма. В подвале очень тосковала без дела, говорила, что это – самое трудное: руки без работы ноют, болят по-настоящему. Тогда Вилберт украл для нее золотую краску. Просто спер, прости господи! В их церкви неподалеку, во Фрауэнкирхе, в подсобке работал мастер, подправлял то и сё, какие-то завитки на алтаре, на деревянных хорах. Уходя на обед, так все и оставлял. Надо было так украсть, чтоб незаметно. Больше всего было банок с золотой краской… и Вилберт не то чтобы грабил мастера, а так… подворовывал. Подкрадется, снимет крышку с ведра и зачерпнет в баночку. Зато бумаги было навалом! Покойный дед до войны владел писчебумажным магазином, и ее много осталось – хорошей, толстой упаковочной бумаги… Эстер писала и писала золотой краской свои пейзажи: золотые деревья, золотое озеро, золотой мостик над ручьем…
И знаете, она пересидела фюрера! Когда пришли советские войска, выползла из подвала, стала получать продовольственные карточки и кормила их всех – всю семью. Они и выжили за счет этих продовольственных карточек.
– У меня родители умерли рано, – говорил он. – Я еще сопляком был. А вот Эстер дожила до восьмидесяти девяти и умерла совсем недавно. И всю жизнь была для меня самым близким человеком.
Конечно, работала до последнего, писала акварели – пейзажи в основном. Была известным художником. Но знаете что? Никогда больше не использовала в работе золотую краску. Зачем? Другой полно, всякой-разной. Все ее пейзажи такие прозрачные, легкие, – прямо ангельские. Словом, искусствоведы и критики знали Эстер именно по этим невесомым пейзажам.
После ее смерти – а Вилберт, само собой, остался единственным наследником, – после смерти в мастерскую Эстер хлынули эксперты музеев и галерей.
– Увидели ее золотые подвальные пейзажи – чуть с ума не сошли! Она ж их никогда не выставляла, не хотела. Говорила: это совсем особый, нетипичный этап в творчестве. Вцепились, давали огромные деньги. Я отказался… И потом всё письма слали, с музейными печатями да гербами, подсылали каких-то своих гонцов, увеличивали сумму, пытались уломать. Но я – на-а-йн! Я не продал! Я развесил их по всему дому – пусть сияют! Золотой лес, золотое озеро, золотой собор…
– Я шофер-дальнобойщик, – добавил он, и кружка в его рыжей волосатой лапе казалась небольшой чашкой. – Дома не бываю по пять-шесть дней. А когда возвращаюсь и вхожу к себе, особо если полдень и солнце в окна, навстречу мне – волны золотого света!..
Дина Рубина

Моя семья вполне обычная. Так мне казалось лет до 13. А потом я познакомилась с родителями друзей - чем дальше, тем больше было моё удивление. У половины не было кого-то из родителей, у других били, пили, или наплевательски относились к детям. И тогда я осознала, что мой папа, как и мама, вопрочем - особенные.
Мне 5. Соседские мальчишки специально забросили мою летающую тарелку в крапиву - высокую, выше меня. Пожаловалась папе, и он заставил засранцев идти в крапиву, и доставать мою тарелку. Когда они вышли, плача, он им спокойно сказал - "мужчина должен отвечать за свои поступки". А чтоб сгладить все детские обиды, дал нам денег на мороженое.
Прав ли он был? Для меня да. Теперь я точно знала, что папа всегда поможет и защитит.
Мне 10. Мы с младшим братом, и ещё троими детьми, весело ползём по 2х метровому забору, из тонких - см 2-3 в толщину - досок. Вдруг я слышу тихое - "Доча" и вижу внизу отца, который как-то непривычно хмурится. "Дети, всем пора домой, на обед, - говорит мой папа и осторожно протягивает руки - А давайте я вас по очереди сниму, как будто спасаю?". И по одному мы спрыгивали в папины вытянутые руки. Позже он признался, чтоб был очень напуган, поскольку под забором, прямо под нами лежало много битого стекла - молодняк развлекался, разбивая бутылки об доски.
Мне 13. Захожу домой с синяком во всю скулу, драных штанах и куртке. Папа хмурится - "Дралась?". Я комкаю рукав и прячу глаза. "За дело била?". "За подружку, - бурчу, - они её в восьмером одну, а мы мстить пошли". Папа молчит. Потом уже участливо "Получила?". "Угу". "Ну сама-то хоть долбанула?" - он улыбается. "Угу" - улыбаюсь и я.
Папа никогда не поощрял жестокость, но умение постоять за себя - считал очень важным. И я благодарна ему, за то, что он не судил меня, за мои попытки.
Мне 15. Я впервые выпила водки, и меня унесло. Пришла домой пьяненькая, не могу пролезть между диваном и столом. "Мама тебя видела?" слышу с порога. Пьяненко хихикаю, и отрицательно качаю головой. "В душ и спать" - командует папа, и я слушаюсь. Утром смеётся и спрашивает, болит ли голова. Что-то бурчу в ответ, и мне под подушку кладут полтинник на "опохмел".
Папа знает, что больше я так не буду, потому что мне стыдно. Домой под градусом я больше не приходила никогда.
В мои 16 начнутся наши первые ссоры. Тяжелый период, по душам не поговорить, потому что мой папа в принципе не болтун. А я была слишком максималистична. От этого тяжело.
Мне 21. Ночью, во дворе дома на меня нападает наркоман. Я отбиваюсь и инстинктивно зову папу криком. Отец выскочил с железным прутом, нарик сбежал. Я знаю, что потом папа очень переживал, но меня он бодрил и веселил, приговаривая, что я настоящий боец.
Было много обид, было много и хорошего.
Моего первенца он до слёз боялся брать на руки - большие натруженные руки, которыми боялся повредить что-то малышу. Моего мужа поругивает за то, что тот не балует меня, как принцессу) не со злом, а просто бухтит, потому что очень меня любит и я это знаю.
Знаю, и поэтому стараюсь почаще говорить ему "спасибо, папа", "я люблю тебя, папа", "папочка, прости".
Хорошо, что он у меня есть - мой самый обычный, но самый особенный папа...
FRIKADELECHKA.

У нac как принято? Гocти пришли, - жена в потe лица на стол мечeт, последнee выставит!
А я в Швецию с делегацией съeздил. Пригласили на прием. Десять чeловек. Одиннадцaть бутeрбродoв, деcять рюмочек коньяка. И вce!
В цивилизованном мире по-хамски так пpинято!
Вернулся на poдину. Говорю Дашке: "Назавтра назначаем прием. Как в Европе. Звoни Никитиным, Чуркиным, Окунькам. Так и скажeшь:
"Устраивaeм прием."
Она говoрит: "А на стoл что?"
Восемь человек? Восемь рюмочек водки. Девять бутербродов с килечкой. Десять пепельниц. Пусть ни в чем себе не отказывают.
Моя в слезы. "Как тaк, люди оголoдают!"
Плевать! Как в Евpoпе.
Назавтра вырядилacь платье вечернee. Заставил перчатки резиновые натянуть до локтя. Объясняю: на приеме руки целовать будут. Мало ли что принесут на губax.
Ровно в 20.00, только в тyалете с газeткой устpoился, - звонок! Тoчные, как в Европе!
Мyжики в галстуках, с кейcaми. Дамы в вечерних платьях по горлышко. Перчатки, само собой. Антонина вуалью накрылась! Не иначе накануне визита Степан руку к ней прилoжил!
Все друг от дружки опeшили. Как на приемах принято: здороваться, разувшись? Или разуваться, целyясь? А как быть с перчатками? Целовать руку насквозь? Пpoсить перчатку снять? Или зубами вежливо стягивать?!
От напряженья мужья собственных жен целовать взаcoс начали.
Говорю: "Дамы и госпoда! Пpoшу к столу на прием!" А там восемь рюмок и к ним девять килечек. За здоровье присутствующих опрокинули, закусили. И вpoде пора по дoмам?
А что еще делать, когда стол ломится от единственной кильки?!
Мужики разом встали, говoрят: "Пардон, у нас к вам пpeзент".
Вернулись с портфелями. А там у каждого по бутылке вoдки.
"Взяли на всякий случай, вдруг прием не залaдится!"
И у нас две бутылочки были. Одну я от жены спрятал. Вторую она от мeня.
Дашка в вечернем платье рукава закатала, на кухне с дамами подсyетилacь.
И тебe картошечка, селедочка с луком, грибки маринованные!
Пoшли разговоры, соображения вcякие. Мыcлей-то куча!
В шесть утpa разошлись. Водка кончилась. А с ней прием.
Дyмаю: до Европы нам еще дaлеко! А, может, оно и к лyчшему?
Сeмeн Альтoв

Сeйчас, говорят, много всяких жyликов развелось. Типа звонят они кому попало и говорят: «Мама, это я, твой сын! Я попал в бeду, в аварию, мне срочно нужны деньги!»
Я про это ничeгo не слышала, газет я не читаю. Не получаю я газет, потому что все почтальоны меня бoятcя. Не знаю, где они таких пугливых почтальонов понабрали.
Но вот сижу я как-то в воскресенье, оладьи замешиваю, сериал смотрю – и мне звонок с неизвестного номера. Я говорю:
— Аллo?
И мне кто-то говорит:
— Мама? Мама, это я, твой сын! Мама, я попал в беду!
— Ошибаешься, дорогой, — говорю я. – В беду попала я, потому что у нас горячую воду отключили. Опять из чайника придётся мыться. Мне только на грyдь четыре чайника надо кипятить, да ещё на зaдницу восемь.
— Мама, я попал в aвaрию! – говорит сын. – В серьёзное ДTП! Теперь я должен много дeнег.
— Авaрия – это плохо, — говорю я. – Голову не рacшиб? Приложи что-нибудь холодное.
— Нет, я жив, — говорит сын. – Но мне надо дeнег. Срочно!
— И где ты в aварию попал? – говорю я. – Опять быстро гнал, что ли?
— Да! – говорит сын. – Я очень быстро гнал и врезался в машину пoлкoвника ФCБ! Теперь я кругом ему должен, мама!
— Всё-таки рано мы тебе велосипед купили, — говорю я. – Пoлкoвник-то хоть цел? Как он из себя? Высокий, красивый?
Слышу, сын уже нервничает почему-то.
— Мама, не время для шуток! Я испортил машину пoлкoвнику, на меня заводят yгoловное дело.
— Это eрyнда, — говорю я. – На твоего папу три yгoлoвных дела заводили, а толку? Как был дyрaком – так и остался. Раз ты жив – приходи оладьи есть. И пoлкoвника с собой веди, я люблю высоких мужиков.
— Мама, — орёт сын. – Ты не понимаешь! Мне срочно надо денег!
— Ты просто не знаешь, как срочно МНЕ надо денег, — говорю я. – У пoлкoвников машин много, а у меня вон белые туфли каши просят.
— Мама! – твердит сын. – Хватит шутить, у меня проблемы! Срочно переведи мне денег!
— И сколько тебе надо? – говорю я.
— Все надо, все сколько есть!
Я даже оладьи мешать перестала.
— Как это все? – говорю. – Нет, дорогой, на те шестьсот рyблей в серванте даже не надейся. Я их Нине Егоровне за тапочки должна.
В трубке пауза и тишина. Потом кто-то говорит:
— Блин, угораздило на каких-то нищeбрoдов налететь…
Тут вместо сына появляется в трубке другой голос.
— Женщина! – говорит он. – Я oпeрaтивный yпoлнoмoченный быр-быр-быров! Ваш сын попал в ДTП и сидит под cлeдствием. Помочь ему можно только одним способом.
— Помогите, конечно, — говорю я. – Отберите у него велик, пока ездить не научится.
— Причём тут велик? – злится oпер. – Он нанёс ущерб товарищу пoлкoвнику, ему надо срочно загладить вину.
— Пoлкoвник у вас какой-то чухан, — говорю я. – В него на велике врезались, а он уже расплакался.
— Значит, не дадите дeнег? – говорит опер. – Как вы не понимаете, вашего сына же теперь посадят!
— А он и так давно сидит, — говорю я. – Только почему-то на моей шее. Пусть для разнообразия посидит на гоcyдарственной.
— Эх, вы! – говорит опер. – Сердца у вас нет! Какая вы ему после этого мама?
Тут у меня в мозгу что-то щёлкнуло, я даже задумалась.
— Слушайте, а откуда у меня вообще взялся сын? — говорю. – Я вспомнила, у меня же две дочери!
— В рот компот, — говорит опер. – Дyрдом какой-то. Сама не помнит, сколько у неё детей.
— Просто я сначала подумала, что у меня сын от первого мужа Федьки, — говорю я. – Но ведь если бы у меня был сын от Федьки, он бы мне сказал об этом, правда?
— Кошмар, как с вами всё запущено, девушка, — говорит опер. – Вы сама в ДTП случайно в детстве не попадали? Приложите к голове что-нибудь холодное.
— Спасибо за совет, — говорю я. – А когда у нас горячую воду дадут, вы не знаете?
— Ну тебя! – сказал oпeр. — Уже не поймёшь, кто кого разводит!
И трубку бросил. Странный звонок какой-то. Сейчас мне говорят, что это были жyлики. А мне показалось – просто не туда попали…
Дмитрий Спиридонов

- Лара, шо у тебя в духовке?
- Рыба.
- РИба? Пахнет, как не рИба. Какая рИба?
- Фекаль.
- Хто!? Пахнет точно как " фекаль". Нету такой рИбы, Лара! КЕ.. КЕ, КЕФАЛЬ, повтори!
- Мама не начинайте! Ну ошиблась, с каждым может быть.
- "Может быть" - это не наш метод, солила?
- Ну…
- Перчила?
- Ну… всё, как вы учили, луковая подушка, яичная заливка.
- Дай я ей в глаза посмотрю.
- Так я глаза вытащила.
- А зебры?
- Шо я совсем шо ли!? И жабры убрала и пузико вычистила.
- Удивительно… А лимончик порЭзала?
- Да.
- Покажи.
- Я фольгой сверху накрыла.
- Выкрутилась. А кто рИбу покупал?
- Лёвочка, ой вот он звонит.
- Дай мне трубку… Алё, Левочка, сына мамина золотая, а де это ты такую чудную рИбку купил? А шо так мало, шо у тИбя мамы нету? А кто продавал? Хорошая рИбка. Будет ещё, возьми на мИня. Такую.... красивую, божечки, как же она называется? Лара, как рИбка называется? Как ты не помнишь? Это мИне можно не помнить. Лёва, как рИбка называется? Как ты не знаешь? А шо ты покупал!? Главное "свЭжая" - это не наш метод. Ой, мамочка.... всё... деменция! Ну песня есть ещё такая, про Костю-моряка. Лара, это ты виноватая! Лёва, маме плохо…, зайди в аптеку. Лара, накапай мИне корвалол и валокордин. Да, всё вместе. Как же рИба называется?
- Ойц, мама, шо вы мучаетесЯ! Ну рИба и рИба, она и в Африке рИба.
- Лара, я знала шо ты "алё", но не догадываласЯ, шо ты "алё" три раза! Я ж, теперь никому не смогу рассказать, шо ты благородную рИбу КЕФАЛЬ обозвал фекалью. О.., видишь вспомнила, значит не деменция! Накапай мИне коньячка для закрепления эффекта.
Марина Гарник

У моей бабушки в гостиной, то есть в "зале", был сервант. А в нем, за закрытой стеклянной дверцей, стояла бабушкина гордость - огромный столовый сервиз, рассчитанный на двенадцать персон. Японский, выдержанный в сине-белых тонах, с уютным пасторальным сюжетом. Уж не знаю, как она его раздобыла, но, видимо, с большим трудом. Использовать его по назначению, то есть, попросту, есть из него, было строго настрого запрещено. Сервизом можно было только любоваться. Когда я была маленькой, то часами простаивала за стеклянной дверцей, рассматривая это фарфоровое великолепие. Бесчисленная череда тарелок: глубоких суповых, больших плоских для главного, маленьких для закусок и совсем крохотных - для булочек. Я не могла оторвать глаз от соусниц и салатников, миниатюрных, похожих на шкатулки, емкостей для приправ и длинных блюд для подачи горячего. Здесь была даже супница с воткнутым в нее половником. Иногда я, все же, нарушала запрет и открывала дверцу. Внимательно изучала каждый предмет и находила между ними различия: чуть смазанную линию синей каемки, легкую трещинку на селедочнице, крохотную щербинку на перечнице.
Когда бабушка умерла, сервиз перешел ко мне. Теперь он у нас называется "пасхальным". Мы достаем его в вечер Песаха и целую неделю пользуемся только им, каждый раз вспоминая бабушку. Потому что красота должна приносить радость и удовольствие.
И вам Шабат шалом!
из сети

Борька, сын моей подруги, подрос, стал солидным и важным, как маленький депутат: недавно он прошел тесты и был принят в первый класс школы, куда должен был отправиться в сентябре.
Тяжелее всего Борькины тесты пережила Лилька, зная способности своего сына «отчебучивать». Естественно, Борька ее не подвел: подкованный в базовых науках заботливым Ромой, он наповал сразил ответами своих будущих учителей. Сначала на вопрос: «Что ты умеешь делать, кроме как писáть и читать?» Борька гордо выдал: «Принимать роды!» — и попытался описать весь процесс родовспоможения, вычитанный в Большой медицинской энциклопедии. Дальше – больше:
— Где садится солнышко? – нежно улыбаясь, спросила приемная комиссия, состоящая из завуча, штатного психолога и двух пожилых учительниц.
— Вообще-то, на Западе, — ответил Борька и продолжил: — Но если конкретно, то Солнце не встает и не садится, это Земля крутится вокруг него.
— «У стола отпилили один угол. Сколько углов у него теперь?» — зачитали экзаменаторы условия задачи.
— А стол четырехугольный, или круглый? – вежливо уточнил Борька.
— Четырехугольный, — подтвердила комиссия.
— А по какой траектории отрезали угол? – продолжал умничать будущий первоклассник. – По прямой или фигурно? Если стол был четырехугольный, то углов стало пять. Или четыре — в зависимости от линии, по которой резали. Слишком много умолчаний в условии! – подвел итог экзаменуемый.
— «В тарелке лежали три морковки и четыре яблока, — продолжала комиссия. — Сколько фруктов было в тарелке?»
— Четыре, — ответил Борька. – Ведь морковка – это овощ!
— «В люстре горели пять лампочек. Две из них погасли. Сколько лампочек осталось в люстре?»
— Пять, — удивленно пожал плечами пацан.
— Но ведь две погасли! – напомнила комиссия.
— Но ведь их не вывернули! – блеснул дедукцией Борька.
— «Сели на воду три воробья. Один улетел. Сколько осталось?»
— Один остался, который улетел, — глядя в глаза растерянной комиссии, ответил ученик. — Остальные утонули, потому что воробьи не плавают.
— «В коридоре стоят восемь башмаков. Сколько детей играет в комнате?» — Комиссия напряглась в ожидании очередного конфуза.
— Можно предположить, что не больше четырех, если исключить возможность, что кто-то пришел босиком или поперся в комнату в обуви, — ответил Борька. – Но ведь кто-то из них может сидеть в туалете или быть на кухне…
Пожилые учительницы подрались за Борьку – каждая категорически отказывалась записывать его в свой класс...
Оксана Новак

Как-то нужно мне было зайти в ГАИ за новыми номерами на свою машинку.
Погода была чудесная и я решила прогуляться, тем более, что идти было недалеко.
И вот недалеко от нужного мне здания замечаю хозяйственный магазин.
На улице выставлены разные товары, предназначенные для полноценного отдыха на дачах и огородах — лопаты, грабли, сапки.
Среди них я увидела несколько уличных метел.
Метлы были весьма хороши — пушистые, на красивой палке.
И я вдруг подумала — а не приобрести ли мне одну для себя?
А то ведьмой меня весь дом называет, а из ведьминских атрибутов только черный кот.
Даже как-то неудобно перед соседями.
Подошла я к метлам, стала выбирать, взвешивая в руке, предполагая, какая из них хорошо будет смотреться в моем коридоре.
Продавец, увидев мой интерес к его товару, тут же нарисовался рядом.
Когда я расплачивалась, он решил козырнуть юмором, вспомнив старый бородатый анекдот:
— Вам завернуть или так полетите?
Я строго, без тени улыбки посмотрела на него.
— Вы с ума сошли? — отвечаю ему. — Кто же садится на необъезженную метлу, да еще без номерных знаков? Я законопослушный гражданин.
Парень криво улыбнулся и попытался дальше шутить, спросив, где же выдают номерные знаки на метлы.
Я, посмотрев на него, как на полного дебила, молча указала ему на здание ГАИ и направилась к нему.
Очереди в ГАИ не было, поэтому я довольно быстро получила вожделенные знаки и, зажав их в одной руке, а в другой руке метлу отправилась домой.
Путь мой проходил мимо все-того же магазина.
Продавец, увидев меня, выбежал наружу, чтобы убедиться, что его глаза его не подводят.
— Что, уже выдали? — растерянно спросил он. — Вот же гады! А я месяц пороги обивал, чтобы для своей машины номера получить. А вы только купили… — на этом месте он запнулся, потому что остатки логики в его голове дружно взвыли, отказываясь произносить последующие слова.
— Так я — это другое дело! — ответила ему я.
— Когда наши доблестные ГАИшники меня видят, они готовы на все, чтобы я быстрее убралась оттуда. Даже на сверхскоростное оформление транспортного средства. Им же не нужно, чтобы я, внезапно обиделась и нашептала какую порчу.
Парень растерянно смотрел на меня.
Чувствую, что сегодня у него произошел некоторый сбой в его ощущении реальности.
— И куда вы теперь? — произнести слово «летите» отказывались остатки его здравого смысла.
— Ну, куда уносятся все женщины, получив свободу и средство передвижения? — подмигнула ему я.
И оставила его с этим вечным вопросом — куда же уносятся все женщины?
Когда свобода и радость пузырьками бурлит в крови?
Ах да — еще и новая метла с номерными знаками…
Ирина Подгурская

Тест на отцовство



Денис растерянно осмотрел квартиру. Кажется ничего не изменилось, вещи находились на своих местах. Только стояла непривычная тишина и напрягал идеальный порядок.
Денис поёжился. Он достал из кармана конверт и уставился на него.
"Какая теперь разница, что там написано." - Подумал Денис. - "Теперь уже все равно."
Его размышления прервал телефонный звонок.
- Сынок, ты уже получил результат теста? - Нетерпеливо проговорила мама. - Ну что там?
- Получил. Но я еще не вскрывал конверт.
- Как? - Удивилась мама. - Хотя я и так знаю. Лиза не твоя дочь.
- Ты всегда все знаешь, - проворчал Денис, - Сейчас посмотрю.
Повисла долгая пауза.
- Что там? Не томи. - Кричала в трубку мама.
Денис тупо уставился в окно. Листок выпал из рук и упал на пол. Из телефона раздавались крики мамы. Слов он не разбирал. Денис машинально выключил телефон.Когда пять лет назад родилась Лиза, Денис был переполнен счастьем и гордостью. Его восхищало все в ней. Как она спала, как причмокивала губками, как капризно морщила свой крохотный носик. Принцесса!У Лизы были прелестные карие глазки и темные, почти черные волосы. Денис был голубоглазым блондином, а жена, Тая - брюнеткой. Денис очень радовался, что теперь у него две любимые девочки.
- Знаешь, Денис, Лиза совсем на тебя не похожа, - часто приговаривала мама, - Ну вот ни капельки. Ничего твоего нет. Не в нашу она породу, не в нашу.
- Ну и что, - отмахивался Денис, - Она в маму. Какая разница.
Мама поджимала губы и хмурила брови.
Вы знаете, вода и камень точит. Со временем, Денис стал внимательно присматриваться к Лизе. Наблюдал за ее жестами и мимикой лица, за ее походкой. Подозрения залезли ему в сердце.Через года четыре, он был уже полностью уверен, что Лиза не его дочь. Раздражение и недоверие к жене скрывать было очень сложно. В семье начался разлад.
- Денис, - недоумевала Тая, - Что с тобой происходит? Я чувствую, ты не любишь меня. А Лиза, что тебе сделала? Почему ты на нее срываешься? Это невыносимо.
Денис хлопал дверью и уходил к маме. Она поила его чаем и они долго обсуждали сложившуюся ситуацию.
- Так больше продолжаться не может, - причитала мама, - Тебе надо сделать тест на отцовство. Нечего из тебя дурака делать. Нагуляла ребенка и тебе подкинула. А ты расти и корми.
- Мам, я не знаю как ей сказать, - бормотал Денис, - Будет скандал, слезы. Я не переношу слез.
- Надо через это пройти, - настаивала мама, - Один раз перетерпеть. Зато после развода, алименты платить не будешь. А так сядет тебе со своим ребенком на шею и ножки свесит.
Через год таких разговоров, Денис решился. #опусы Скандала не было. Тая долго стояла и смотрела на Дениса слегка расширенными от ужаса глазами. Затем молча, без слов собрала вещи.
- Завтра встретимся и сделаем тест, - прошептала она, - А мы поживем у моих родителей.
- Мы к бабушке пойдем. - Обрадовалась Лиза и захлопала в ладошки. - Пап, а ты с нами?
- Нет, котенок, папа дома останется. У него работы много, - Вздохнула Тая.
- Если Лиза моя, возвращайтесь. Будем жить, как прежде, - крикнул им Денис.
Следующие дни прошли, как в тумане. Денис не находил себе места от ожидания. Лиза не звонила. Денис порывался набрать ее номер, но рука сама останавливалась на полпути. Пустая квартира, без радостных воплей дочурки, без запаха готовой еды, давила и раздражала Дениса.
"Зачем я это все затеял?" - Корил он себя. - "Живут же пары, воспитывают чужих детей. Без Лизы дома тоскливо. Хотя, как доверять Тае? Она меня обманула. Но и без них очень плохо. Надо встретиться, поговорить."
За результатом теста Тая не пришла. Денис был очень удивлен.
"Значит не мой ребенок, стыдно ей стало." - Размышлял он по дороге домой. - "А может просто опоздала? Она такая несобранная. Надо ей позвонить."
Тая ответила сразу.
- Денис, не звони мне больше. Я подала на развод. С ребенком будешь встречаться только по суду.
- Значит, я прав! - Воскликнул Денис. - Боишься мне в глаза посмотреть.
Тая ничего не ответила, положила трубку.
Денис нагнулся и поднял с пола листок. Еще раз прочитал вслух.
- Вероятность отцовства - 99,9999%
Он отрешенно взял телефон и набрал жену.
- Тая, я отец, - виновато пробормотал он, - Возвращайтесь, начнем все сначала. Нам было хорошо всем вместе.
- Нет, Денис.
- Ну почему? Тест показал, что я отец. - Недоумевал парень.
- Денис. Ты не прошел тест. Тест на отцовство.
из сети

Итaк, год примерно 1980. И кoммунизм то ли уже победил, то ли вот–вот.
Прихoжу дoмoй из шкoлы, a нa стoлe зaпискa:
"Димa! Я зaнял oчeрeдь зa бaнaнaми. Нaш нoмeр — 1278. Обeд нa стoлe. Пoeшь и срaзу в oвoщнoй! Пaпa"
В тoт дeнь oтeц рaбoтaл вo втoрую смeну. Я, в свoю oчeрeдь, oстaвляю зaписку мaмe, кoтoрaя рaбoтaлa в пeрвую смeну, и ухoжу стoять. Кстaти, дaвaли 1 килoгрaмм в руки. И oтцa пoтoм дaжe oтпустили с рaбoты пoрaньшe. Пo увaжитeльнoй причинe, чтoбы мы мoгли купить лишний килoгрaмм бaнaнoв. Очeрeдь тянeтся мучительно медленно. 19:30. Чeрeз пoлчaсa oвoщнoй зaкрывaeтся. Нa "Мaякe" звучит трeвoжнaя музыкa…
Народ начинает волноваться, все понимают, что завтра, к открытию, никаких бананов в продаже уже не будет. По своим все разойдется, по блату. Стихийно формулируется требование:
Отдел должен работать до последнего банана!
Для предъявления ультиматума дирекции торгового центра формируется инициативная группа. Дирекция ей отвечает примерно следующее:
- Хрен вам, товарищи гегемоны!
Здесь надо заметить, что немногим ранее в Тольятти случилась забастовка водителей автобусов, о которой сообщили всякие BBC, "Свободные Европы" и прочие "голоса". Горком тогда получил по первое число.
Таки вот. Очередь волнуется раз, очередь волнуется два… Начинают раздаваться призывы разгромить торговый центр "к ёной матери". Не проходит и 20 минут, как приезжают представители райкома партии. Оценив обстановку они дают указание, полностью совпадающее с требованиями толпы и меня, в частности:
- Торговать до последнего банана!
Мы "отоварились" около полуночи. Мама, папа, я — три килограмма. Три килограмма деревянных люминесцентно–зеленых бананов. Тут надо заметить, что мои родители покупали бананы во второй раз в жизни, поэтому были опытными, в части бананов, потребителями. Эти зеленые стручки мы засунули в валенки и положили на шкаф — "доходить", т.е. зреть. Прошло сколько–то там дней. И, о чудо, родители достали мне со шкафа желтые, мягкие, вкусные бананы!
И вот я, двенадцатилетний мальчик, выхожу на улицу с дефицитным бананом в руке и улыбкой шире плеч.
Навстречу соседка, тетка лет 35.
— Дима, а что это такое ты ешь?
— Тетя Света, это банан. Мы же вместе в очереди стояли.
— Так они же зеленые и деревянные!
— Незрелые были. Они, как помидоры, тоже на шкафу доходят.
— Чёрт!, — изрекла тетя Света. — А мы восемь часов отстояли в очереди, в час ночи пришли домой, попробовали: деревяшка и во рту вяжет. Решили, что сырыми бананы не едят и сварили их. Какой–то клейстер получился. В унитаз все вылили. А они, оказывается, вот какие!!! Дим, дай хоть попробовать?
Я протянул ей банан. Она наклонилась, осторожно взяла в рот кончик, откусила… И переменвшись лицом прошептала:
— Мляяяяять! Какие мы идиоты, но кто же знал…
Так женщина в 35 лет впервые в жизни познала банан.
️ Дмитрий Белоусов

ЧТО КУШАЛИ НА  ПАСХУ



Слюной наполнялся рот, когда разговор заходил и о Пасхе. Особенно у нас на Жуковского, где праздновали все, слегка замирая от запретности этого приятного мероприятия.
У тети Ани  при этом были счеты к евреям за то, что их пасха раньше «нашей, христианской».
У мадам Берсон были счеты «к этим гоям» за то, что ее не угощают куличами и крашенками каждый день, а дают как следует пожрать только в пасхальное воскресенье.
Все вышесказанное не означает, что двор был расколот на враждебные лагеря и каждый ел-пил свое угощение.
Нет и еще раз нет.
В определенный день весны во дворе появлялась мадам Гоменбашен, и это означало, что пора приниматься за дело.
Мадам Гоменбашен была истинной интернационалисткой. Она с одинаковым успехом пекла и мацу, и куличи.
Да, мадам Гоменбашен неугомонна. Едва справились с мацой и прочей едой, как пора накрывать новые столы. А для начала печь паски. Вы будете смеяться, но тут она тоже первая.
Даже второгодники из кулинарного техникума знают, что главное на Пасху – паски, или по-умному куличи. Как их делали в нашем дворе? Сейчас расскажу. Ну, во-первых, надо было попасть в хороший день на Привоз и, не напрягая слух, услышать цыганский бравый клич:
- Дрожжи, ваниль, дрожжи, краска, ваниль, дрожжи!
И мчать на голос. Ваниль и дрожжи пойдут на куличи, а краска… О ней чуть позже.
А пока … Кило белой муки высыпается в глубокую миску. Отдельно берется еще стакан и в него кладется полпалочки дрожжей, мелко наломанных. Ну и молоко нужно. Горячее. В него масло, сахар, соль, ваниль, яйца взбитые, изюм, можно цедру… Ой, что это я вам говорю.? Вы, верно, сами знаете, что из всего этого получается тесто, которое надо закутать и ждать, пока оно вдвое не увеличится в объеме. Формочек тогда не было, поэтому высокие консервные банки берегли как зеницу ока. По наследству передавали!
В банки, смазанные маслом и с калькой на дне, до половины клали тесто и ставили в духовку. Ой, забыл. В тесто втыкалась гладкая палочка или толстая соломинка. И в духовку. Минут на сорок-пятьдесят. Потом вынимали соломинку. Если сухая – паска готова!
Готовые пасочки в форме надо положить ненадолго на бок, а когда чуть остынут, вынуть паску. И поставить на полотенце. Все!
Ну и крашенки. Крашенные яйца. Красили их в красный цвет отваром луковой шелухи, а также в синий и зеленый краской, купленной у цыган. Помните у Юза Алешковского:
- Все красят яйца в синий и зеленый
Я крашу яйца только в красный цвет…
Ну и, конечно, мясное. Буженина, холодец, жареные куры, битки…
Ох, праздник!
Сдвигались столы во дворе и каждый волок свое. И кнедли заедали холодцом из курицы и свиных ножек, а на пластину мацы помещали ломти буженины.
А мы, ребятня, дорвавшись до пасхального стола, прежде всего цокались. Что это? А совсем просто: выбрав себе крашенку, цокали о крашенку противника. Проигравший выбывал, а победитель уже сражался со следующим противником. Победитель был один. И, словно краска яйцо, его покрывала слава, по крайней мере, на этот день. Разбитые яйца поедались, несмотря на то, что цыганская краска, пройдя через скорлупу, окрашивала и белок.
Взрослые пили водку, самогон, багровое бессарабское вино, а женщины сладенькое: мадеру или портвейн.
И не было за столом разногласий. И все были просто соседями, хорошими добрыми соседями…
Несмотря на то, что в парткомах их предприятий через день-два знали «…о религиозной вакханалии, в которой участвовал…». Знали, но обычно помалкивали. Тогда совсем было мало верующих. Но практически все чтили традиции. Ведь традиции – это то, без чего нельзя, это как любимые вещи.
️ Александр Бирштейн

БЫЧКИ, КАК ВЫ САМИ ПОНИМАЕТЕ, В ТОМАТЕ

Кадровый рыбак Ваня с Отрады принес у наш двор торговать бычки. Вообще-то, грамотные люди с одесского двора имеют говорить:
- Бички! – но вокруг столько разных иногородних, твердящих: - Бычки, только бЫчки!
В общем рибок этих буду называть, как в нашем дворе. Там же умные на всю голову люди проживают. Знают, что к чему.
Бички у Вани были какие-то мелкие. Такие, обычно, называют кошачья радость. В общем, никто Ванин товар брать не хотел. Еще не хватало позориться. А Герцен взял и купил. Причем все. Поторговался, конечно.
- И почем риба?
Ваня с Отрады от радости стал заикаться.
- П-п-по ррубель кило!
- А если подумать?
- Семьдесят копеек!
- А если все?
- Шестьдесят!
Получив два рубля, Ваня понял, что его путина была таки да удачной.
А Герцен, не скрываясь от глаз общественности, стал мыть бичков под краном. Открыто! Не стыдясь. А общественность в лице, а правильней – морде, мадам Берсон тут, как тут.
- Герцен, ви немножко нищий?
- С почему ви это взяли?
- С потому, что ограбили несчастных кицеле, которые не будут иметь, что кушать! Это ж не бички, а семочки. Ви купили то, шо надо вибросить, шоб кошки подобрали и невнимательно скушали без аппетита! – говорила мадам участливо и негромко, но она каким-то образом умудрялась орать, даже говоря шепотом.
Вообще-то, мадам любила кошек примерно так же, как Межбижера в пятницу и прочие дни недели, но почему бы бесплатно не зацепить Герцена и заступиться за животных.
- Я буду с бичков иметь хороший обед на два дня и немножко ужин, - оскорбился Герцен, - а ви будете иметь зависть и еще два раза зависть.
С этими словами, он забрал «улов» и понес домой.
Дома он накрыл миску с рыбой крышкой от выварки. А затем взял кошелку и отправился в овощняк на Полицейскую. До него совсем близко – через проходной двор на Жуковского, 8. Покупки лука, морковки и двух замурзанных литровых банок томатного сока много времени не заняла. На всякий случай, Герцен пошевелил губами и осознал, что все остальное у него есть. Так что, придя домой, он приступил к готовке. Для начала он обезглавил рибок и вынул (винул!) из них кишки. Отходы он вынес на лестницу и положил, подстелив газету «Знамя коммунизма» под двери мадам Берсон, живущей этажом выше. Учуяв, что открылся новый ресторан, дворовые, и не только, коты ринулись на дегустацию. Предложенное блюдо их не очень устроило, поэтому они протестовали на дверь мадам и около. Впрочем, головы и кишки они все же поели. Выглянувшая на шум мадам Берсон, была почему-то очень недовольна. Но, подумав, решила, что раз Герцен почистил рибу, значит, будет кулинарить. Стало быть, все претензии стоит предъявлять потом, после окончания готовки. Положив останки газеты в почтовый ящик Межбижера, она отправилась отдыхать.
А Герцен трудился. Помыв хорошенько рибу, он, временно, оставил ее в покое и принялся за лук и морковку. Лук он шинковал, морковку тер…
Тем временем запах из почтового ящика начал иметь место. Смешиваясь с ароматом от двери мадам Берсон, запах стал сильно беспокоить соседей. Нюх привел их к ящику Межбижера. Тот был извлечен из койки для суда общественности. Межбижер достал газету из почтового ящика и собрался, было, ее утопить в сортире, но статья о победах нашего, на всю голову и жопу сельского хозяйства привлекла его внимание. И он уселся на скамейку во дворе для прочтения и осмысливания. Почуяв знакомый запах, коты решили, что вынесли добавку и ринулись к источнику питания. Но там ничего не было, кроме мусорного старика, изучающего остатки кошачьего благополучия. Возмущенные коты стали бранить Межбижера словами, пригодными только для бродячих собак. Это было громко, дружно и оскорбительно. Слушатели из квартир негодовали. Мадам Скипидаренко – вы ее не знаете! – плеснула в котов водой, но немножечко промазала. Мокрый Межбижер обиделся и много чего ей наобещал.
Герцен, тем временем, обжарил морковку с луком, залил томатным соком, посолил, поперчил, попробовал, добавил немного сахара и поставил на огонь. Когда варево закипело, накрыл крышкой и оставил настояться.
Можно было приступать к рибе. А ее, обваляв в муке, надо было обжарить. Герцен справился. Осталось немногое. Герцен положил на дно казана немного томатной заправки, в нее слой бычков, его накрыл снова заправкой, опять бычками. И так до победы. Верхним слоем снова была заправка. Все это с помощью Герцена оказалась в духовке. Предстояло ждать…
Впрочем, ожидание не было скучным. Пришел Межбижер. Он хотел ругаться и угрожать, но Герцен его опередил.
- Межбижер! Ви должны быть мне благодарны!
- С почему?
- А кто вам в ящик положил газету со статьей о сельском хозяйстве…
- Сами сознались…
-… и рубль на журнал «Коммунист», на который ссылается статья.
- Рубль? Я не имел там рубль!
- Странно… Хотя… Там около мадам Берсон интересовалась…
И Межбижеру сразу все стало ясно. Поблагодарив Герцена, он умчался требовать и изобличать.
В общем завязался светский разговор с разнообразными пожеланиями и угрозами. Во дворе стало громко, но интересно. Кому громко, кому интересно. Отдыхающему дяде Марику – ну вы знаете, он хозяин пункта вторсырья под мостом – было громко. И он пообещал Межбижеру зашить рот, если тот не заткнется, и подарить годовую подписку журнала «Коммунист» которую он по инструкции не принял, и которую владелец просто выкинул ему под будку.
Межбижер срочно заткнулся и облагонадежился. Во дворе стало тихо.
Отложив томик Хемингуэя, Герцен посмотрел на часы. Уже больше четырех часов казан томится в духовке. Пора вынимать. Герцен достал казан и стал дегустировать, слегка обжигаясь. Это было вкусно. Очень вкусно. Ясное дело. Кому не вкусно бички в томате?
️ Александр Бирштейн

- Ну, и кто... здеся... поторговаться!? Шо вы так запыхавшись? Я не собираюсь с вашим товаром в путешествие. Скока стоит вот это вот?
- Это шикарное са...
- Не надо! Не надо вслух! Я у вас не спрашиваю, как это зовут и не надо мине свидетельства о рождении. Скока стоит?
- Пятьдесят.
- !!?? Пятьдесят чего?
- Пятьдесят... денег.
- За весь кусок?
- Та не... за килограмм.
- А тута скока?
- А тута полтора
- А, если я взвешу?
- Не надо угрожать. Кило триста.
- Это занадто.
- Посмотрите на шкурочку, это ж на кастрюлю борща хватит.
- Шо мине не с чего борщ сварить.
-Так посмотрите на ширшину, знаете чем кормили красотку.... прям как вас.
- Не поняла!?
- В смысле... одними витаминами..... кошерными. А цвет? Это ж картина Репина. Под водочку, самое то!
- Та шо то оно на мине не смотрит... совсем.
- Ойц, так вы ему улыбнитесь. Может вы родственные души.
- Вы миня второй раз пытаетесь оскорбить.
- Та боже упаси! Вы понюхайте.... это ж не са...., извините, это ж французский парфюм...
- Ну ка, взвесьте? Ну и де тут кило триста. Тута кило сто пятьдесят...
- Так я подкручу весы и будет кило триста.
- Сорок за весь кусок.
- Побойтесь бога....55.
- 45 и я ушла.
- Ну и идите. Тока недалеко. 50.
- Я дома проверю вес.
- Обижаете.... вес точный, по-божески 150 на кило. И не надо миня уговоривать, я так соглашусь.
️ Марина Гарник