Уголок читателя - 7

Стрелок тем временем покопался в своём более чем объемном рюкзаке и, достав оттуда что-то небольшое, присел на пенёк. Присмотревшись, я увидел, что это патрон. Один единственный. Стрелок достал набор каких-то бумажек и стал полировать этот патрон.
Он начищал его долго и упорно, а когда закончил, то поднял его над головой, и патрон блеснул так ослепительно, что я аж зажмурился. Потом, положив патрон на пень, он достал из рюкзака небольшую консервную банку. Подойдя к самому краю обрыва, он постоял там пару минут и, наклонившись, поставил на самом краю банку, предварительно положив в неё камень.
Отойдя от обрыва и открыв кофр, он достал из него ружьё. Я чуть не вскрикнул. Такие я видел только в музее. Это был карабин ещё с Первой мировой войны. Если не ошибаюсь, Маузер.
Стрелок отошел почти до самого дерева, где я прятался. Я так думаю, не меньше пятидесяти метров. Так что, я мог наблюдать каждое его движение и слышал даже дыхание. Он щелкнул затвором и, вставив туда единственный патрон, опустил ружье прикладом вниз. Потом взял его левой рукой, а правую выставил прямо перед собой, раскрыв ладонь и широко расставив пальцы. Он стоял и смотрел на них, а они…
Дрожали. Да, да. Его пальцы на правой руке дрожали крупной дрожью. И тогда он стал вслух уговаривать их. Он просил их успокоиться и перестать дрожать. Он показывал им красоту вокруг. И, верите мне или нет, но его пальцы послушались. Сперва они стали просто дрожать мелкой дрожью, которая сменилась на лёгкое подёргивание.
И через несколько минут его правая рука ничем не отличалась от левой. Я ортопед, но никогда в жизни даже не слышал про такое.
После этого он вдруг сделал резкое движение, перебросив карабин из левой руки в правую, поднял его вверх и, перехватив левой рукой у цевья, он, практически не целясь, выстрелил в направлении банки. Та, взвизгнув, взвилась вверх и рухнула в пропасть.
Я невольно вскрикнул, так был поражен. И только звук выстрела помешал Стрелку заметить меня.
Он упаковал свой Маузер обратно в кофр и сидел минут десять на большом пне. После чего стал доставать из своего объёмного рюкзака… Что бы вы думали?
Нет, вы ни за что мне не поверите! Да я и сам бы не поверил, если бы не видел это своими глазами.
Он стал доставать пучки морковки, разрезанные на кусочки головки капусты и ещё разные яблоки, груши, сливы…
Пока он ходил и раскладывал эти яства по поляне, я чертыхался. Он добрался сюда лёгким галопом, даже не запыхавшись, с рюкзаком, под завязку набитым тяжелыми овощами и фруктами, а я с одним ружьём, рюкзаком с бутылкой воды и бутербродом, не мог за ним угнаться.
Тем временем Стрелок разложил всё из своего рюкзака, а на пенёк положил несколько пригоршней разных орехов. Встав посреди поляны, он в наступившей после выстрела абсолютной тишине вдруг стал извиняться.
Он говорил так, будто перед ним был близкий человек. Тот самый, единственный, которому можно открыть душу. Он просил прощения за выстрел и просил понять его, ведь это был единственный способ унять дрожь в его правой руке. Он просил понять его и простить.
Потом он поклонился и, отойдя, присел на пень. Тишина стояла вокруг, и я уже хотел расхохотаться про себя и признать слова наших друзей о том, что у Стрелка не все дома, но тут…
Тут вдруг деревья вокруг дружно зашумели листвой, а птицы… Птицы просто взорвали тишину пением. И было слышно, что в их голосе звучит радость. Я, как зачарованный, смотрел на поляну.
Потому что на неё выходили три косули, помахивая маленькими хвостиками, а за ними шли зайцы, смешно перешагивая, ведь они привыкли только прыгать, а за ними появились ёжики и еще много всяких маленьких животных. Они все ели принесённые угощения.
А с деревьев спускались белки. Они запрыгнули на пенёк и, схватив лапками орешки, забрались на колени, плечи и голову Стрелка. Они смешно отпихивали друг друга, стараясь сесть поближе к его уху и схватиться за него лапками.
Я не верил своим глазам. Я щипал себя за уши, щеки и нос. И кажется, пытался креститься и чертыхаться одновременно. Это было совершенное волшебство, виденное мной наяву один раз в жизни…
И, разумеется, если я расскажу хоть кому-нибудь, меня немедленно лишат лицензии врача и поместят в психиатрическую лечебницу.
Зайцы, тем временем, толкались под ногами у косуль, и они опускали головы вниз и разглядывали пушистых малышей. Но те, не оценив такое внимание, всё время поворачивались к косулям своими хвостиками.
И вдруг… Понимаете, дамы и господа, мне вдруг так захотелось увидеть лицо Стрелка, будто от этого зависела моя жизнь. Он сидел на пеньке ко мне спиной, и я стал очень осторожно обходить поляну вокруг, прячась за деревьями и кустами, чтобы никого не спугнуть и не выдать своего присутствия.
Солнце и его тёплые, ласковые лучи скользили по поляне. Я остановился перед последним деревом и взглянул на Стрелка. Он сидел, закрыв глаза. И в лице его было такое умиротворение, покой и безмятежность, что мне показалось... будто не Солнце освещает поляну, а его лицо светится каким-то внутренним светом. Пальцы его тихонько перебирали шерсть на спинках белок, усевшихся у него на коленях…
продолжение следует...

И тут мне почему-то стало не по себе, словно я подсматривал за чем-то очень интимным, не предназначенным для всеобщего обозрения. Я опустил глаза и стал выбираться в сторону нашей базы. А в голове у меня стояла всё время эта полянка с животными и со Стрелком, сидящим с закрытыми глазами, и звучала музыка. “Аве Мария”...
Спустился я, когда Солнце уже почти село. И меня немедленно окружили все охотники, которые давно вернулись. Они горели нетерпением узнать, что мне удалось увидеть.
- Ну, ну? - кричали они, столпившись. - Расскажи, что ты увидел? Что этот ненормальный там делает? Ты же доктор. Может ему в лечебницу надо?
Мне стало не по себе, будто мне в лицо плеснули стакан холодной и грязной воды. Я посмотрел на всех и ответил:
- Он болен. У него тремор правой руки. Вы бы перестали над ним издеваться, не по человечески это. Ей Богу!
И тут один из компании, полковник в отставке, вдруг схватился руками за голову:
- Господи! Господи… - повторил он. - Ну конечно же. Я вспомнил этот случай. Нам рассказывали… Жуткая история была. Они попали в засаду, и из всех ребят только он остался жив. Он похоронил их всех, в одиночку. И долго шел за теми, кто их убил. Он отстреливал их по одному, а потом…
Потом он возвращался почти пятьдесят километров по лесам. И когда вышел к вертолёту, говорят, он не был похож на человека. Вот так-то!
Тут полковник расставил руки в стороны и растопырил свои толстые и волосатые пальцы. В полной тишине, возникшей после его рассказа, он сказал:
- Мужики! Если кто ещё хоть одно слово плохое про него скажет... Я вас этими самыми руками… Задавлю и тут оставлю. Всем ясно?
Охотники стали расходиться в полной тишине. Мне почему-то верилось в обещания полковника. Он вполне мог…
А на столах, тем временем, женщины спешно накрывали праздничный ужин. Ровными, тоненькими кружочками нарезалась колбаска и укладывалась рядами. Копченое сало золотилось, подбоченясь кусочками ветчины на одноразовых тарелках. И запах от салатов шел такой, что слюнки, казалось, текли даже у деревьев.
Жирные сельди, нарезанные поперёк, толпились на продолговатых тарелках, украшенные кружочками синего лучка. Кто-то уже включил тирольскую музыку, и женщины, переодевшись по-быстрому, прыгали с несколькими охотниками. Ох, как же я люблю всё это.
Это именно тот случай, когда не надо никого и ничего стесняться. И самый худший танцор чувствует себя наравне с самым лучшим. А потом, из динамика загремела музыка восьмидесятых. Солнце уже село.
И зажегшиеся фонари высветили фигуру Стрелка, вынырнувшую из-за деревьев. Он осмотрел веселящихся и, улыбнувшись, подошел к отдельно стоявшей скамеечке, достал свой бутерброд и собрался перекусить. Он привык к тому, что сидит отдельно, но тут к нему подошел полковник:
- Солдат! - сказал он. - Ты почему отдельно сел?
- Так, я… - попытался сказать что-то Стрелок.
- Молчать! - вдруг гаркнул на всю базу полковник, и все остановились и обернулись. - Молчать солдат, - повторил он.
И Стрелок встал и вытянулся по струнке.
- Твоё дело не рассуждать, а выполнять приказ вышестоящего офицера. Ясно?
- Есть, - ответил Стрелок не пошевельнувшись.
-Ну, то-то же, - согласился полковник. - Иди ко всем и садись. И чтобы я больше этого не видел. Всё понял?
Стрелок ещё раз ответил:
- Есть!
И, строевым шагом проследовав к скамейкам, окружавшим длинный стол, уставленный яствами и напитками всех мастей, присел. И тут немедленно все разом заговорили и бросились к столу, и началось то, ради чего, собственно говоря, мы и приезжаем сюда.
Начался пир горой, весёлые разговоры, песни и переглядывания с женщинами.
Это был самый незабываемый вечер. И всё было хорошо. Уж простите нам эти вольности и шалости. Кто из нас без греха, ей Богу…
Ну, так вот. Двадцать лет прошло с той поры. Или больше. А я помню ту картину так, будто это было вчера. И с тех пор я никогда не стрелял больше в животных, не мог. А просто приезжал с нашей компанией на то же самое место.
Стрелок вскоре умер. И я ходил на его полянку. Точно также доставал из большого рюкзака банку из-под пива и, наполнив её камнями, ставил на край утёса. Отходил до конца поляны и поднимал свой дуплет. Долго целился, пока в глазах не начинало рябить, и делал один выстрел.
Я так и не попал в эту банку за все двадцать лет. Ни разу…
Потом точно, как Стрелок, становился в центре поляны и извинялся, объяснял и долго-долго говорил, потом раскладывал овощи и орешки, доставленные сюда в рюкзаке. И садился на пень в ожидании появления чуда…
Но животные так ни разу не появились. За все двадцать лет. Ни разу, но это не огорчало меня. Потому что, я научился читать лес, понимать шелест листвы и видеть десятки маленьких глаз, устремлённых на меня из-за деревьев.
Я встаю и ухожу, не оборачиваясь, а у первого дерева, перед тем, как исчезнуть за ним, я оглядываюсь и бросаю последний взгляд…
И вижу, как на поляну выходят, осторожно озираясь, косули, у их ног смешно прыгают зайцы, а с деревьев спускаются белки и бегут к орешкам, рассыпанным на пеньке. И я улыбаюсь.
Я спускаюсь в наш лагерь, и новые ребята кричат мне смеясь:
- Эй, Стрелок, ты попал наконец-то или нет?!
И я смеясь отвечаю им. И эта игра очень нравится нам. Мы повторяем её каждый год. А недавно, я заметил, что один парнишка следит за мной, и всё пытается догнать меня по дороге к вершине горы, и может быть… я поддамся.
Вот я и думаю, дамы и господа. Может быть, Стрелок тоже выбрал меня, чтобы показать… Чтобы я увидел…
Но если вы спросите меня, что? То я вам не отвечу.
Просто, после этого моя жизнь изменилась.
ОЛЕГ БОНДАРЕНКО

Странные



Кот положил дрожащую птицу на свою лежанку - вытоптанное место в самой гуще кустов. Скворец дёргался и пищал от страха. Кот подвинул поближе к нему черствый кусочек пиццы и мисочку с водой…
- Странный ты кот, - говорила ворона большому драчливому коту.
Серый бандит сидел на скамейке, оглядывая двор взглядом хозяина.
- На дворе май, а ты драки устраиваешь. Ты не забыл, что март уже давно прошел?
- А что же, драки? Драки, дело житейское. Что же? Я не могу уже и подраться для своего удовольствия?!
- Удовольствия? - удивилась ворона. - Какое же в этом удовольствие?
- Не понять тебе, - ответил ей серый кот и посмотрел вокруг. - Птицы, они вообще, очень непонятливые… - заметил он и добавил: - Есть очень хочется.
Одна из птиц, а если точнее, то скворец с желтыми краями клювика, сидел над ними на большой лиственнице, на самой ее верхушке, и самозабвенно пел. Для него была самая весна и самое время.
- Верещит противно как! - раздражённо заметил кот. - Тут, солнце глаза слепит, люди туда-сюда ходят. Ветер противный, листья шумят. А он ещё и орёт.
- Всё тебе не угодишь! - возмутилась ворона. - Всё тебе не так и не эдак. Странный ты какой-то.
Кот опасливо смотрел на компанию малолетних мальчишек, суетившихся возле высокого дерева. По-настоящему, он опасался только людей. И не напрасно, как выяснилось
Один из мальчиков вытащил из кармана рогатку и прицелился в скворца.
Кот и ворона одновременно вскрикнули. Кот взвизгнул, а ворона каркнула. Но было поздно. Камень пролетел над листвой и ударил маленького скворца. Тот пискнул и свалился вниз
Компания мальчишек стала радостно подпрыгивать и кричать. Ворона ругалась. Матом. И обещала всем оторвать, не скажу что, а кот…
Он подбежал к скворцу, который неподвижно лежал на поляне, совсем недалеко. Ворона прекратила свои крики и подлетела поближе.
-Съешь его? - спросила она, заглядывая в кошачьи глаза. - Ты ведь голодный, а коты едят птиц. Ты бы и меня съел, если бы мог?
- Рот закрой, - прошипел кот. - А то сейчас точно сожру!
Он осторожно тронул лапой неподвижного скворца. Тот вдруг дёрнулся и застонал. Его правое крылышко было неестественно вывернуто.
- Крыло, мерзавцы, повредили, - заметил кот.
Птица открыла глаза и, увидев кота, попыталась отодвинуться. Её глаза были полны страха.
- Да не бойся ты. Не бойся, - сказал серый кот. - Не стану я тебя есть. Очень надо, каждую птицу есть. Вы летаете неизвестно где и на вас пыль садится. А мне грязное есть нельзя. Живот потом болеть будет.
продолжение следует...

Он осторожно взял зубами скворца, попискивавшего от страха, и побежал, не обращая внимания на ворону. А спешить надо было. Мальчишки явно заинтересовались судьбой сбитой ими птицы, и интерес этот был недобрым…
Ворона вспорхнула на лиственницу. Она смотрела на кота, спешащего со скворцом во рту к своему убежищу в самом углу двора, глубоко в кустах, куда не могли добраться мальчишки.
- Я же говорю - странный кот, - сказала ворона куда-то в сторону. - Ну, ну. Посмотрим, что ты придумаешь.
Серый кот положил дрожащую птицу на свою лежанку - вытоптанное место в самой гуще кустов. Скворец дёргался и пищал от страха и боли. Кот подвинул поближе к нему черствый кусочек пиццы и мисочку с водой.
Всё это приносила ему одна женщина, которой почему-то нравился этот драчливый серый кот. Женщина всегда была в больших растоптанных мужских ботинках и старой куртке, в которой давно не застёгивалась молния.
Она доставала из спортивной сумки всякую еду, воду и подсовывала ко входу в его убежище в кустах.
- Кушай, лапочка. Кушай, - повторяла она всё время.
А кот удивлялся. И чего это она? Ну, прямо как его кошка-мама из детства, на которую однажды один из жильцов натравил собак. Ради развлечения…
Кот тяжело вздыхал и кушал. А вот теперь он лежал возле тяжело дышащего скворца с раненым крылом, и прислушивался к тому, как ругались снаружи мальчишки, потому что не могли добраться до скворца и кота.
Птица открывала глаза и сразу закрывала. Ему страшно было смотреть на большого кота, который, как он думал, вот-вот съест его.
Но кот не съел, а совсем напротив. Он стал носить скворцу кусочки хлеба, и через пару дней птица поняла, что он не собирается её есть, а значит...
Скворец открыл глаза, перестал бояться и попил водички, а потом даже поклевал кусочки хлеба. Он мог стоять, но крыло висело. Серый кот прижимал несчастное существо к себе правой лапой и убеждал его:
- Ты не переживай. Меня вот тоже в прошлом году один жилец палкой ударил по лапе. Я думал, уже конец мне настал. Но ничего. Отлежался тут. И пришел помаленьку в себя. Зажило всё, и я вот. Видишь?
И он показывал внимательно слушавшему его скворцу две передние лапы. Не знаю, что понимал из его объяснений скворец, но он прижимался к коту, спасшему его от смерти, и начинал клювом перебирать его шерсть
Кот переворачивался на правый бок и мурлыкал. Ему было хорошо. Он прислушивался к бешено стучавшему птичьему сердцу и ему казалось, что это его мама гладит его по мягкому пузу. И он совсем маленький ещё. И всё будет хорошо...
Прошло время. Пару недель. И крыло скворца совсем зажило. Кот со страхом думал о том времени, когда эта птица улетит, и он опять останется один.
А ворона… Она всё это время дразнила его, как видела. И спрашивала, не съел ли он своего питомца. Кот огрызался.
- Много ты понимаешь! - кричал он вороне. - Вы, птицы, ничего не понимаете!
Но настал день, когда надо было выбираться из убежища. И кот осторожно выпихнул скворца наружу и сам выбрался на улицу. Их уже ждала ворона.
Кот сел на бордюр детской площадки, и рядом с ним, слева, устроился скворец, а немного в отдалении сидела ворона и смотрела на них.
Скворец прижался к коту, а потом отодвинулся немного в сторону, расправил крылышки и посмотрел на них. Правое крыло было совершенно здорово. И тогда он запел.
Да так красиво, что все птицы вокруг вдруг замолчали, и казалось, даже ветерок прекратился и листва перестала шуметь. А скворец пел и пел, и песня его летела вверх. Прямо к самому солнцу.
- Я вам сюрприз приготовила, - сказала ворона тихонько, куда-то в сторону.
Она вспорхнула и отлетела в дальний угол двора, где всегда было темно от нависших ветвей деревьев и тени от зданий.
- Ах ты, Господи! - сказала женщина.
Та самая, в больших мужских растоптанных ботинках, старой куртке с давно не застёгивавшейся молнией и со спортивной сумкой. Она смотрела на кота и скворца, сидевшего рядом и певшего для него.
- Ах ты, Господи, - повторила она. - Я ведь сколько лет на свете живу. Но такое первый раз вижу! Чтобы скворец пел для кота. Странный кот и странный скворец.
Она осторожно подошла поближе, и скворец замолчал. Он настороженно посмотрел на женщину, но та протянула руку вперёд и сказала:
- Садись, лапочка. Садись…
И он вдруг вспорхнул и, сев на её руку, побежал вверх и оказался на её левом плече. Откуда посмотрел на своего кошачьего друга и тревожно пискнул.
- Да не волнуйся ты. Не волнуйся, - сказала женщина. - Конечно, я возьму и его.
Она поставила на землю старую объемную спортивную сумку и обратилась к коту:
- Залезай уже. Что ты ждёшь? Не видишь? Твой пернатый друг нервничает.
И кот подошел и потерся о её ноги, а потом забрался в сумку. Женщина повесила её на правое плечо и пошла по направлению к подъезду, а скворец опять пел, сидя на её левом плече, и песня его летела к самому солнцу.
А там, где раньше на земле сидела ворона, в самом углу двора, куда никогда не попадают солнечные лучи... Точно на её месте стоял седой старичок, опиравшийся на палочку.
- Вот я и говорю, - сказал старичок куда-то в сторону, - говорю же, странные - они самые правильные и есть. Можно сказать, что на них вся надежда. Странная женщина, странный кот и странный скворец.
Старичок улыбнулся и пошел через двор, постукивая палочкой по асфальту.
У него было ещё много дел. Он оглянулся назад. Там галдела толпа мальчишек, развлекавшихся стрельбой из рогаток.
Старичок поднял свою палочку и погрозил им.
- Я вас запомнил. Всех запомнил, - сказал он. - От судьбы никто не уйдёт. Никто…
После чего повернулся и исчез, будто растаял в весеннем воздухе.
ОЛЕГ БОНДАРЕНКО

Коробку из-под станции так и не выкинули. Я просила Сашку много раз.
-Хорошая так-то коробка. Может пригодится?
Не пригодится! Это он просто ее забывает постоянно, и так оправдывается! Хотя замечательная же коробка… Нет, и нет, Юля! Хватит заниматься ерундой! Коту коробка мала, а тебе она не нужна! Тем более, скоро Новый год и нужно бы к празднику наоборот, выкинуть все лишнее. А то новому и замечательному места не будет!
Так и прошло три дня…
 
Вчера прихожу домой, а она, эта коробка, стоит на столе. Черная такая, замечательная. Может все таки под что-то ее приспособить. Может, книжки складывать от кота подальше? Эх, Юля, это в тебе опять Плюшкин говорит! Почему просто нельзя вот взять и выкинуть ненужную коробочку?! Даже если эта коробочка такая замечательная…
Я решительно отнесла ее в коридор.
-Урурру у ууууу!!- Подвывал кот, путаясь в ногах.
-Тебе то она зачем?! — возмутилась я.
-Урур ууу!!- За надом!!
-Кот, она все равно тебе мала!
-Урурру уууу!
-Потому что кто-то слишком много жрет!!
-УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ!!
В общем, сошлись на том, что я поставила коробку у двери, он в нее залез, а я накрыла его крышкой. Через минуту открыла. Кот выглядел очень довольным и уходить не собирался. Я приладила крышку на месту и пошла в душ. Выхожу — а коробки нет!!
-Саааааш!!!-Заголосила я.
-А?- Испуганно выскочил из спальни муж.
-Ты куда коробку дел?!
-Так выкинул! Ты же ее у двери поставила…
-Скизииии!!!- С опаской позвала я. Замерла и прислушалась. Но кот так и не появился.
У меня сердце в пятки упало. Бросило в холодный пот. Сашка. Блин. Выкинул. Коробку. Вместе. С. Котом!!!!!!!!!!!!!!!!

-Ты что!!! В ней же кот сидел!!! -Накинулась я на мужа.
-Да не сидел … кажется!
-Я его сама туда посадила и крышку одела.- Глупая коробка с глупой крышкой! Она одевается сверху, примерно как тубус, а не просто складывается!
-Да ты что?! Я бы почувствовал. — Оправдывался муж, но я все видела. Он сомневается.
-Скизиииии!!!
-Скизиииии!!!
Мы на все лады стали звать кота. Нигде нет. Не отзывается, не хамит, не бранится, и даже не ворчит нигде! Ну точно, выкинули вместе с коробкой!
Сашка оббежал квартиру, а я впопыхах уже натягивала на халат свою куртку. Выскочила в коридор прямо в сапогах на босу ногу.
Бежать! Искать! Вернуть!
Кто мне спать не будет давать? А?! Может, дурень, по снегу далеко не уйдет?! Может так и сидит в коробке?! У него же подвеска низкая, пузик в сугробе застрянет!
-Да не мог же я его выкинуть, ты что??- Оправдывался Сашка, на ходу обуваясь.
 
Выскочил за мной следом. А уж за ним и любопытный кот подтянулся. Осмотрелся, выскочил из квартиры, и вперед меня к лифту припустил. Я чуть не споткнулась. По привычке прикрикнула на него, а потом только опомнилась))))
Сашка нервно курил на балконе, а я сердито бранилась. И только Скизи сидел надутый. Конечно, сами без него бегали, а с ним не захотели! Бе-бе-бе. И где только прятался, балбес?!
МирДевчат

Смейтесь, смейтесь… а ещё друзьями называетесь… Я посмотрю на вас когда вы окажетесь в моей ситуации… Окажетесь в невезухе как и я. Ну прямо утонете в этой самой невезухе. Хотя, может конечно и с вами случались такие же неприятности… А вернее будет сказать, клубок из неприятностей. Клубок, который растет у вас на глазах. Да что я вам объясняю… Слушайте и… Смейтесь, смейтесь… Разрешаю… Потерплю.
Что-то не везёт мне в последнее время. И ладно бы просто невезло, так ведь ещё и мистикой иногда попахивает. Ну про дни которые уже прошли я не буду рассказывать, даже вспоминать не хочу. Расскажу только об одном, сегодняшнем утре. А вы уж решайте, невезуха это или что-то другое.
 
Первая неприятность меня ждала когда я был ещё в постели. Взглянув на часы я осознал, что проспал лишние сорок минут. — Ну всё, опоздал на работу,- подпрыгиваю я и понимаю, что не могу наступить на ногу. Правая нога как плеть. То ли затекла она, то ли отлежал. Минут десять я мучался, пока она не ожила. Наконец я добрался до кухни, чтобы поставить чайник разогревать пока умываюсь. Я ведь не обедаю на работе, поэтому позавтракать надо обязательно. Долго чиркал зажигалкой, не за́жигается газ и всё тут. Я аж запрыгал психом у плиты. Наконец газ вспыхнул и я сдвинул чайник на огонь. Чайник легко так сдвинулся. Естественно чайник ведь был пустой. Видимо у матери ночью жажда разыгралась, вот и выпила все до капли. Мы живём с матерью вдвоем. Ей восемьдесят будет через год.
Вы думаете это все мои неприятности? Как бы не так.
Воды в кране не было. Ночью видимо воду в доме отключили. Ни горячей нет, ни холодной. Класс. Теперь не только чай не попьешь, но и в туалет не сходишь. А уж чтобы умыться да зубы почистить я и говорить не буду.
Хорошо что я мужик сообразительный и вспомнил что в зале где спит мать стоит аквариум. В нем рыбка одна плавает, мать разводит. Взял я кружку и на цыпочках к аквариуму.
— Вот паразит,- послышалось ворчание матери,- Дождался когда мать уснет и будить пришел. Что за человек такой. Только задремала и приперся. А кружка тебе зачем? Полила я уже цветы.
Я посмотрел с грустью на аквариум возле которого была налита вода.
— Мама,- взвизгнул я,- Ты аквариум полила а не цветы.
— Могла и перепутать в темноте с просонок,- разворачивается на другой бок мать,- Доживи до моих лет, посмотрю я.
— Да где уж там,- вздыхаю я зачерпывая кружкой из аквариума,- Разве доживешь.
Вы думаете на этом всё? Как бы не так.
Достаю батон с маслом а они плесенью покрыты. Да ёлки зелёные. Только вчера купил, совсем свежий был батон, как пушинка. И масло вчера нормальное было, а сегодня зелёное.
Бросил я все это хозяйство в ведро и стал собираться на работу.
Вы думаете это всё? Сейчас…
Одевая куртку я понял что молнию заклинило. Прямо посередине. Ни туда, ни сюда. И снизу разошлась. Смотрю на себя в зеркало, ну клоун да и только. Как я эту куртку снимал, целую книгу можно написать. Пока молнию не оторвал с корнем так и не мог снять. Пришлось старую куртку одеть в которой на рыбалку хожу. Правда воняет она костром и тухлой рыбой, но деваться некуда.

Выбегаю из подъезда на улицу и тут дождь. Да такой силы дождь, что я в секунду вымок насквозь. От куртки завоняло так, что хоть противогаз одевай. Не будешь ведь возвращаться. Побежал как есть на троллейбус.
Ну наверно всё, подумали вы. Ага…Сейчас…
продолжение следует.....

Запретный плод




По восточному обычаю в нашем доме никогда не ели свинину. Не ели взрослые и детям строго-настрого запрещали. Хотя другая заповедь Магомета – относительно алкогольных напитков – нарушалась, как я теперь понимаю, безудержно, по отношению к свинине не допускалось никакого либерализма.
Запрет порождал пламенную мечту и ледяную гордость. Я мечтал попробовать свинину. Запах жареной свинины доводил почти до обморока. Я долго простаивал у витрин магазинов и смотрел на потные колбасы со сморщенной кожурой и крапчатыми надрезами. Я представлял, как сдираю с них кожуру и вонзаю зубы в сочную пружинистую мягкость. Я до того ясно представлял себе вкус колбасы, что, когда попробовал ее позже, даже удивился, насколько точно я угадал его фантазией.
Конечно, бывала возможность попробовать свинину еще в детском саду или в гостях, но я никогда не нарушал принятого порядка.
Помню, в детском саду, когда нам подавали плов со свининой, я вылавливал куски мяса и отдавал их своим товарищам. Муки жажды побеждались сладостью самоотречения. Я как бы чувствовал идейное превосходство над своими товарищами. Приятно было нести в себе некоторую загадку, как будто ты знаешь что-то такое недоступное окружающим. И тем сильней я продолжал мечтать о греховном соблазне.
В нашем дворе жила медсестра. Звали ее тетя Соня. Почему-то все мы тогда считали, что она доктор. Вообще, взрослея, замечаешь, как вокруг тебя дяди и тети постепенно понижаются в должностях.
Тетя Соня была пожилой женщиной с коротко стриженными волосами, с лицом, застывшим в давней скорби. Говорила она всегда тихим голосом. Казалось, она давно поняла, что в жизни нет ничего такого, из-за чего стоило бы громко разговаривать.
Во время обычных в нашем дворе коммунальных баталий с соседями она свой голос почти не повышала, что создавало дополнительные трудности для противников, так как часто, недослышав ее последние слова, они теряли путеводную нить скандала и сбивались с темпа.
Наши семьи были в хороших отношениях. Мама говорила, что тетя Соня спасла меня от смерти. Когда я заболел какой-то тяжелой болезнью, она с мамой дежурила возле меня целый месяц. Я почему-то не испытывал никакой благодарности за спасенную жизнь, но из почтительности, когда они об этом заговаривали, как бы радовался тому, что жив.
По вечерам она часто сидела у нас дома и рассказывала историю своей жизни, главным образом о первом своем муже, убитом в Гражданскую войну. Рассказ этот я слышал много раз и все-таки замирал от ужаса в том месте, где она говорила, как среди трупов убитых ищет и находит тело своего любимого. Здесь она обычно начинала плакать, и вместе с нею плакали моя мама и старшая сестра. Они принимались ее успокаивать, усаживали пить чай или подавали воды.
Меня всегда поражало, как быстро после этого женщины успокаивались и могли весело и как-то даже освеженно болтать о всяких пустяках. Потом она уходила, потому что должен был вернуться с работы муж. Звали его дядя Шура.
Мне очень нравился дядя Шура. Нравилась черная кудлатая голова с чубом, свисающим на лоб, опрятно закатанные рукава на крепких руках, даже сутулость его. Это была не конторская, а ладная, доброкачественная сутулость, какая бывает у хороших старых рабочих, хотя он не был ни старым, ни рабочим.
Вечерами, приходя с работы, он вечно что-нибудь чинил: настольные лампы, электрические утюги, радиоприемники и даже часы. Все эти вещи приносились соседями и чинились, разумеется, бесплатно.
Тетя Соня сидела по другую сторону стола, курила и подтрунивала над ним в том смысле, что он берется не за свое дело, ничего не получится и тому подобное.
– А посмотрим, как это не получится, – говаривал дядя Шура сквозь зубы, потому что у него во рту была папироса.
Он легко и уверенно повертывал в руках очередную починку, на ходу сдувая с нее пыль, и вдруг заглядывал в нее с какого-то совсем неожиданного бока.
– А вот так вот и не получится, осрамишься, – отвечала тетя Соня и, пуская изо рта надменную струю дыма, угрюмо запахивалась в халат. В конце концов ему удавалось завести часы, в приемнике возникали трески, обрывки музыки, а он подмигивал мне и говорил:
– Ну что? Получилось у нас или нет?
продолжение следует...

Я всегда радовался за него и улыбкой давал знать, что я тут ни при чем, но ценю то, что он берет меня в свою компанию.
– Ладно, ладно, расхвастался, – говорила тетя Соня. – Убирай со стола, будем чай пить.
Все же в голосе ее я улавливал тайную, глубоко скрытую гордость, и мне приятно было за дядю Шуру, и я думал, что он, наверное, не хуже того героя Гражданской войны, которого никак не может забыть тетя Соня.
Однажды, когда я, как обычно, сидел у них, зачем-то пришла сестра, и они оставили ее пить чай. Тетя Соня накрыла на стол, нарезала ломтями нежно-розовое сало, поставила горчицу и разлила чай. Они и до этого часто ели сало, предлагали и мне, но я неизменно и твердо отказывался, что всегда почему-то веселило дядю Шуру. Предлагали и на этот раз, не особенно, правда, настаивая. Дядя Шура положил на хлеб несколько ломтей сала и подал сестре. Слегка поломавшись, она взяла у него этот позорный бутерброд и стала есть. Струя чая, который я начал пить, от возмущения затвердела у меня в глотке, и я с трудом ее проглотил.
– Вот видишь, – сказал дядя Шура. – Эх ты, монах!
Я чувствовал, с каким удовольствием она ест. Это было видно и по тому, как она ловко и опрятно слизывала с губ крошки хлеба, оскверненного гяурским лакомством, и по тому, как она глотала каждый кусок, глуповато замирая и медля, как бы прислушиваясь к действию, которое он производит во рту и в горле. Неровно нарезанные ломти сала были тоньше с того края, где она откусывала, – вернейший признак того, что она получала удовольствие, потому что все нормальные дети, когда едят, оставляют напоследок лучший кусок. Одним словом, все было ясно.
Теперь она подбиралась к краю бутерброда с самым толстым куском сала, планомерно усиливая блаженство. При этом она с чисто женским коварством рассказывала про то, как мой брат выскочил в окно, когда учительница пришла домой жаловаться на его поведение. Рассказ ее имел двоякую цель: во-первых, отвлечь внимание от того, что сама она сейчас делала, и, во-вторых, тончайшим образом польстить мне, так как всем было известно, что на меня жаловаться учительница не приходила и тем более у меня не было причин бегать от нее в окно.
Рассказывая, сестра поглядывала на меня, стараясь угадать, продолжаю ли я следить за ней или, увлеченный ее рассказом, забыл про то, что она сейчас делает. Но взгляд мой совершенно ясно говорил, что я продолжаю бдительно следить за ней. В ответ она вытаращивала глаза, словно удивляясь, что я могу столько времени обращать внимание на такие пустяки. Я усмехался, смутно намекая на предстоящую кару.
продолжение следует...

В какое-то мгновение мне показалось, что возмездие наступило: сестра поперхнулась. Она начала осторожно откашливаться. Я заинтересованно следил, что будет дальше. Дядя Шура похлопал ее по спине, она покраснела и перестала откашливаться, показывая, что средство помогло, а неловкость ее была не такой уж значительной. Но я чувствовал, что кусок, который застрял у нее в горле, все еще на месте. Делая вид, что порядок восстановлен, она снова откусила бутерброд.
«Жуй, жуй, – думал я, – посмотрим, как ты его проглотишь».
Но, видимо, боги решили перенести возмездие на другое время. Сестра благополучно проглотила этот кусок, по-видимому, она даже затолкала им тот, предыдущий, потому что облегченно вздохнула и даже повеселела.
Наконец она дошла до края бутерброда с самым толстым слоем сала. Прежде чем отправить его в рот, она откусила не прикрытый салом краешек хлеба, чтобы усилить сладость последнего куска.
И вот она его проглотила, облизнув губы, словно вспоминая удовольствие, которое она получила, и показывая, что никаких следов грехопадения не осталось.
Все это длилось не так долго, как я рассказываю, и внешне было почти незаметно. Во всяком случае, дядя Шура и тетя Соня, по-моему, ничего не заметили.
Покончив с бутербродом, сестра приступила к чаю, продолжая делать вид, что ничего особенного не случилось. Как только она взялась за чай, я допил свой, чтобы ничего общего между нами не было. Я отказался и от печенья, чтобы страдать до конца и вообще в ее присутствии не испытывать никаких радостей. К тому же я был слегка обижен на дядю Шуру, потому что мне он предлагал угощение не так настойчиво, как сестре. Я бы, конечно, не взял, но для нее это был бы хороший урок принципиальности.
Словом, настроение было испорчено, и я, как только выпил чай, ушел домой. Меня просили остаться, но я был непреклонен.
– Мне надо уроки делать, – сказал я с видом праведника, давая другим полную свободу заниматься непристойностями.
Особенно просила сестра. Она была уверена, что дома я первым делом наябедничаю, к тому же она боялась одна ночью переходить двор.
Придя домой, я быстро разделся и лег. Я был погружен в завистливое и сладостное созерцание отступничества сестры. Странные видения проносились у меня в голове. Вот я красный партизан, попавший в плен к белым, и они заставляют меня есть свинину. Пытают, а я не ем. Офицеры удивляются, качают головами: что за мальчик? Я сам себе удивляюсь, но не ем. Убивать убивайте, а съесть не заставите.
Но вот скрипнула дверь, в комнату вошла сестра и сразу же спросила обо мне.
– Лег спать, – сказала мама, – что-то он скучный пришел. Ничего не случилось?
– Ничего, – ответила она и подошла к моей постели.
Я боялся, что она сейчас начнет уговаривать меня и все такое прочее. О прощении не могло быть и речи, но мне не хотелось мельчить состояние, в котором я находился. Поэтому я сделал вид, что сплю. Она постояла немного, а потом тихонько погладила меня по голове. Но я повернулся на другой бок, показывая, что и во сне узнаю предательскую руку. Она еще немного постояла и отошла. Мне показалось, что она чувствует раскаяние и теперь не знает, как искупить свою вину.
Я слегка пожалел ее, но, видно, напрасно. Через минуту она что-то полушепотом рассказывала маме, и они то и дело смеялись, стараясь при этом не шуметь, якобы заботясь обо мне. Постепенно они успокоились и стали укладываться.
Было ясно, что она довольна этим вечером. И сало поела, и я ничего не сказал, да еще и маму развеселила. Ну ничего, думал я, придет и наше время.
На следующий день мы всей семьей сидели за столом и ждали отца к обеду. Он опоздал и даже рассердился на маму за то, что дожидалась его. В последнее время у него что-то не ладилось на работе, и он часто бывал хмурым и рассеянным.
До этого я готовился за обедом рассказать о проступке сестры, но теперь понял, что говорить не время. Все же я поглядывал иногда на сестру и делал вид, что собираюсь рассказать. Я даже раскрывал рот, но потом говорил что-нибудь другое. Как только я раскрывал рот, она опускала глаза и наклоняла голову, готовясь принять удар. Я чувствовал, что держать ее на грани разоблачения даже приятней, чем разоблачать.
Она то бледнела, то вспыхивала. Порой надменно встряхивала головой, но тут же умоляющими глазами просила прощения за этот бунтарский жест. Она плохо ела и, почти не притронувшись, отодвинула от себя тарелку с супом. Мама стала уговаривать ее, чтобы она доела свой суп.
– Ну конечно, – сказал я, – она вчера так наелась у дяди Шуры…
– А что ты ела? – спросил брат, как всегда, ничего не понимая.
Мать тревожно посмотрела на меня и незаметно для отца покачала головой. Сестра молча придвинула тарелку и стала доедать свой суп. Я вошел во вкус. Я переложил ей из своей тарелки вареную луковицу. Вареный лук – это кошмар детства, мы все его ненавидели. Мать строго и вопросительно посмотрела на меня.
– Она любит лук, – сказал я. – Правда, ты любишь лук? – ласково спросил я у сестры.
Она ничего не ответила, только еще ниже наклонилась над своей тарелкой.
– Если ты любишь, возьми и мой, – сказал брат и, поймав ложкой лук из своего супа, стал перекладывать в ее тарелку. Но тут отец так посмотрел на него, что ложка остановилась в воздухе и повернула обратно.
Между первым и вторым я придумал себе новое развлечение. Я обложил кусок хлеба пятачками огурца из салата и стал есть, деликатно откусывая свой зеленый бутерброд, временами как бы замирая от удовольствия. Я считал, что очень остроумно восстановил картину позорного падения сестры. Она поглядывала на меня с недоумением, словно не узнавая этой картины и не считая, что она была такой уж позорной. Дальше этого ее протест не подымался.
Одним словом, обед прошел великолепно. Добродетель шантажировала, а порок опускал голову. После обеда пили чай. Отец заметно повеселел, а вместе с ним повеселели и все мы. Особенно радовалась сестра. Щеки у нее разрумянились, глаза так и полыхали. Она стала рассказывать какую-то школьную историю, то и дело призывая меня в свидетели, как будто между нами ничего не произошло. Меня слегка коробило от такой фамильярности. Мне казалось, что человек с ее прошлым мог бы вести себя поскромней, не выскакивать вперед, а подождать, пока ту же историю расскажут более достойные люди. Я уже хотел было произвести небольшую экзекуцию, но тут отец развернул газету и достал пачку новеньких тетрадей.
Надо сказать, что в те довоенные годы тетради было так же трудно достать, как мануфактуру и некоторые продукты. А это были лучшие глянцевые тетради с четкими красными полями, с тяжелыми прохладными листиками, голубоватыми, как молоко.
Их было всего девять штук, и отец раздал их нам поровну, каждому по три тетради. Я почувствовал, что настроение у меня начинает портиться. Такая уравниловка показалась мне величайшей несправедливостью.
В школе брат мой считался одним из самых буйных лоботрясов. Способность оценивать свои поступки, как сказал его учитель, у него резко отставала от темперамента. Я представлял себе его темперамент в виде маленького хулиганистого чертика, который все время бежит впереди, а брат никак не может его догнать. Вероятно, чтобы догнать его, он с четвертого класса мечтал стать шофером.
продолжение следует...

Каждый клочок бумаги он заполнял где-то вычитанным заявлением:
«Директору транспортной конторы
Прошу принять меня на работу во вверенную Вам организацию, так как я являюсь шофером третьего класса».
Впоследствии ему удалось осуществить эту пламенную мечту. Вверенная организация дала ему машину. Но оказалось, чтобы догнать свой темперамент, он вынужден мчаться с недозволенной скоростью, и в конце концов пришлось менять свою профессию.
И вот меня, почти отличника, приравняли к брату, который, начиная с последней страницы, будет заполнять эти прекрасные тетради своими дурацкими заявлениями.
Или к сестре, которая вчера уплетала сало, а сегодня получает ничем не заслуженный подарок. Я отодвинул от себя тетради и сидел насупившись, чувствуя, как тяжелые, а главное, унизительные слезы обиды перехватывают горло. Отец утешал, уговаривал, обещал повезти рыбачить на горную реку. Ничто не помогало. Чем сильнее меня утешали, тем сильнее я чувствовал, что несправедливо обойден.
– A y меня две промокашки! – неожиданно закричала сестра, раскрывая одну из своих тетрадей.
Может быть, не окажись у нее этой лишней промокашки, не случилось бы того, что случилось.
Я встал и дрожащим голосом сказал, обращаясь к отцу:
– Она вчера ела сало…
В комнате установилась неприличная тишина. Я со страхом ощутил, что сделал что-то не так. То ли неясно выразился, то ли слишком близко оказались великие предначертания Магомета и маленькое желание овладеть чужими тетрадями.
Отец глядел на меня тяжелым взглядом из-под припухлых век. Глаза его медленно наливались яростью. Я понял, что взгляд этот ничего хорошего мне не обещает. Я еще сделал последнюю жалкую попытку исправить положение и направить его ярость в нужную сторону.
– Она вчера ела сало у дяди Шуры, – пояснил я в отчаянии, чувствуя, что все проваливается.
В следующее мгновение отец схватил меня за уши, тряхнул мою голову и, словно убедившись, что она не отваливается, приподнял меня и бросил на пол. Я успел ощутить просверкнувшую боль и услышал хруст вытягивающихся ушей.
– Сукин сын! – крикнул отец. – Еще предателей мне в доме не хватало!
Схватив кожаную тужурку, он вышел из комнаты и так хлопнул дверью, что штукатурка посыпалась со стены. Помню, больше всего меня потрясли не боль и не слова, а то выражение брезгливой ненависти, с которой он схватил меня за уши. С таким выражением на лице обычно забивают змею.
Ошеломленный случившимся, я долго лежал на полу. Мама пыталась меня поднять, а брат, придя в неистовое возбуждение, бегал вокруг меня и, показывая на мои уши, восторженно орал:
– Наш отличник!
Я очень любил отца, и он впервые меня наказал.
С тех пор прошло много лет. Я давно ем общедоступную свинину, хотя, кажется, не сделался от этого счастливей. Но урок не прошел даром. Я на всю жизнь понял, что никакой высокий принцип не может оправдать подлости и предательства, да и всякое предательство – это волосатая гусеница маленькой зависти, какими бы принципами оно ни прикрывалось.
ФАЗИЛЬ ИСКАНДЕР

Звезды моей семьи


Жена быстро устала от ночных сидений в кресле, и её место занял большой серый кот, которого он однажды подобрал малышом на улице. Он назвал его – Фуга. И Фуга теперь охотно проводил с ним ночи…
Он писал музыку. Этим и кормил семью. В те времена это было самое прибыльное дело. А концерты для клавесина просто разлетались. Его даже приглашали играть во дворце для придворных.
Он был неплохим композитором и ходил в очень приличном камзоле, расшитом золотыми нитками. Родители с детства давали ему подзатыльники, заставляя учить нотную грамоту и сутками сидеть, разучивая сольфеджио.
Теперь всё это окупилось сторицей. Семья жила в хорошем загородном доме. Жена, мама и двое детей. Служанка готовила им и убирала. И всё благодаря музыке, но…
На самом деле, он был недоволен своей жизнью. Потому что композиторство не приносило ему удовлетворения. И на самом деле он понимал, что является довольно посредственным сочинителем и исполнителем. Скажем так, конкуренция в те времена была небольшая.
И однажды, на придворном балу, его познакомили с одним монахом. Вернее, настоятелем монастыря, который рассказал ему о ещё одном виде искусства – астрономии.
Да, да, дамы и господа, вы не ослышались. В то время астрономия была не наукой, а искусством. И смотреть на звёзды через небольшие подзорные трубы на треноге считалось чуть ли не колдовством, чего церковь не одобряла. Но на хобби настоятеля смотрели сквозь пальцы, потому что, он был дальним родственником короля.
И монах пригласил композитора в гости, где и показал ему звёздное небо, Луну, мириады мерцающих звёздочек, метеоров…
И всё. Композитор заболел. Звёздной болезнью. Он влюбился в ночное небо, и теперь проводил все ночи напролёт, смотря в телескоп, который поставил у себя на чердаке. А рядом стол для записей и кресло - для жены.
Монах учил его несколько лет наблюдать, разбираться и записывать. И в конце концов, композитор превратился во вполне себе приличного астронома, но семью-то кормить надо было. И он продолжал писать музыку, которая теперь всё больше и больше раздражала его, и ездить в карете на концерты во дворец.
Жена быстро устала от ночных сидений в кресле, и её место занял большой серый кот, которого он однажды подобрал малышом на улице. Он назвал его – Фуга. И Фуга теперь охотно проводил с ним ночи, выслушивая объяснения своего человека, кивая ему и подмигивая.
И композитор, гладя своего кота, говорил ему:
- Один ты, Фуга, понимаешь меня.
А потом… Он сделал одно совершенно невероятное открытие, которое должно было перевернуть всё представление о звёздах, Луне, Земле, и о месте нашей Земли в небесном хороводе.
Он рассказал о нём настоятелю монастыря, и тот опечалился. Нет, он очень радовался за композитора и за его достижения. И даже гордился тем, что именно он открыл в нём это дарование, но он был печален по другому поводу.
- Друг мой, - сказал он обрадованному композитору, - Всё чего мы добиваемся в жизни, обходится нам зачастую очень дорого. Иногда, слишком. А будешь ли ты готов заплатить цену, которую с тебя спросят за то, что ты проник в тайну сию и проникнешь ещё в другие? Не покажется ли тебе плата слишком чрезмерной?
Но композитор, которого мы теперь будем называть астроном, и слушать не хотел мудрые слова старого монаха. Он рвался вперёд. К познаниям необъятного, к открытиям неизведанного, и однажды…
Жена его, отрада всей его жизни, тяжело заболела. Он очень долго боролся с её болезнью и потратил почти все свои деньги на её лечение, но...
Спасти её не удалось. На похоронах рядом с его взрослыми детьми и мамой, стоял старый священник из монастыря и, как мог, поддерживал астронома, а в душе он проклинал себя за то, что однажды показал ему бесконечное звёздное небо…
Вечером как-то само собой так получилось, что астроном, посидев с семьей за траурным столом, исчез. Он пошел на чердак к своему телескопу. Потому что, только там он мог успокоиться.
В эту ночь он открыл звезду, красивую, как его жена, которую и назвал её именем. Но на этом несчастья его не закончились, как вы, наверное, понимаете, дамы и господа.
Через пару месяцев скоропостижно скончалась его мать. И опять на похоронах стоял рядом старый священник из монастыря. Он очень хорошо понимал, что остановить астронома не удастся. Да и говорить об этом не стоит.
Ему просто было жаль этого враз постаревшего и осунувшегося человека, бывшего совсем недавно щёголем, блиставшим на дворцовых раутах.
Именем матери астроном назвал планету, которая вращалась вокруг открытой им звезды, а через полгода…
Его старшая дочь попала под карету, когда выходила из магазина, и астроном назвал в её честь открытое им звёздное скопление. А вскоре…
продолжение следует...

Вскоре король объявил войну соседнему государству, и его сын, который служил в королевском полку офицером, пал на поле сражения. И в его честь он назвал ещё одну звезду, находившуюся неподалеку от звезды, имени его жены.
Теперь только старый и верный кот да служанка остались у него. Астроном превратился в затворника. Он почти не выходил из дома, и каждый день начинал с молитвы.
Он не молил Бога о продлении его дней, ибо, не хотел их продления. Он хотел только одного - чтобы его верный Фуга не оставил его. Он просил Бога об одном, чтобы тот дал его серому товарищу как можно больше лет.
Иногда его навещали внуки из семей погибших дочери и сына, и тогда в его доме возникала беготня, детские весёлые голоса и смех. И старый астроном оживал.
Ненадолго. Потому что, внуки уезжали. И он опять оставался наедине со своим старым котом, верной служанкой и бесконечным ночным небом, полным звёзд и страданий. Он начинал свою ночь с того, что звал старого кота и тот укладывался рядом, прижимаясь к своему человеку. Астроном сидел в большом кресле, и места для Фуги было более чем достаточно.
Поглаживая своего последнего друга и члена семьи, астроном разговаривал со своими ушедшими на небо родственниками. Сперва он говорил с женой-звездой, потом с мамой-планетой, а после со своими детьми. Он плакал и просил у них прощения.
Он говорил им, как было бы замечательно, если бы он не занялся астрономией, а писал бы, как и раньше, музыку. И сейчас они бы все танцевали на каком-нибудь балу во дворце…
И ему казалось, что звёзды отвечают ему. Он научился понимать их язык ещё лучше, чем язык людей, на котором он теперь почти и не разговаривал.
И звёзды дарили ему свои секреты и свою любовь. Они шептали ему сказки долгими ночами…
И кот Фуга, однажды заснувший, прижавшись к своему любимому человеку, так и не проснулся. Это был тяжкий последний удар. И руки старого астронома теперь всё время дрожали. Ему было уже тяжело настраивать свой старый телескоп, но всё же, он нашел недалеко от всех остальных какую-то огромную и совершенно необычную звезду, и назвал её именем своего любимого кота, Фуги.
Теперь вся его семья была там, среди звёзд. Там, где бесконечная темнота сменяется ослепительным светом, и где Ангелы летают от звезды к звезде.
Старый астроном теперь почти не смотрел на новые звёзды. Он всё время разговаривал со своей семьёй, и начинал он с кота, Фуги.
- Мой любимый, старый верный друг, - говорил он коту. - Ты там не мёрзнешь? Тебе не холодно этими бесконечными ночами? Если бы ты только знал, как мне хочется обнять тебя и согреть своим теплом!
А потом он начинал разговор со всеми своими любимыми людьми, превратившимися в звёзды и планеты. И однажды…
Он так и ушёл, глядя в свой старый телескоп. Прямо туда, где в необъятном пространстве светят мириады бесконечных звёзд. Он ушел легко и быстро, даже не успев вздохнуть. Просто его душа улетела туда, где его ждали. Его жена, мама, дочка с сыном и кот Фуга.
И знаете, дамы и господа… Я верю...
Я верю в то, что они встретились. И астроном, конечно, извинился, и они, конечно, его простили. И он обнял своего кота и согрел, как и обещал, и сейчас они там все вместе. Среди бесконечной ночи и тишины. И им хорошо.
На похоронах старого астронома был только один человек. Старый, сгорбленный монах, настоятель монастыря. Он беззвучно плакал, а потом он пошел в дом астронома и собрал все его записи. И монахи его монастыря переписывали их и переплетали. Так и дошли до нас эти великие открытия, но…
Эту историю о его семье никто не знает. И я первый раз рассказал вам её. Теперь вы знаете всю правду. И если когда-нибудь вы остановитесь ночью и, подняв голову, посмотрите на звёздное небо, то обязательно вспомните об астрономе, его семье, коте по имени Фуга и старом монахе.
И скажите звёздам. Скажите им!...
Хотя, нет. Не говорите ничего. Просто, помолчите. Ведь они, там. Там. Высоко, высоко. И не нам судить, была ли плата слишком большой и тяжелой.
Не нам…
ОЛЕГ БОНДАРЕНКО

Привет, Жизнь!



Светка, Светка, выходи гулять, - уже битый час раздавалось под окном четырехэтажного дома в центре Питера.
Эта детская манера орать под окном раздражала Клавдию Петровну до зубовного скрежета. Шел 1993 год.
Еще не старая. а вполне себе бодрая женщина лет пятидесяти записала себя в старухи уже давно, с тех пор как без вести пропал ее сын. И пропал не где то там, а на той самой жуткой Афганской войне. Не вернуть, не найти, не забыть.
Так и жила Клавдия Петровна тихо ненавидя соседей и постепенно погрязая в беспросветную злобу ко всему живому.
Но дети - это еще было полбеды. Самое страшное - это кошатники. Они приносили мисочки с вонючей рыбой и кормили мерзких животных у подвального оконца, которое располагалось практически под окнам Клавдии Петровны. Выбираясь в магазин Клавдия Петровна тащила домой не только сумки, набитые тем. что удалось ухватить в магазине, но и карманы полные камушков. которыми она кидалась в кошек, пока не видели соседи.
Нужно ли говорить, что эту женщину ненавидел весь дом. Сначала правда ее жалели, все таки потеряла ребенка, но потом жалеть перестали.
Как то вечером Клавдия Петровна сидела на скамейке у парадной в гордом одиночестве и смотрела на снующую туда сюда молодежь.
-ужас какой, - бормотала она себе под нос, - совсем стыд потеряли, вот мой сынок таким не был. Как вдруг ее взгляд упал на кошку, когда то явно была белого цвета, а сейчас представляла собой комок грязи. В зубах кошка тащила котенка. Клавдия Петровна потянулась рукой к карману, чтобы поискать завалявшийся камешек.
Кошка шла прямо на нее. Ее худое изнеможденное тело было покрыто корками, видно, что она была с другого двора. Неожиданно кошка сделала усилие, быстро дошла до Клавдии Петровны , поставила лапы на скамейку и положила котенка прямо на колени женщины. Та сидела опешив. Кошка выполнив свою миссию неожиданно упала на бок и тяжело задышала.
Никто не узнает, что так подействовало на Клавдию Петровну, это знала только она. Но вспомнилась ей почему то ее бабушка, которая рассказывала как 1942 году почти умирая ее дочка, мама тогда еще маленькой Клавочки подошла к военным на перроне вокзала, протянула им ребенка и упала замертво. Маму тогда спасли, и Клавочку спасли. Просто потому что люди тогда были неравнодушные.
Клавдия вдруг прижала к себе котенка, потом ловко сунула его за пазуху старого пальто. Потом наклонилась вниз и подняла хрипящую кошку на руки. Кошка открыла один глаз и попыталась вырваться, но Клава была женщина упрямая. Прижав кошку к себе, она ринулась домой.
Конечно она не видела, как из окон на нее смотрели недоумевающие соседи, которые были не удивлены, а скорее поражены поступку этой недружелюбной, а порой и очень жестокой женщины.
Через час квартиру Клавдии осторожно постучали.
Клавдия открыла двери и замерла. На лестничной площадке стояли человек пять соседей.
-Добрый день, Клавдия Петровна. Может быть вам нужна помощь?- сказал крупный мужчина живущий этажом выше. Потом он втянул за руку парнишку лет двадцати, и толкнул его вперед, - это сын мой Мишка, он на ветеринара учится, может кошку осмотреть.
Клавдия попятилась освобождая проход в квартиру. За все это время она не проронила ни слова.
...............................
Прошло три года. Кошка выздоровела, а котенок превратился в роскошного кота. Клавдия Петровна очень изменилась за это время. Все чаще она выходила во двор, чтобы пообщаться с соседями. И даже познакомилась с мужчиной из соседнего дома. Прошел еще один год. Владислав Игоревич сделал Клавдии Петровне предложение и она согласилась. После скромной росписи они приехали домой. как вдруг неожиданно раздался телефонный звонок.
-Мама, здравствуй....- Клавдия зашаталась и села на стул у телефона, держась за сердце. Владислав принес ей лекарство и схватил трубку
-Алло!
-Я звоню моей меме, передайте ей трубку пожалуйста.
-Кто вы такой, что вам нужно. !
-Я сын Клавдии Петровны....
....................................................
Через два года Клавдия Петровна и Владислав Игоревич встречали сына Клавы в аэропорту.
Оказалось, что он был тяжело ранен и попал в плен. Впоследствии он был выкуплен из плена правозащитницей Людмилой Торн. Восстановление было долгим и тяжелым, а частичная потеря памяти усложнила ему жизнь еще сильнее. И вот по прошествии почти десяти лет он смог найти свою мать и вернуться к ней на Родину.
А дома их ждали белая кошка и кот.
О простом и насущном

ТАКАЯ ТИХАЯ СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ...



Она привыкла, что он есть… Просто есть и все. Утром он звонил ей с работы и спрашивал: "Ты успела позавтракать?"
"Господи, какая ерунда тебя беспокоит!" - раздраженно говорила она.
Ей было вечно некогда, она делала карьеру, она решала важные задачи, а он просто был в ее жизни. Просто был всегда…
И вроде как у него тоже были задачи и карьера, но вот он спрашивал ее о завтраке, а она - нет. Не привыкла…
Хотя он на работу уходил на рассвете. Она не вставала так рано. Она же тяжело трудилась, и уставала. И вообще - еще не хватало ему завтрак готовить…
Не домострой же, честное слово… Брак ведь это партнерство.
А еще в ее машине в бардачке всегда находились "Сникерсы".
Это он заботливо подкладывал их ей. Потому что пробки, а до дома не близко, а она голодная…
И каждый раз откусывая этот "Сникерс", она думала: "Вот негодяй, это же он любит "Сникерсы", а не я! А я от них только толстею!"
Но, как ни странно, батончик всегда был кстати. Потому что есть действительно хотелось… И пробки. И вообще-то он вкусный…
Такая тихая семейная жизнь. Без страстей и высокого накала. Просто он есть. Она есть. И хорошо…
Когда его положили в больницу, ей казалось - это всего неделя. Ну, подумаешь, немного сердце прихватило - с кем не бывает…
Она все так же много работала, дедлайн, новый проект, а тут еще он так некстати свалился…
Он говорил ей, что приезжать к нему не надо - кормят его отлично, и лекарства есть и вообще он тут как в санатории…
Однажды она приехала на работу и вдруг почувствовала, что ей чего-то не хватает…
Он первый раз не позвонил, и не спросил, позавтракала ли она… И первый раз в жизни ей вдруг стало неуютно и страшно…
Потом ей позвонили из реанимации. Ему стало хуже…
Она неслась к нему через всю Москву умоляя только об одном: чтобы он поправился, чтобы все было как прежде. В Москве снова была пробка девять баллов, она полезла в бардачок, но не нашла там привычного "Сникерса"…
Она уже сутки сидела на кушетке в больнице. Она устала от слез, устала молиться, она думала только об одном: "Ну почему? Почему так случилось? Ведь было же все хорошо?!!" На кушетку рядом с ней подсел седой усталый Ангел.
- Плохо дело - он умирает…
Женщина в ужасе посмотрела на него. От волнения ей перехватило горло.
- Тебе его вернуть?
- Да! Да! Скажите, что мне сделать?! Я пойду на все, только бы мы были вместе!!!
- Купи ему "Сникерс", - тихо сказал Ангел. - Он их так любит…
Она бежала сквозь ночь и метель, к единственному ночному магазину. Колючий ветер почти сбивал ее с ног, мороз обжигал щеки, а она бежала и бежала, не видя ничего вокруг.
- Вам повезло… Остался последний… Давно завоза не было… - толстенькая продавщица положила батончик на кассу.
…Утром женщина очнулась на кушетке. К ней подошла медсестра.
- Простите, что разбудила, вашего мужа перевели в общую палату. Вы можете с ним увидеться…
Женщина с трудом открыла глаза. Она не понимала, где она, что с ней, что было прошлой ночью: сон, или явь, реальность, или видение.
Она раскрыла горячую ладонь - в ней лежал смятый, подтаявший "Сникерс"…
- Мой любимый, - на осунувшемся бледном лице мужа заиграла улыбка.
- Какая же ты у меня заботливая…
Елена Серова

Тест на отцовство



Денис растерянно осмотрел квартиру. Кажется ничего не изменилось, вещи находились на своих местах. Только стояла непривычная тишина и напрягал идеальный порядок.
Денис поёжился. Он достал из кармана конверт и уставился на него.
"Какая теперь разница, что там написано." - Подумал Денис. - "Теперь уже все равно."
Его размышления прервал телефонный звонок.
- Сынок, ты уже получил результат теста? - Нетерпеливо проговорила мама. - Ну что там?
- Получил. Но я еще не вскрывал конверт.
- Как? - Удивилась мама. - Хотя я и так знаю. Лиза не твоя дочь.
- Ты всегда все знаешь, - проворчал Денис, - Сейчас посмотрю.
Повисла долгая пауза.
- Что там? Не томи. - Кричала в трубку мама.
Денис тупо уставился в окно. Листок выпал из рук и упал на пол. Из телефона раздавались крики мамы. Слов он не разбирал. Денис машинально выключил телефон.
Когда пять лет назад родилась Лиза, Денис был переполнен счастьем и гордостью. Его восхищало все в ней. Как она спала, как причмокивала губками, как капризно морщила свой крохотный носик. Принцесса!
У Лизы были прелестные карие глазки и темные, почти черные волосы. Денис был голубоглазым блондином, а жена, Тая - брюнеткой. Денис очень радовался, что теперь у него две любимые девочки.
- Знаешь, Денис, Лиза совсем на тебя не похожа, - часто приговаривала мама, - Ну вот ни капельки. Ничего твоего нет. Не в нашу она породу, не в нашу.
- Ну и что, - отмахивался Денис, - Она в маму. Какая разница.
Мама поджимала губы и хмурила брови.
Вы знаете, вода и камень точит. Со временем, Денис стал внимательно присматриваться к Лизе. Наблюдал за ее жестами и мимикой лица, за ее походкой. Подозрения залезли ему в сердце.
Через года четыре, он был уже полностью уверен, что Лиза не его дочь. Раздражение и недоверие к жене скрывать было очень сложно. В семье начался разлад.
- Денис, - недоумевала Тая, - Что с тобой происходит? Я чувствую, ты не любишь меня. А Лиза, что тебе сделала? Почему ты на нее срываешься? Это невыносимо.
Денис хлопал дверью и уходил к маме. Она поила его чаем и они долго обсуждали сложившуюся ситуацию.
- Так больше продолжаться не может, - причитала мама, - Тебе надо сделать тест на отцовство. Нечего из тебя дурака делать. Нагуляла ребенка и тебе подкинула. А ты расти и корми.
- Мам, я не знаю как ей сказать, - бормотал Денис, - Будет скандал, слезы. Я не переношу слез.
- Надо через это пройти, - настаивала мама, - Один раз перетерпеть. Зато после развода, алименты платить не будешь. А так сядет тебе со своим ребенком на шею и ножки свесит.
Через год таких разговоров, Денис решился. Скандала не было. Тая долго стояла и смотрела на Дениса слегка расширенными от ужаса глазами. Затем молча, без слов собрала вещи.
- Завтра встретимся и сделаем тест, - прошептала она, - А мы поживем у моих родителей.
- Мы к бабушке пойдем. - Обрадовалась Лиза и захлопала в ладошки. - Пап, а ты с нами?
- Нет, котенок, папа дома останется. У него работы много, - Вздохнула Тая.
- Если Лиза моя, возвращайтесь. Будем жить, как прежде, - крикнул им Денис.
Следующие дни прошли, как в тумане. Денис не находил себе места от ожидания. Лиза не звонила. Денис порывался набрать ее номер, но рука сама останавливалась на полпути. Пустая квартира, без радостных воплей дочурки, без запаха готовой еды, давила и раздражала Дениса.
"Зачем я это все затеял?" - Корил он себя. - "Живут же пары, воспитывают чужих детей. Без Лизы дома тоскливо. Хотя, как доверять Тае? Она меня обманула. Но и без них очень плохо. Надо встретиться, поговорить."
За результатом теста Тая не пришла. Денис был очень удивлен.
"Значит не мой ребенок, стыдно ей стало." - Размышлял он по дороге домой. - "А может просто опоздала? Она такая несобранная. Надо ей позвонить."
Тая ответила сразу.
- Денис, не звони мне больше. Я подала на развод. С ребенком будешь встречаться только по суду.
- Значит, я прав! - Воскликнул Денис. - Боишься мне в глаза посмотреть.
Тая ничего не ответила, положила трубку.
Денис нагнулся и поднял с пола листок. Еще раз прочитал вслух.
- Вероятность отцовства - 99,9999%
Он отрешенно взял телефон и набрал жену.
- Тая, я отец, - виновато пробормотал он, - Возвращайтесь, начнем все сначала. Нам было хорошо всем вместе.
- Нет, Денис.
- Ну почему? Тест показал, что я отец. - Недоумевал парень.
- Денис. Ты не прошел тест. Тест на отцовство.
Я Вам Расскажу

Собаки умеют ждать, и Малыш ждал…



— Пойдём домой, Малыш, пойдём, — погладил Сергей Петрович пса по голове, — её уже не вернешь, как бы мы с тобой оба этого не хотели.
Беспородный пёс по кличке Малыш поднял голову и внимательно посмотрел в глаза своему хозяину. Он всё понимал: что его любимая хозяйка умерла, что, сколько бы он не стоял у могильной плиты, она никогда уже не вернётся и не потреплет его за уши, не протянет украдкой под столом печенье, которое Малыш очень любил, но хозяин запрещал категорически.
Пёс тяжело вздохнул, и они пошли к троллейбусной остановке.
Идти было долго, но им не к кому было торопиться. Поэтому мужчина с собакой шли не спеша, оба вспоминали ту, которую любили больше всего на свете.
***
Сергей Петрович прожил со своей Машенькой (так он всегда называл жену) сорок восемь лет. Хорошо жили, ладно. Вот только не дал им Бог детишек.
— Знать, не судьба, — говорила Мария, — наверное, не достойны мы с тобой, вот и не доверили нам там, на небесах, детей растить.
Именно поэтому Машенька и отказалась усыновить какую-либо сироту из детдома, хотя он был не против, но уговаривать не стал. Ни к чему это, если у человека к чужим детям душа не лежит. Сначала они ещё надеялись, а потом… Потом Маша принесла домой маленького бездомного пёсика. Ральф, так звали их первого питомца, который заменил им ребёнка. Когда Ральф умер от старости, они долго плакали и решили, что больше собак заводить не будут, слишком больно их терять. А через два года Машенька принесла крохотного котёнка.
— Коты долго живут, — улыбалась она тогда, — так что Пушок вполне даже может нас пережить.
Двадцать счастливых лет прожили они с Пушком, но, увы, хоть коты и живут дольше собак, но гораздо меньше человека.
Горько им было снова хоронить своего «ребёнка», Машенька тогда тяжело заболела. Наверное, эта утрата и подкосила здоровье уже далеко не молодой женщины. Он предлагал взять другого котёнка, но Машенька категорически была против.
— Мы уже старые, самим скоро помирать, что ж сиротить животинку. Нет, Серёжа, больше никаких животных, будем с тобой вдвоём век доживать.
И он снова был с ней согласен. Он очень любил свою Машеньку.
Прошло два года.
Как-то они гуляли в парке и подошли к киоску с мороженным. Он вручил Машеньке её любимый пломбир, и они собирались пойти в сторону фонтана, как вдруг, услышали какую-то возню за киоском. Обойдя сооружение, оба замерли на месте: маленький худющий щенок жевал обёртку от мороженного. Он был настолько худой, что голова казалась непропорционально большой в сравнении с тельцем. Увидев людей, пёсик оставил обёртку и посмотрел на Сергея с Машей каким-то вопросительно-укоряющим взглядом.
— Серёжа, обещай мне, — горячо зашептала Маша, сильно сжав руку мужа, — обещай, что ты проживёшь ещё минимум десять лет!
Тогда он буквально опешил от её слов, но Машенька так на него смотрела, как будто от этого зависела вся их дальнейшая жизнь, и, не задумываясь, он произнёс:
— Обещаю!
Тогда она улыбнулась, подняла это мохнатое «недоразумение» и прижала к груди. Так у них появился Малыш.
продолжение следует...

Сергей Петрович тяжело вздохнул и посмотрел на Малыша. Пёс тут же вскинул голову и уставился в глаза своего хозяина, как будто прочёл все его мысли, как будто говорил: «Да, да, именно так всё и было».
Они прожили все вместе ещё пять счастливых лет, наполненных живой мохнатой радостью по кличке Малыш, а три месяца назад его Машеньки вдруг не стало…
Сергей Петрович невольно издал звук, похожий на тихий стон, и Малыш тут же жалобно завыл.
— Осиротели мы с тобой, Малыш, — сказал Сергей Петрович.
— Ау-ау-а-а-ууууу! – подхватил пёс.
Они часто ходили на могилку к Марии, потому что не могли по-другому.
Вот и конечная остановка троллейбуса. Сергей Петрович присел на лавку. В груди появилась какая-то тянущая боль, не сильная, но неприятная. «Поскорее бы добраться домой, чая сладкого выпить, сразу легче станет», — подумал он, автоматически потирая левую сторону груди. Малыш не сидел, как обычно, рядом, а с беспокойством наматывал вокруг лавочки круги, периодически тянулся носом к лицу хозяина и поскуливал.
— Нормально, Малыш, нормально. Вот и троллейбус, пойдём.
Они сели в троллейбус, ехать надо было минут сорок, а боль всё нарастала. Малыш всё плотнее зарывал свою голову хозяину в колени.
— Ну-ну, Малыш, ничего… уже полдороги проехали…
Внезапно боль резко усилилась, стало трудно дышать, перед глазами — темнота, Сергей Петрович потерял сознание. И тут же громко и отчаянно залаял Малыш. Немногочисленные пассажиры троллейбуса обернулись.
— Мужчине плохо!
Троллейбус остановился, люди хлопотали вокруг его хозяина в ожидании скорой помощи, Малыш больше не лаял, он тихонько сидел рядом, просительно заглядывая чужим людям в глаза:
— Помогите, помогите, — молча кричал его взгляд.
Его хозяина погрузили в машину, пёс уже видел такую и знал, что туда его не пустят. Машина рванула вперёд, в том направлении, что и троллейбус, поэтому Малыш поспешил вернуться в салон. Он думал, что троллейбус будет всё время следовать за машиной с хозяином. Люди гладили его по голове, жалели, кто-то сказал кондуктору:
— Не выгоняйте собаку, она, наверное, знает дорогу домой, я часто видела их на этом маршруте.
И его оставили.
Когда троллейбус, сделав круг, вновь подъехал к конечной остановке возле кладбища, пёс вышел. Он стоял на остановке никого и ничего не замечая вокруг, его морда была повёрнута в направлении больницы, в которой сейчас врачи боролись за жизнь его хозяина, а его глаза, казалось, смотрели не на окружающую обстановку, а куда-то внутрь чего-то такого, о чём не догадывается ни один человек.
А Малыш в это время вёл свою отчаянную борьбу за жизнь любимого хозяина, он чувствовал, что врачи сами не справятся. А ещё через некоторое время пёс понял, что его внутренней силы недостаточно и тогда… Тогда он побежал к той единственной, которая хоть и лежит под каменной плитой, но всё ещё может помочь.
С развитием цивилизации человечество утратило связь с природой, поэтому и не верит в передачу энергии и мыслей на расстоянии, не верит ни во что, что нельзя увидеть, потрогать, взвесить и измерить, но это не значит, что это «нечто» не существует. Если бы наши питомцы умели говорить на человеческом языке, они бы нам рассказали очень много интересного про это «нечто».
***
Сергей Петрович шёл по длинному тёмному коридору. Там, впереди, на зелёной траве, усыпанной цветами, стояла его Машенька, совсем молодая. Сергей Петрович очень спешил. Вот и конец темноты, он протянул к Машеньке руку, готовый сделать последний шаг и вдруг замер на месте. Маша смотрела на него сердито:
— Мне не нужен обманщик! Ты обещал мне прожить минимум десять лет! Прошло только пять! Ты хочешь предать нашего Малыша? Вернись назад!
Протянутая рука Сергея Петровича медленно опустилась, он не мог ослушаться и расстроить свою любимую Машеньку, поэтому развернулся и побрёл назад в темноту.
— Есть пульс, — выдохнул врач.
продолжение следует...

Прошёл месяц. Сегодня Сергея Петровича выписывают из больницы. Чувствовал он себя хорошо, вот только одна мысль всё время не давала покоя – где Малыш, что с ним, жив ли, как его искать?
А Малыш за этот месяц стал в небольшом городке очень даже известной собакой. После того, как он со своей хозяйкой вырвали у Смерти Сергея Петровича, Малыш понял, что теперь ему надо просто подождать, когда его хозяин придёт за ним. А придёт он обязательно в то место, где они расстались в последний раз, то есть, в троллейбус. Поэтому пёс целыми днями катался в троллейбусах маршрута № 8, что идёт до кладбища. Людское «сарафанное радио» распространило эту историю довольно быстро, и Малыша никто не гнал прочь, а водители и кондуктора этого маршрута всегда подкармливали.
Собаки умеют ждать, и Малыш ждал.

Войдя в квартиру, Сергей Петрович тяжело вздохнул. Все цветы засохли, чувствовался неприятный запах, исходящий из мусорного ведра. Он запнулся о пустую собачью миску, которая со звоном перевернулась.
— Малыш, где же ты?! – в отчаянии выкрикнул Сергей Петрович.
А через секунду в одном из троллейбусов № 8 раздался громкий собачий лай.
— Я здесь, здесь, здесь, хозяин! – заливался Малыш.
На следующий день Сергей Петрович, расклеив по городу объявления о пропавшей собаке, уставший сидел целый день дома в ожидании телефонного звонка. Но телефон молчал, и расстроенный мужчина улёгся на кровать, натянув на голову одеяло. «Зачем выжил? Для кого?» — вертелись горькие мысли.
Эх, Сергей Петрович, Сергей Петрович! Кто же читает объявления на столбах в век интернета? А местный городской форум уже буквально «взрывался», рассказывая о собаке, которая месяц катается в троллейбусе. Но у Сергея Петровича не было компьютера, не было интернета, им с Машенькой это было без надобности.
На следующий день Сергей Петрович решил поехать на кладбище, чтобы рассказать всё своей Машеньке, хоть и горько ему было сообщать о пропаже Малыша, но так было надо. Кому? Да, в первую очередь, ему самому, потому что никогда у них с Машей не было недомолвок.
Понуро сидя в троллейбусе, Сергей Петрович вдруг услышал обрывок разговора двух пожилых женщин:
— … я всегда с собой пакетик корма беру, как еду, вдруг встретится, покормлю. Жалко.
— И не говори, бедный пёс, сколько он уже ездит. Хотела к себе забрать, не идёт.
— А чего ж он к тебе пойдёт? Он хозяина ждёт.
— Сколько времени прошло, может, и помер уж его хозяин. Точно помер, иначе давно б уже пса нашёл, вон, внуки говорят, что весь интернет пишет про эту собаку.
— Ну, если и помер хозяин, то пёс-то об этом не знает, он ждёт. Смотрела фильм «Хатико»?
— Простите, уважаемые, — вмешался в разговор Сергей Петрович, боясь поверить в услышанное, — вы о какой собаке говорите?
— Как о какой? Вы что приезжий? Месяц назад мужчине в троллейбусе стало плохо, его скорая увезла, а его собака с тех пор по этому маршруту и катается, ждёт. Только помер-то её хозяин…
— Не помер, — сквозь слёзы прошептал Сергей Петрович, — я – хозяин, только из больницы…
В это время по встречной полосе тормозил на остановке другой троллейбус № 8, в котором ехал Малыш, прижавшись носом к окну.
— Да вот же, вот эта собака! – закричала одна из женщин. – Стой, останови, люди, хозяин собаки нашёлся!
Народ возбуждённо зашумел, водитель останавливал троллейбус, а кондукторша уже кричала в телефон:
— Коля, стой, не отъезжай, у тебя в салоне собака, а у нас – её хозяин нашёлся!!!
Люди из двух троллейбусов высыпали на дорогу, перекрыв движение транспорта, водители машин, начали было ругаться, но тут же притихли и сами вышли наружу. А посреди дороги сидел на асфальте Сергей Петрович и обнимал, обхватившего его за шею Малыша.
До конца недели весь небольшой городок гудел, люди передавали из уст в уста, звонили по телефону, писали в соцсетях: «Пёс дождался своего хозяина! Два любящих сердца воссоединились!» И было в этом кратковременном всеобщем радостном объединении, что-то давно забытое, чувство какого-то всеобщего счастья, утраченное в современном обществе, где каждый только сам за себя.
Виктория Талимончук

Одесское ля-ля-фа



Не секрет, что Рим стоит на семи холмах. А вот Одессе не повезло — нет у неё холмов. Но Одесса выход всё же нашла — Одесса стоит на семи нотах. Поэтому в Одессе порой можно слышать такие диалоги:
— Скажите, вы понимаете на ноты?
— Зачем, я понимаю на музыку!
Вы не чувствуете разницы? А раньше в Одессе чувствовали. Потому что Одесса всегда любила музыку специфически, а театр своеобразно.
Надо было быть французом и пра-правнуком великого кардинала Ришелье, чтобы в городе, где не было ещё мостовых, водопровода и уличных фонарей сказать: «Для нравственного развития города ему нужнее театр» (Дюк де Ришелье). И начать театр строить.
Ведь на первых порах приезжавшие в город оперно-балетные труппы вынуждены были выступать в казармах. Вы, конечно, удивитесь: как в казарме могли играться театральные спектакли? Ответит вам одесский мемуарист начала XIX века: «Скажем два слова о наших декорациях. Задняя стена залы принадлежала казарменной кухне, но вследствие сырости стена эта так заплесневела, что на ней образовались большие зелёные пятна, которые вечером походили на прекрасный сад (в нашей редакции даже есть сведения, что в том саду водились животные, вывести которых никакими ядохимикатами не удавалось)».
Естественно, что приглашённые в казармы актрисы приглашали унтеров и офицеров исполнять мужские роли в спектакле и уж попутно исполнять мужской долг после спектакля. Женский кордебалет был в восторге от выучки русских солдат. А чтобы все видели, как дорого жрицам искусства большое искусство, то есть их костюмы, сразу после выступления они их бережно снимали, оголяя свой талант прямо в казарме перед защитниками отечества. Это не на шутку встревожило императора Александра І, так как ему донесли, что каждую ночь непозволительно оголяются южные оборонительные рубежи империи. Он незамедлительно обратился с воззванием к одесситам: «Граждане! Отечество в опасности! Положение донельзя критическое! Пора строить театр и забирать из казарм актрис!».
Подобно тому как сегодня наши люди едут в Италию на заработки, так в начале ХІХ века наблюдался обратный процесс: итальянцы ехали на заработки в Россию. Чтобы приезжим было где на первых порах остановиться, в Одессе построили большое красивое здание с колоннами и портиком, точь-в-точь римский храм. А поскольку храм был построен как обычно без дозволения властей да ещё на Театральной площади, чтобы не вступать в конфликт со строительным комитетом, его решили считать храмом искусств, то есть театром. Поэтому заселившим его итальянцам пришлось для видимости запеть. Получилось очень красиво. Ничего уже менять не стали, даже украшать. Так украшением Одессы стала итальянская опера.



Валентин Крапива

Пропажа



Когда обе машины остановились возле нового дома, и вся семья поднялась на лифте, вдруг выяснилось, что старого Фукса нет! Все страшно волновались. Поэтому форд, как сумасшедший, несся обратно на старую квартиру…
Они переезжали в новую большую квартиру. Отдельная комната для каждого, кроме жены и мужа, которые почему-то предпочитали жить в одной. Бывают такие странности, знаете ли…,
Но двое детей, мальчик и девочка, теперь подросли и получили, наконец-то, каждый свою, а кроме того - мама мужа и мама жены. Мамы друг друга терпеть не могли и проводили дни, ругаясь и споря. Теперь же каждая из них могла по-своему разложить вещи в своей комнатушке. Итак...
Как вы, наверное, уже поняли: пять комнат, общая зала, отдельная кухня и прихожая. Продали старую квартиру, доложили накопления обеих бабушек, взяли в банке ссуду и вот - всеобщая радость, нетерпение, ожидание. И споры бабуль о том, кому какое постельное бельё принадлежит.
Перевозка и грузчики. Большущая машина. Потому что, мебели было много и вещей тоже. А денег мало. Поэтому, перевозили всё. Не бросали ничего. И вскоре, забитый всяким хламом большой грузовик стартовал по направлению к новой и, наверное, прекрасной жизни.
Следом за ним ехал старенький форд со всей семьёй, где не переставали препираться две пожилые дамы, восьмилетние мальчик с девочкой и…
Да, совсем позабыл. Большой черный кот с оранжевыми глазами, будто два апельсина. Любимец всей семьи. И всё потому, что был молчалив, не надоедлив и позволял себя гладить тем, кому это на данный момент хотелось.
Есть, знаете ли, множество суеверий, прости меня Господи. Вставать с той самой ноги, трижды сплюнуть в случае чего, и ещё, ещё, ещё. Но самое главное и, разумеется, именно то, от которого нельзя отказаться - в новую квартиру надо сперва запускать кота.
Поэтому, когда обе машины остановились возле нового дома, и вся семья поднялась на лифте, вдруг выяснилось, что старого Фукса нет! Грузчикам за дополнительное ожидание была выделена некоторая сумма денег.
Плачущие дети, бабушки, обвиняющие друг друга, и мама с папой, которые никак не могли понять,как они умудрились забыть Фукса. Все, короче, страшно волновались. Поэтому форд, как сумасшедший, несся обратно на старую квартиру…
Взвизгнув тормозами, машина остановилась возле подъезда. Из неё высыпали все сразу и стали подниматься на пятый этаж. Возле квартиры совершенно спокойно сидел большой черный кот с глазами-апельсинами.
- Иу, иу? - спросил он семью.
В смысле - Почему вы меня оставили?
Дальнейшее непереводимо. А дальше были извинения, уверения в совершеннейшем почтении, радость, танцы детей, взаимные обвинения бабуль. И если бы соседи увидели всё это воочию…
То, вне всякого сомнения, вызвали бы специальную скорую помощь для этих странных людей, извиняющихся перед котом. Ну, ту скорую, которая отвозит сразу в сумасшедший дом.
продолжение следует...

Короче говоря, первым в новую квартиру запустили Фукса. Тот гордо вздёрнул хвост, продемонстрировал всем пушистые штаны, попу-сердечком и пошел внутрь. Бабули умилились и хором вскрикнули:
- Красавец мужчина!
- Помню, мой первый любовник имел точно такую же совершенно восхитительную попу, - сказала мама мамы.
И они с мамой папы пошли вниз, чтобы, наблюдая за разгрузкой мебели, обсуждать животрепещущие темы пятидесятилетней давности.
Когда все вещи были разнесены по местам и всё самое необходимое разложено, вдруг выяснилось, что Фукс опять исчез. Никто не мог сказать даже предположительно, когда. Потому что, входные двери хлопали туда-сюда всё время.
И опять - слёзы детей, скандал престарелых мадам и отчаянье в глазах жены. Папа искал всю ночь, но безрезультатно. Поиски растянулись три дня. Весь праздник по поводу переезда был отменён.
Через три дня вся семья в полном и абсолютном трауре собралась в квартире. Всем было плохо и пусто. И даже уже свои комнаты не радовали. Мама папы открыла шкаф, чтобы положить туда вещи…
На полке, где находилось мягенькое, свежевыстиранное постельное бельё, лежал старый черный кот Фукс. Он посмотрел на бабулю своими оранжевыми глазами и спросил:
- Иу, иу?
В смысле - Ну, что такое? Почему тревожите меня?
Бабушка охнула и тихонько осела на пол, прижимая к груди несколько рубашек...
Когда бабушку выписали из больницы, все собрались на семейный совет… И на следующий день была привезена прелестная маленькая кошечка-котёнок. Она шла по квартире и её попа тоже была сердечком.
Мама мамы, вытирая платочком слезу с правого глаза, сказала:
- Ну, точно, как у одной моей…
- Тсс! - прошипела на неё мама папы.
И утащила её в свою комнату, откуда вскоре донёсся звон бокалов и веселый смех.
А старый Фукс влюбился. Он ходил по пятам за сереньким комочком и облизывал его, прижимая к себе передними лапами. А малышка вырывалась и бросалась бегом по всей квартире. И старый черный кот бежал следом за ней.
Он зарывал за ней комочки в песке и пытался первой накормить кусочками курочки. Та наотрез отказывалась есть что-то, кроме сухого корма. И Фукса очень это беспокоило. И вся семья умилялась, а самое главное…
Фукс больше никогда никуда не исчезал. А бабушки теперь опять объявили друг другу войну. Они не могли поделить, у кого кот и кошка должны спать.
И вечерами… Можете мне, конечно, не поверить, но Фукс и Мулечка сидели напротив двух скандалящих дам и переводили две пары глаз с одной на другую. Они всегда шли спать к той, которая приводила больше убедительных доводов.
А папа и мама сидели вечером и наблюдали эту картину. И им было хорошо, спокойно и уютно.
Ах, да. Заболтался я совсем тут с вами. О чем это я тут говорил?
Да. Совершенно верно...
Семья – это самое главное. Тем более, если у вас есть черный-пречерный кот с оранжевыми глазами и Мулечка.
ОЛЕГ БОНДАРЕНКО

Павлуша



"Не родись красивым, а родись счастливым!" - известное выражение, правда обращённое к женщине. Но в данном случае - это не опечатка, ибо речь пойдет о мальчишке. Кошачьем малыше, который совершенно неожиданно для себя оказался и красивым, и счастливым.
Родился он у обычной кошки, в подвале старого дома. Всего их было пять котят, но выжить удалось лишь ему. Его братья и сестры погибли в первые два месяца жизни. И котенок остался с мамой-кошкой один. Неизвестно, чем бы это все закончилось, но кошку и котёнка отловили, и забрали в приют. Именно там малыш узнал, что он красивый. Когда его обработали от насекомых, искупали и увидели, как распушился его хвост, обещающий стать невероятным "опахалом"!
- Настоящий павлин! Ты только посмотри! - сказал фотограф, делающий фотосессию новоприбывших подопечных.
- Павлуша! Так его и назовем... Имя подходит! - засмеялась в ответ девушка, работающая в приюте.
Странно, но несмотря на красивые фотографии и подходящий возраст (четыре месяца), ждать своих "родителей" Павлуше пришлось почти до года. По возрасту его кастрировали и к своим девяти месяцам - это был великолепный кот, красавец с роскошной шубой! Неизвестно, кто был его отцом, но на маму-кошку он похож не был. Кстати, маму пристроили быстро. Ласковая серая кошечка приглянулась пожилой паре и Дымка уехала в новую жизнь. А Павлуша грустил в ожидании своего человека... Его забрали мартовским утром, накануне женского праздника. Высокая женщина ласково взяла его на руки и посадила в переноску, со словами:
- Эх, Павлуша, какой же ты замечательный мальчик! Как хорошо, что ты меня дождался!
Так кот стал домашним и любимым. Повезло ему и с мамой Машей, и с её семьёй. Павлуша попал в очень дружную компанию: Маша, Вадик, их дети - Денис и Аня. И собака Найда. Хозяин дома действительно нашел её щенком, отсюда и имя. Найда была очень умной собакой и приняла Павлушу спокойно, а он и не агрессивничал в её сторону! Сложились нормальные отношения, выросшие позже в дружбу.
Кот свободно гулял во дворе частного дома, но за калитку не ходил, хотя и поглядывал с интересом. А вот Найда сопровождала детей на море и обратно. Пляж был недалеко, а дети в силу подросткового возраста, купались уже без взрослых. Конечно они прекрасно плавали и ныряли - те кто вырос у моря, поймут. Июньским утром ребята, как обычно рванули с Найдой на пляж и не заметили, что Павлушка тихонько спрыгнул с забора и побежал за ними, держась в отдалении...
продолжение следует...

В июне пляж ещё малолюден, свободного места довольно - настоящее раздолье! Брат и сестра встретили своих друзей, и всей компанией ринулись в воду. Найда носилась по берегу и гавкала на волны, "пугая" море! Но вот она повернулась и увидела на брошенном полотенце Ани - кота Павлушу, собственной персоной! Павлуша вел себя нетипично для кота, попавшего в новое место. Он не боялся и не прятался, а с любопытством смотрел по сторонам. Найда прыгала вокруг него, приглашая играть. Кот покосился на море и завалился в песок, лениво отмахиваясь от веселой собаки. Компания подростков увидела их парочку на берегу и закричала:
- Аня! Денис! Ваш котяра на пляж пришёл!
- Во, даёт! Там наверное мама уже его ищет! Я ей позвоню сейчас! - сказал Денис и выбежал на песок.
Пока он звонил маме, кот и собака залегли в тени, и явно собирались дремать тут, в приятном обществе друг друга.
Мама Маша пришла на пляж через 15 минут и увидела эту идиллию.
- Павлуша, как же тебе не стыдно? Ушёл, а я же переживаю! - ласково пожурила она кота.
Хвостатый беглец смотрел с недоумением: "Что такого? Найда ходит, а мне нельзя?"
Кота забрали домой, хотя по дороге он и пытался возразить и вернуться к своей подруге. Вечером Маша все рассказала Вадику.
- Пойми, Машенька, он теперь все равно будет ходить с Найдой на море. Это же кот! Он ходит где вздумается, помнишь? - улыбнулся муж.
- Ничего. Я за ним прослежу. Отучу его от этого! - уверенно сказала работающая из дома Маша.
Вадик кивнул, не став возражать. Он знал, что из этой затеи ничего не получится, но помнил мудрую пословицу: "Никогда не спорьте с женщиной - вы проиграете."
На следующий день Маша старалась не упускать кота из виду, но так и не заметила, как Павлуша "технично слинял" со двора! Ещё четыре раза кота возвращали с пляжа домой, но он упорно повторял свои побеги. В конце концов пришлось смириться и уступить, именно Маше. И кот с собакой валялись в тени большого куста на краю пляжа. Ребята всегда наливали им воду и следили за тем, чтобы им не было жарко. Да они и не сидели там долго - около 11 утра Павлуша и Найда неспешно возвращались в свой двор вдвоём. Хвостатые "пляжники" к исходу августа могли честно сказать, что их лето удалось на славу! Много моря и песка - настоящий пляжный рай! А впереди была ещё теплая осень и длинные зимние вечера у теплых батарей... Павлуша с Найдой дремали вместе и обоим снилось бирюзовое море, и жёлтые дюны пляжа... И дорога домой, по которой они идут вдвоём, как самые лучшие друзья. Во сне Павлуша вздыхал и вытягивал задние лапы на спину Найде, а та не открывая глаз, начинала вилять хвостом. Она знала, что снится её другу...
QUEEN of WANDS

Одна женщина очень тосковала по сыну.
Нет, сын был жив-здоров, все у него было благополучно. Он просто много работал, у него была молодая жена, да и скучно с мамой разговаривать. Есть жена, есть друзья, есть коллеги... Сын любил маму, но времени не было ей позвонить. Бывает такое, ничего страшного. И мать тоже не навязывалась - зачем лезть, если у ребенка все хорошо?
Но она тосковала и скучала. Работала медсестрой, помогала лечить ребятишек. Очень детей любила. Вечером приходила домой и иногда рассматривала фотографии сына Игорька. Разговаривала с ним тихонько, - такая материнская причуда. Молилась за него. И перечитывала сообщения от сына, - их немного было. С Восьмым марта поздравление и с днем рождения. И картинки к Новому году и к Рождеству, - в стареньком телефоне. "Дорогая мамочка, желаю счастья и здоровья, долгих лет жизни!", - вот такие сообщения.
И однажды эта мама все-таки позвонила сыну. Извинилась, что беспокоит. И попросила его заехать за подарком, - она ему купила подарок. Сын говорил; мол, зачем, мама? У меня все есть! Я и так собирался к тебе заехать, но времени все нет. Хорошо, я заеду, конечно, но не за подарком, просто повидать тебя!".
Это был добрый, в сущности, сын. Он заехал через три дня вечером на минутку. И даже привез торт. Проходить не стал, протянул торт маме: "это тебе!".
Мать тоже дала сыну подарок. И он даже ахнул! Это был очень дорогой айфон почти последней модели, он стоил кучу денег, ужасно много! Это мама копила год. Она работала ведь и еще подрабатывала. Себе ничего не покупала, экономила на всем, и вот - купила сыну подарок. И протянула элегантную коробочку с айфоном. И радостно так улыбнулась, - она очень обрадовалась, что Игорек зашел наконец-то. Обняла его, поцеловала и протянула подарок.
А потом сказала тихо в ответ на громкие и удивленные слова сына: "Это для тебя, Игорек. Я, знаешь, немного заболела и скоро меня положат в больницу. Ты мне иногда звони, хорошо? А не сможешь позвонить, - напиши. А не сможешь написать - пришли картинку, ладно? Да если даже и не пришлешь, это ничего. Я подумала, что телефон всегда у тебя в руках, вот ты возьмешь телефон, - и про меня вспомнишь. И этого будет достаточно. Я просто буду знать, что ты про меня вспоминаешь!"...
Через неделю мамы не стало, так уж вышло. А у сына остался этот дорогущий телефон почти последней модели, - и он плачет, когда берет его в руки. Каждый раз плачет. Потому что редко звонил. Редко писал. И все думал, что еще есть куча времени для того, чтобы побыть вместе.
Что всегда же можно набрать "мама" и услышать родной тихий голос. Просто надо "мама" найти в контактах - и мама ответит! Еще много времени для разговоров и для сообщений...
Не так уж его много. И если человек не звонит, не лезет, не пишет, ничем не обременяет, а мы забываем ему позвонить или зайти, - это не значит, что человек будет всегда на связи. Всегда в контакте. Наступит день, когда нам могут сказать: "абонент недоступен". Даже если у нас самый дорогой и самый современный телефон...
Анна Кирьянова