Уголок читателя - 3

Александр Бирштейн

СПОР

Разные люди живут во дворе. Ну, на всю голову разные. Одни живут себе и горя не знают. Вернее, горе-то знают, но это простое горе, бытовое, что ли. Котлеты подгорели, с мадам Берсон поругались. Хотя… С мадам поругаться не горе, а, наоборот, счастье. Слова новые усваиваешь, репутация, опять же, растет. Покажут на тебя пальцем ветераны дворовых скандалов, спросят:
- И кто это тут имеется?
А в ответ:
- А это – допустим! - Люся с третьего этажа!
- Тю… (и культурный плевок в сторону).
- Не тю, а она в пятницу с мадам Берсон ругалась!
- И скольки выдержала?
- Целых десять минут!
- Растут люди…
Ой, отвлекся я. Я ж о тех, кто во дворе живут. Вернее, уже не живут. Пожили, пожили и свалили. Одни за бугор… А что, дело обычное. Другие просто квартиру поменяли. На улучшенную. Или вовсе на камеру. Ну, как Комбайнеров из подъезда. Он большой пуриц был. Даже в Чехословакию в командировку попал. Но это давно происходило. С тех пор он вообще поднялся. «Москвич» купил, права к нему… Казалось бы живи и катайся с Комбайнеровой своей. Но споткнулся. По пьянке с дядей Мариком поспорил на десять рублей, кого раньше посадят. Сам предложил. Представляете, мало человеку, что заимел прыщ на попе от нашего справедливого суда, так еще и десятку вынь да положь. А Марику что, для него десятка, как кашалоту насморк. К тому же пьяный был.
Ну, поспорили и поспорили, с кем не бывает. Разбили и забыли. Ну, как Марик. Он на утро и как его зовут не твердо знал. А Комбайнеров хитрый, он портвейн после зубровки не кушал. А жрал сардины в масле, которые тот же Марик принес. Так что на утро Комбайнеров соображал и помнил. И решил он из-за той поганой десятки Марика посадить. Для начала Межбижера нанял. Мол, расскажи за три рубля всю правду про Марика. А тот и рад. Такое выложил… Но под конец Комбайнеров ошибку совершил, стал Межбижера в свидетели фоловать. А того уже, как свидетеля два раза били. Причем, сильно. Испугался Межбижер и к Марику порысачил – мол, собирает Комбайнеров на тебя компромат. Тот рублем Межбижера наградил, но испугался. Мало ли. Посадить не посадят, но расходы немалые предстоят. Пробовал уже, знакомо. И пошел Марик сперва к Герцену. Тот выслушал и – старый уже! – заговариваться стал.
- Praemonitus, praemunitus, - по ненашему говорить стал.
Потом, правда, выяснилось, что это по латыни. Но Марику легче не стало. В нашем дворе, иногда, мат латынью обзывали.
- А Герцен-то совсем наш человек, - решил Марик, - такие слова знает! – и даже списать слова захотел, но Герцен не позволил и велел не отвлекаться. Ибо по всему выходило, что раз Комбайнеров такая гнида беременная, его самого сажать надобно. Сурово, конечно, но справедливо.
- Отмажется! – со знанием дела заметил Марик.
- Но спор проиграет! – привел свой аргумент Герцен. Можно подумать, что Комбайнеров у него чем-то стакан вишневки из рук выбил. Хотя, если вспомнить, то так и было. К девятому мая ветеранам телефоны выделяли. На наш двор всего один номер выделили. На Герцена. И ветеран войны, и награды имеются… Но не обломилось Герцену. Написал Комбайнеров куда следует о том, что слушает Герцен нехорошее радио. И получил Герцен вместо телефона повестку на улицу Бебеля. А там любят поговорить. В три смены. Пришел Герцен утром, а выпустили вечером. А телефон, наоборот Комбайнерову поставили.
Телефон-то у Комбайнерова, а щиток в подъезде. Позвал Герцен одного своего знакомого, тот что-то подкрутил, подсоединил… Так что мог Комбайнеров по своему телефону звонить только 01, 02, и 03. Ну, и звонил, пока не надоел. В основном, 02. Мол, безобразие и терроризм. Иногда ошибался и с теми же претензиями в 01 или 03 попадал. Ну, в 01 люди простые, но знающие. Такие этажи ему пристроили, что дворовой алкоголик Жора обзавидуется. А в скорой помощи люди культурные, вежливые. Адрес выведали, да карету прислали. Из психушки. За Комбайнеровым. А он, дурак, сопротивлялся. Мол, коммунисты в каретах не ездят. Но пришлось. Недалеко же. От нашего двора до Свердловки полтора квартала. Но только развязали, доставив, как Комбайнеров драться стал. Опять связали, обследовали и выяснилось, что симулянт Комбайнеров конченный. В нашей психушке на шару отдохнуть стремится. Еще и дерется, хулиганя. Ну и в милицию позвонили. А те Комбайнерова и так нежно любили. Так что попал он в камеру. Ненадолго, правда, на неделю. Но червонец проиграл. Отдавать, правда, не спешит. Вот же гад!

Александр Бирштейн

ПОГУЛЯЛИ...

Вечерело. Тетя Аня и тетя Сима возвращались с похорон, имевших место во дворе напротив.
- Хорошо погуляли! – доверительно сказала тетя Аня.
Тете Симе не хватило фаршированной шейки, поэтому она только кивнула головой.
- Тебе не понравился стол? – изумилась тетя Аня.
Тетя Сима вынуждена была признать, что стол был вполне подобающим случаю.
- А как тебе цимес? – причмокнула губами тетя Аня.
- Сильно сладкий соус сделали! – покритиковала тетя Сима.
Тетя Аня подумала и согласилась.
- Хорошая вещь похороны! – мечтательно сказала тетя Сима, подходя к нашим воротам.
Народ, сидящий на скамеечках у ворот, услышал. И зашумел.
Мадам Берсон, которую на похороны не пригласили, даже возмутилась.
- Ну, так умри себе, на здоровье. И радуйся потом!
- С чего это я должна для этого умирать? – изумилась тетя Сима. – Я и так радуюсь!
- Что давали? – полюбопытствовала тетя Бетя.
- Рыбу фиш, шейку, котлеты, цимес… - начала перечислять тетя Аня.
- И много народу гуляло?
- Много… Весь их двор и еще почетные гости с других дворов!
Узнав, что она попала в разряд почетных гостей, тетя Сима приосанилась и добавила:
- Да, на такие похороны всяких там не зовут!
Услышав, что ее миновали не только яства, но и звание почетного гостя, мадам Берсон обозлилась.
- Я бы и даром в тот двор не пошла!
- Что значит даром? – не поняла Дуся Гениталенко.
- Так те жлобы из четвертого номера всегда на поминки по три рубля с носа берут! – наябедничала мадам Берсон.
- Неправда! – аж задохнулась от возмущения тетя Аня. – Нас за так пригласили!
- Ну, да, ты ж сама говорила, что три рубля для тебя уже не деньги!
- Когда я такое говорила? – изумилась тетя Аня.
- На днях… - ушла от прямого ответа мадам Берсон.
- А что пили? – оглянувшись на тетю Риву, осмелился спросить дядя Петя.
- Водку давали, рислинг и вишневку… - перечислила тетя Сима.
Дядя Петя непроизвольно сглотнул. Тетя Рива нахмурилась.
- Ерунда все это! – начал срочно поправлять дело дядя Петя. – Если б пиво давали…
- Нет, пива не было! – честно признала тетя Аня.
- Вот видишь… - обрадовалась мадам Берсон. – Не очень хорошие похороны!
- А где ты видела лучше? – окрысилась тетя Сима.
Народ задумался. Да, неплохие похороны порой еще случались, но выдающихся что-то давно не было…
- А свадьба у Рохика Лукумера? – попробовала смошенничать тетя Аня.
- Аня, тут с Канатной соленая вода не течет? – спросила тетя Маруся.
- Нет… А что? – растерялась тетя Аня.
- А это по тебе Свердловка плачет! Сравнить свадьбу и похороны! Это ж надо додуматься!
- Ой, - попробовала та отшутиться, - какая разница? Там земля пухом, тут солома из матраца тоже пухом…
- Дефективная! – заключила тетя Маруся и повернулась к тете Риве. – Рива! Мы на ее похороны не придем. Правда?
- Нет, почему? Можно и заскочить. Если битки будут. Аня! Ты к себе на похороны битки будешь делать?
- Не буду! Специально не буду, чтоб ноги вашей там не было! – кровно обиделась тетя Аня. – И вообще, неизвестно, кто к кому раньше на похороны придет! – и она победоносно оглядела окружающих.
- Правильно! – поддержала ее тетя Сима. – Пока что, мы с Аней гулять на похоронах ходим!
- А кого, кстати, хоронили? – спросила тетя Рива.
Но Аня и Сима промолчали. Они в такие мелочи не вникали никогда.

Переполох в зоопарке

Однажды вечером, когда посетители разошлись и зоопарк уже закрывался – среди зверей неожиданно начался переполох. – Где моё яблочко? – грустно вздохнул слонёнок, у которого упало и куда-то закатилось яблоко. – А мне надоел комбикорм и картошка, я требую чтобы мне давали бананы, как обезьянам! – возмутилась свинья. – Нас тоже плохо кормят, сплошное сено и солома! – пожаловались парнокопытные и дружно замычали, – м-мы-ы-ы-ы-ы требуем разнообразия!



Однажды вечером, когда посетители разошлись и зоопарк уже закрывался – среди зверей неожиданно начался переполох.
– Где моё яблочко? – грустно вздохнул слонёнок, у которого упало и куда-то закатилось яблоко.
– А мне надоел комбикорм и картошка, я требую чтобы мне давали бананы, как обезьянам! – возмутилась свинья. – Нас тоже плохо кормят, сплошное сено и солома! – пожаловались парнокопытные и дружно замычали, – м-мы-ы-ы-ы-ы требуем разнообразия!
– Нам надоело одно и то же, мы хотим перемен! – с высоты своего роста ретранслировал на весь зоопарк общественное мнение жираф.
– Перемен! Перемен! – раздался звериный галдёж со всех сторон.
– Долой директора зоопарка! – неожиданно потребовал удав, – нет диктатуре!
– Долой директора! – подхватили идею кролики, – мы хотим демократию!
– Демократию! Демократию! – загалдели звери на все голоса. – Уходи! уходи! – закудахтали куры.
– Демокррратию! – слышался хриплый голос попугая.
– За мной редко убирают, – возмутилась пантера, она была известная чистюля, – требую, чтобы в моей клетке убирали не реже трёх раз в день!
– А я наоборот, требую чтобы в моей клетке вообще никогда не убирали, – завизжала свинья! – а лучше откройте клетку и выпустите меня на свободу, я сама грязи найду!
– Свободу! Свободу! Откройте нам клетки! – наперебой загалдели звери.
– Свободу! Откройте клетки, – оживились волки.
– Мне тоже открывайте! – потребовал бенгальский тигр, уловив общее настроение толпы, – всем открывайте, отпустите овечек и козочек пощипать травку на газон!
– Пустите нас на газон! – потребовали козлы и бараны, – мы хотим щипать травку!
– Травку! Дайте нам травку! – неожиданно взволновались обезьяны и стали ехидно переглядываться.
– Мы хотим жрать! – галдели звери.
– Нам тоже надоело сено, мы хотим свежей травы, – поддержали общие требования коровы, – откройте нам клетки, мы больше не хотим гадить под себя, мы хотим срать где угодно!
– Да, мы тоже хотим иметь возможность поднасрать кому угодно! – закричали гуси и утки.
– Имеем право обгадить кого попало! – отчаянно защебетали другие птицы. – Мы требуем соблюдения наших прав! – требовали звери. – Мы хотим перспектив! – кудахтали куры, – откройте клетки!
– Перспектив! – вторила им лиса и облизывалась.
– Имеем право!
– Перспектив!
– Стагнация.
– Перемен!
– Уходи! Уходи!
– Демократию!
– Наши права! Поднялся такой шум и гам, что пришел ночной сторож. Он закрыл ворота и выключил свет. Стало темно, звери понемногу успокоились и в зоопарке наступила тишина...
Николай Ревлис

Жил был пёс




Обычный стаффордширский терьер, как и многие. У каждой собачки своя жизнь...
Этот пёс прожил долгую и счастливую. С любящими хозяевами, с подушкой под задом и сладкой косточкой.
И вот он жил...жил...радовался подушке и косточке. Но, собачий век не очень долог. Пёс состарился. Был медленный, печальный - уже и не радовала подушка под задом и сладкая косточка. У пса отказали лапы. Не ходит собачка. Все вроде...
Разные бывают хозяева, может кто-то бы усыпил с благими намерениями, но хозяева этого пса решили продлить счастье жить своему питомцу.
Муж с женой, не имея своего транспорта, повезли своего Друга на Азовское море, в с.Щасливцево. На электричке с Днепра и, потом на маршрутке. Взяли подушку под зад, сладкую косточку и свои пожитки. Сняли домик (в километре от моря) и....купили на местном рынке тачку.
Надо же Друга вывести на море.
Пёс с любимой подушкой под задом и сладкой косточкой едет километр через село и пляж.
Хозяин несёт его бережно в воду...
И тут пёс, начинает плыть! Гребёт «неходящими лапами». Он снова "на четырех!" Радостно лает, ловит старый потёртый мячик. В воде он здоровый, молодой и счастливый.
Дорога домой тяжела. Хозяева тянут тачку с любимцем. Подушка под задом и сладкая косточка.

Так прошел месяц. Месяц жизни, месяц солнца, любви и мячика. Пора домой. Тачку оставили у хозяев домика.
На следующий год повторим.
Дорога обратно в Днепр. Маршрутка. Электричка.
Пёс дома. Подушка под зад, сладкая косточка. Мячик с запахом моря. Он спал и лаял во сне. Лаял и улыбался. Солнцу, морю, мячику и своим хозяевам.

Тачка не пригодилась.
Пёс умер. Умер от старости. Не от болезни. Умер счастливым старым псом, у которого была подушка под задом, сладкая косточка, мячик, пахнущий морем и любимые хозяева......
Татьяна Гаврилова

Я пришёл посидеть к морю, сидит пожилая пара, уже хорошо за 70 где-то. Женщина держит мужа за руку и они разговаривают. «Это так ....так мило» - подумал, я. Даже залюбовался.

Сидит пожилая парочка держатся за руки и разговаривают. Потрясающе.

Я сел недалеко. Они продолжают начатый разговор.

- Яша, послушай меня сюда еще раз. Я не хочу, шоб сегодня приходил этот Лёва. Он припрётся со своей Жанной. А я видела, как эта Жанна на тебя смотрит. И ты на неё лупишься. Старый bлядун.

- Ой Маша.....шо ты говоришь бред. У меня на оба глаза зрение «- 8». У меня теперь все на одно лицо. И ты тоже. Я тебя только по этому бреду и узнаю.

- Не морочь мне то, чего у меня нет, Яша. Когда в ресторане меня Лёва позвал танцевать, я видела, как ты любезничал с этой его потаскухой.

- Я?? Мы обсуждали диабет!!! А ты?? «Пуси-Шмуси» с Лёвой. Я шо, не видел?

- У тебя же зрение минус 8? Шо ты там видел??

- Видел то шо надо!!

- Ой ладно. Всё. Хватит. Как ты мне осточертел за всю жизнь. С утра мне испортил всё море. Давай лучше позовём сегодня Елену Абрамовну?

- Ну конечно. Кто бы сомневался...она же с Гришей этим придет, а он - заумник, цитирует поэтов... тьфу! ... И отпусти уже мою руку... ты мне переломала последние суставы.

- Тогда может сходим к Любе с Мариком? Она - страшная, а он - тупой.

- Хороший вариант. Всё пошли домой, меня пучит.

И всё-таки это любовь.

Стас Вольский

Александр Бирштейн

СКАЗКА ПРО СТЫДНО? НЕ СТЫДНО?

- Тебе не стыдно? – спросила она.
- Стыдно! – на всякий случай, соврал я, поскольку точно не знал, за что мне должно быть стыдно, а спросить опасался.
- Ну, и что ты собираешься делать? – поинтересовалась она, сдвинув брови.
- Посоветоваться с тобой! – наобум ляпнул я.
- Ну, слава Богу, взялся за ум, наконец! – обрадовалась она.
Я тут же поднес ладони к губам и стал на них дуть.
- Что случилось? – испугалась она.
- Как что! Взялся за ум, а он, как в песне… Вот и обжегся.
- Какой еще песне?
- …Кипит наш разум возмущенный… - максимально фальшиво пропел я.
- Тебе бы только хиханьки! – горько заметила она.
- Мне? – изумился я. – Мне давно не до шуток!
- Вот как… Тем более… Тогда давай решать…
- Давай… - убитым голосом согласился я.
- Ты прекрасно должен понимать, что жить так, как мы сейчас, больше невозможно!
- Приехали. – тоскливо подумал я, и сердце рухнуло куда-то в область аппендицита.
Все мои грешки, грехи и грешищи вдруг встали перед глазами. Вид их ужасал.
- Она права! – плакала душа. – Разве с таким мерзавцем можно жить?
Потом пришла боль:
- Как я теперь без нее?
Я позволял огрызнуться на какое-то замечание, сделанное, как казалось, не вовремя. Сказать: - Отстань! – если она просила что-то сделать, когда я смотрел футбол, облегченно вздыхать, когда она на весь день уезжала к детям… А как же, ведь наступала свобода!
Я мог…
Но ведь я всегда-всегда знал, что она рядом, тут, со мной, что она есть!
Зачем, зачем я строил недовольную гримасу, завидев овсянку, которую она варила мне на завтрак?
И я знал, что, завидев эту гримасу, она скажет:
- Тебе полезно!
Знал и то, что когда я соберусь куда-либо, чтоб гульнуть с друзьями, она обязательно скажет:
- Будь осторожен, следи за собой!
И, когда бы я ни пришел, встретит, улыбаясь.
Уже не встретит…
Что делать? Что теперь делать?
- Я знаю, я понимаю, что так больше жить нельзя, - стал лепетать я, но ведь что-то еще можно исправить…
- Исправить? – голос ее зазвенел. – Что можно исправить?
Я испугался окончательно.
- Я готов, готов на все, лишь бы исправить… - что-то голос мой стал сбоить. – Только бы ты не переживала, а, наоборот, радовалась!
- Радовалась? – совсем она разозлилась. – Ну, как я могу радоваться такой жизни?
- Как-нибудь… - сморозил я очередную глупость.
- Нет! И еще раз нет! Невозможно, немыслимо жить в доме с шелушащимся потолком и отстающими от стен обоями!
Так счастлив я был только один раз в жизни, когда папа вместо того, чтоб повести меня к зубному врачу, что требовали мама и бабушка, отвел меня в кафе-мороженное на Ришельевскую.
- Так давай сделаем ремонт! – голосом спасенного сказал я.
- Здрастье! – изумилась она. – А я о чем?
Только моя железная воля помогла не улыбаться счастливо и глупо.
- Давай, конечно, сделаем ремонт!
- И в кухне? – уточнила она.
- И в кухне…
- И в коридоре?
- Конечно! – согласился я и на это. Игроки Барселоны и Реала уже выходили на поле.
- И купим, наконец, новую мебель в прихожую?
- Отстань! – ответил я.

Александр Бирштейн

Боже! Как давно это было...

У АРАБОВ НИ ОГОРОД, НИ ШЕКЕЛЯ! (Сказка?)

Многие знают, что пуще других израильских городов я люблю Цфат. А кто не знает, так знайте.
Люблю в Цфате узкие улочки, ступени, ведущие в неизвестность...
Люблю виды, неожиданно открывающиеся за углом. Люблю старинные двери...
Люблю мастерские художников и скульпторов, свое удивление их радостным творчеством.
Люблю старые синагоги...
Люблю, люблю, люблю... Ну, как можно такое не любить?
А с некоторых пор люблю я Цфат еще больше. Почему? А о том и сказ.
Приехал я с друзьями недавно в Цфат. А как же! Быть в Израиле и не посетить Цфат мне и в голову не приходит. Приехали, оставили машину наверху, а сами в старый город спустились.
Ходили, ходили...
Короче, нога у меня заболела. А тут и уезжать надобно. А как с больной ногой вверх карабкаться? Короче, попросил друзей:
- Вы сами за машиной сходите, а я тут посижу, подожду.
- Ладно! – друзья говорят.
А самый умный и присовокупляет:
- А ты, пока ходить станем, кинь бейсболку о землю да деньжат у туристов посшибай! Может тогда Шагала, наконец, купишь.
Это он намекает, как я себе офорт Шагала никак не куплю. Дело в том, что в Цфате, в одной из галерей действительно продаются офорты Шагала. Но…
Первый раз, когда я захотел купить такой офорт за него хотели 400 долларов. Ну, не было у меня такой суммы тогда! Но следующий год сумма нашлась, но захотели уже 600 долларов. И… жаба задавила. Потом 11 месяцев себя грыз:
- Надо было…
Я ж пижон. А кроме того, картины очень люблю. Живопись, графика… Кое-что уже очень славное есть. Можно людям показывать. Представляете, иду мимо своей стены, рассказываю:
- Это Коваленко, это Вера Новицкая, это Дульфан, это Шагал, это Губарева, это Волокидин… И почти без паузы:
- Это Соколов, это Леся Гук…
А в этом году совсем, было, собрался офорт купить, но цена вскочила до 1500… Так я и остался без офорта. А они еще и издеваются.
- Ладно, - думаю, - разыграю я вас, ребятушки, уж не обессудьте!
Надо сказать, что в одной из галерей Цфата наткнулись мы на каллиграфа, который красиво писал на иврите какие-то слова. И отдавал тебе. А ты, наивно, брал. А даритель тут же оказывался не дарителем, а продавцом. Пролетел я, короче, на десять шекелей. Зато с листиком А4 оказался. А он мне очень пригодился. Ибо написал я на листе:
- Арабам и их пособникам сюда деньги кидать строго воспрещается!
Ах, да, наменял я еще в кофейне 20 шекелей на мелочь. Плюс из кармана выгреб. Короче, жменя мелочи скопилась. Все. Готов я к обману. Жду, когда машина на верхнем повороте покажется.
Показалась…
Я бейсболку на землю, мелочь и парочку долларов в нее, сел рядом, пристроил плакат про арабов и пригорюнился.
- Подъедут друзья, - думаю, - ох, и удивятся моему заработку!
Ага! Тот случай! Увидели меня, притормозили невдалеке, сидят, любуются. Ждут, что дальше будет. А тут и автобус с туристами подваливает. И, как назло, русскими. Выходят они из автобуса, а тут я с кепочкой и табличкой. Видать в Цфате арабом или пособником быть крайне нежелательно. Вот народ и старался от себя подозрение отвести. Кидали монеты да купюры, как миленькие. Правда, большинство агародами отделывалось. Доллары, правда граждане тоже кидали. Но и нормальные люди попадались. Например, два шейха откуда-то из глубинки российской. Рыжие, конопатые, что он, что она. И датые прилично. Примерно с позавчера. Так хотели от себя подозрение в пособничестве или, того хуже, в арабском происхождении отвести, что сотку кинули. Шекелей!
- На, мосадовец, подавись! – говорят.
Ну, я им от растерянности и брякнул:
- Салям алейкум!
И подмигнул, конечно. Мол, знаю вашу конспирацию, но никому не скажу.
Так они с перепугу мне еще сотку подарили. И в синагогу сефардскую прямо бегом понеслись, огорчаясь вслух, что талес дома в Рязани забыли.
Не захотел народ русский быть ни арабами, ни даже пособниками. Кидают мне монетки, да промеж собой общаются.
- Вот она судьба эмигрантов! – один говорит.
- И не говори! – жена его вторит. И монетки по 10 шекелей в кепочку мне кидает. Пришлось в роль входить.
- Спасибо, - говорю и краснею, краснею.
- Так тебе и надо, предатель родины! – раздался обличающий голос.
Я поднял глаза. Рядом стоял мужик явно чукотского происхождения. Знаете, из таких, которые во все влезают, обо всем имеют мнение, вычитанное из центральных газет, и очень уважающие себя родимого. В отличие от остальных, кстати.
А мужик продолжил.
- Наверняка инженером на родине был!
- Главным… - соврал я.
- Вот, что значит бросать родную землю! – поднял палец чукча.
Я промолчал.
Друзья мои, тем временем, вышли из машины, слушали, наблюдали и ловили кайф.
- Откуда сам-то будешь? – спросил положительный мужчина в синих шортах и в сандалетах, надетых на красные носки.
- Из Кишинева, - ответил я, вспомнив родной город товарища из машины.
- Я там был в январе 79-го! – обрадовался мужчина и кинул мне в кепку монетку.
- Тунеядцев кормим! – оскорбился чукча. – Работать не хотят!
Я снова промолчал.
Подошли две женщины.
- Давай что-то дадим! – зашептала подруге одна.
- Всем давать – поломается кровать! – громко засмеялась вторая..
- Ну, смотри. Немолодой уже мужчина, а вполне справный. И христарадничает. Значит, что-то не сложилось… Скажите, пожалуйста, а семья у вас есть?
- Нет… - поделился я горем.
Вторая дама смягчилась и стала глядеть на меня пристальней.
- А сколько вам лет? – вдруг спросила она.
Я глянул на девушек. Хотели они выглядеть за тридцать. Стало быть…
- Сорок восемь! – резко и только для них помолодел я.
- Молодой еще… - размечталась первая.
- В самый раз! – заявила о своих правах вторая. – Смотри, милостыню просит, а одет прилично. И чистенький.
Я поджал ноги, пряча башмаки «Дольче габана» и чуть отдвинулся, дабы не долетел до них запах одеколона «Арамис».
- До скольки вы тут… - она явно подбирала слово, - работаете?
- До последнего автобуса! – поделился еще одним горем я. – Места-то тут платные…
- Капитализм! – влез в разговор чукча.
Дамы огорчились. Не судьба, но, посовещавшись, кинули в бейсболку 20 шекелей.
А чукча не унимался.
- А почему это ты у арабов не берешь? – грозно спросил он.
- Не хочу…
Как он мне осточертел!
- Вы только посмотрите на этого типа, - заголосил он, - живет на палестинской земле, питается ее соками, а народ игнорирует!
Видно он уже порядком надоел и всем в группе, ибо они начали отходить в сторону экскурсовода, призывно махавшего флажком. Но чукча не отходил. Чуть поодаль стояли мои друзья и тихо радовались.
А чукча не унимался:
- Родина дала тебе все, а ты ее бросил!
Пора…
- Да не бросал я ее! – шепотом сообщил я чукче. – Я тут родился!
- Как тут? – растерялся он.
- Молча! – оборвал я. – А ну тихо, идиот! Задание срываешь! Ты что не хочешь невредимым домой вернуться?
- Хочу… - опешил он.
- Спецслужба мосада! – представился я. – Охрана туристов.
Мужик открыл рот и стал соображать. Что-то в башке его не укладывалось…
Надо добавлять. Да и друзей пора привлечь.
- Лейтенант, - скомандовал я в шариковую ручку, которой писал свой плакат, - подать машину!
Через мгновение шикарный форд остановился передо мной.
- Товарищ майор, - доложил мой друг, - ваше приказание выполнено.
Чукча настолько растерялся, поразился, испугался, что на слово «товарищ» не отреагировал.
- Вы уезжаете? А как же мы?
- Всем постам удвоить бдительность! – скомандовал я шариковой ручке. И подняв тяжко нагруженную бейсболку, сел в машину.
А офорт я все-таки не купил. Не хватило денег. Чуть-чуть…
В ЭТОТ ДЕНЬ

О МАЛЬЧИКЕ, КОТОРЫЙ БЫЛ СЛИШКОМ УМНЫМ ДЛЯ ПЕРВОГО КЛАССА



У учительницы первого класса возникли трудности с одним из учеников.
Она спросила:
— Что с тобой, мальчик?
Мальчик ответил:
— Я слишком умный для первого класса. Моя сестра в третьем, а я умнее ее! Думаю, я тоже должен учиться в третьем!
Для учительницы это было уже слишком. Она повела мальчика к директору и объяснила всю ситуацию. Директор подумал и сказал мальчику:
— Я проведу тест, и если ты не сможешь ответить на какой-нибудь из вопросов, то вернешься обратно в первый класс, и будешь вести себя хорошо.
Мальчик согласился.
— Сколько будет 3×3?
— 9.
— Сколько будет 6×6?
— 36.
И так было с каждым вопросом, на который, по мнению директора, третьеклассник должен знать ответ. Тогда директор повернулся к учительнице и сказал:
— Думаю, мальчик может пойти в третий класс.

Тогда преподавательница ответила:
— У меня тоже есть свои вопросы. Что есть у коровы в количестве 4, а у меня только 2?
Мальчик после паузы ответил:
— Ноги.
— А что есть такого в твоих брюках, чего нет в моих?
— Карманы.
— Что делает мужчина — стоя, женщина — сидя, а пес — на трех лапах?
Директор выпучил глаза, но прежде чем он успел, что-то сказать, мальчик ответил:
— Подает руку.
— Какое слово в английском языке начинается с F и заканчивается на K и
означает много жара и волнений?
— Firetruck (пожарная машина).
— Какое слово начинается с F и заканчивается на K? Если этого нет, тебе приходится работать руками?
— Fork (Вилка).
— Это есть у всех мужчин, у кого-то это длиннее, у кого-то короче. Мужчина дает это своей жене, после свадьбы.
— Фамилия.
— У какого органа нет костей, есть мышцы и много вен. Он пульсирует и отвечает за любовь.
— Сердце.
Директор с облегчением выдохнул и сказал учительнице:
— Да отправьте его уже в Гарвард! На последние 7 вопросов я сам ответил неправильно.
из интернета

ТАК СКАЗАЛА БАБУШКА!!!



Чем израильская бабушка отличается от любой другой бабушки? Тем, что  неистребимое стремление накормить, пригреть и позаботиться (вне  зависимости от желания окружающих и прочих мелких обстоятельств) в  израильской бабушке сочетается с редким жизнелюбием, большим самомнением  и твердой уверенностью в том, что всё, что нас не убивает, тоже следует  накормить.
Когда я вырасту, обязательно стану израильской бабушкой.
Во-первых, это красиво.
Однажды  мой мамулёк приехал на вызов к 95-летней бабушке: та жаловалась на  головокружение. Бабушка сидела в кресле под кондиционером при полном  параде — то есть макияж, сложная причёска, платье с глубоким декольте,  туфли на каблуках, маникюр, сигарета.
— Ну, на сколько лет я выгляжу? — первым делом спросила бабушка, уклоняясь от стетоскопа. — Только не ври.
Мамулёк  задумался. Натуральный возраст бабушки был известен. «Если в сорок,  чтобы сделать приятное, отнимают лет пять, в пятьдесят — десять, то,  если ей сейчас девяносто пять…» У мамулька всегда было плохо с  математикой.
— На семьдесят! — уверенно заявил мамулёк.
— Ну, на пару лет ты ошиблась, — ответила бабушка. — Ладно, смотри меня, только аккуратно, не испорти причёску.
Во-вторых, израильские бабушки всегда всё знают.
Можно спросить у них о чём угодно, бабушки ответят быстро и уверенно.
Вот, например, в парке дитя видит пожилую, но бодрую таксу и спрашивает:
— Это какая собака?
— Овчарка, — отвечает бабушка.
Дитя задумывается, такса, вяло виляя попой, обнюхивает эвкалипт.
— А почему она такая маленькая? — спрашивает пытливое дитя.
Бабушка неодобрительно смотрит на таксу.
— Потому что плохо ела, — говорит бабушка. — Все, кто плохо ест, не растут.
Даже  если израильскую бабушку ни о чём не спрашивать, она всё равно всё  знает. Спорить с бабушкой бесполезно. Однажды рано утром зазвонил  телефон, я сняла трубку, потому что родители были на работе, и из трубки  мне закричали:
— Люся, ну где ты уже ходишь, это бабушка, она волнуется.
— Это не Люся, — вежливо ответила я.
— Так позови Люсю, что ты мне голову морочишь!
— Извините, здесь нет Люси.
— Так она пошла куда?
— Нет, здесь вообще нет Люси, вы ошиблись номером.
— Что это я ошиблась, я каждый день сюда звоню. Так Люся где?
— Вы всё-таки ошиблись номером.
Трубка на секунду замолкает, потом подозрительно спрашивает:
— А ты тогда кто?
Я теряюсь и бормочу:
— Я… Я не Люся.
Трубка с бабушкой внутри раздражается.
— Да я слышу, что ты не Люся, какая из тебя Люся, а Люся-то где?
— Вы ошиблись номером, Люси здесь вообще нет, — терпеливо отвечаю я.
— А, так нет её, что ты сразу мне не сказала! — кричит трубка. — Ладно, я через час перезвоню.
Второго звонка от Люсиной бабушки я не дождалась, трусливо сбежала на море.
А  на пляже — ветер, волны, чёрный флаг на будке спасателей, песок  забивается в уши и вообще везде, мы сидим с ребёнком Данечкой,  завернувшись в полотенце, дышим, нам надо, у нас через два дня обратный  самолет в Москву. Рядом бабушка борется с огромным полосатым зонтом и  дедушкой, который неосмотрительно критикует погоду и бабушку:
— У меня радикулит, я не буду тут сидеть.
— Скоро распогодится, — отвечает бабушка.
—  А я ведь знал, что так и будет, даже по радио передали — высота волны  два метра. А ты что? Ты сказала — отличная погода, Боря, пойдем  проветримся, — ноет дедушка.
Бабушка побеждает зонт, приглаживает на дедушке седые кудри и говорит:
— Чем ты недоволен, Боря? Или мы не проветриваемся?
В-третьих,  у израильских бабушек всегда есть еда. И они всегда хотят накормить. Не  важно, где ты встретил бабушку — на пляже, в автобусе, в пустыне — надо  быть готовым к тому, что сейчас будет еда, много еды, очень много еды.  Сопротивляться не имеет смысла, надо просто расслабиться и есть.
Как-то  я летела в Тель-Авив рядом с бабушкой и заранее ей сочувствовала — я  заслуженный аэрофоб, могу неконтролируемо зарыдать, посинеть, могу  вцепиться в то, что ближе всего. Однажды я сломала подлокотник.
Пока  стюардессы улыбались и проверяли, все ли пристёгнуты, бабушка сидела  тихо. Как только самолёт начал выруливать на взлётку, бабушка достала  пакет с пирожками и бутербродами.
— Ну, — сказала бабушка как бы в никуда, — сейчас будем обедать.
А я как раз тянулась за специальным пакетиком, чтобы в него подышать.
— Возьми пирожок, — сказала мне бабушка.
Я замотала головой. Потому что мы вот-вот должны были взлетать, какие пирожки, я и зубы разжать не могла.
—  Ты что-то бледная, — сказала бабушка, — тут у вас в Москве, конечно,  все бледные, это потому что вы плохо едите. У тебя, наверное,  малокровие. Когда малокровие, надо есть жирное, тут все говорят про  холестерин, а я скажу так — ребёнок должен хорошо питаться. Возьми  пирожок.
Мне почти сорок лет, и чем-чем, а малокровием я точно не страдаю.
— Ну, — сказала бабушка уже громко, обращаясь к соседям сбоку, спереди и сзади. — Посмотрите, она не хочет пирожок!
Некоторые соседи заинтересованно посмотрели. Самолёт гудел и взлетал, бабушка была неумолима.
— Или ты возьмешь пирожок — или я не знаю, — сказала она.
Я  взяла пирожок. И я съела пирожок под одобрительным бабушкиным взглядом,  а потом ещё пирожок и бутерброд, и пирожок. Когда стюардесса принесла  обед, бабушка его гневно отвергла.
— У нас своё, — сказала она. — Видишь, девочка кушает, пусть кушает, нам ещё долго лететь.
За  четыре часа бабушка рассказала мне про свою семью. У неё семеро детей,  девятнадцать внуков и внучек и (пока) только четыре правнука.
—  Каждую пятницу они все приходят ко мне ужинать, — говорила бабушка. —  Потому что кто их еще накормит? А ребёнок, запомни, всегда должен хорошо  питаться.
Когда мы заходили на посадку над тель-авивским пляжем —  а там самолёт всегда делает такой как бы взмах крылом, — я безмятежно  ела булочку с творогом. Ведь когда рядом израильская бабушка, с ответом  на любой вопрос и запасом еды, ты можешь быть уверен — всё будет хорошо.
Потому что бабушка так сказала.
@Юка Лещенко

Класс!    

Лилёша пишет:Класс!     Жаль нарушила ряды в конце!

Могу исправить...
Но когда отправляла, проверила -  всё было класс! 

Что значит — Родина?

— Вот, дети, —мерно расхаживала по классу Лидия Ивановна, — скоро закончите школу, мальчики пойдут в армию, девочки выйдут замуж...
— Лидьванна! — отозвался с последней парты Марк Гольштейн.
— А зачем в армию?
— Что значит, зачем? — растерялась учительница. — Родину защищать!
— А что значит — Родина? — не унимался Марк.
— Родина? Ну как же, что значит... Это ... место, где ты родился!
— Значит я буду защищать Китай?
— Почему Китай!
— Я там родился.
— Нет, же, Родина — это не только то место, где ты родился, но где вырос...
— Ну так я там и рос! Целых пять лет!
— Пять лет — это слишком мало для понятия родины... ты же не говоришь по-китайски, не живешь традициями Востока...
— Нет, я по-китайски не говорю, я говорю по-русски, по-английски, немного по-французски...
— Значит Китай — не твоя родина. Твоя родина там, где родились так же твои предки...
— Мой отец родился в Петербурге, а мама в Кишиневе... Значит я буду защищать Россию и Молдову?
— Нет, ты будешь защищать ту страну, в которой прошло твое детство, твои лучшие воспоминания...
— Значит я буду защищать Алжир! Мы там жили, пока мне не исполнилось 11 лет, у меня замечательные воспоминания об это стране!
— Нет.. не Алжир! Защищать страну, близкую по духу и вероисповеданию...
— Ммм.. ну поскольку я еврей, неужели я буду должен защищать Израиль? ...Лидьванна! А как я буду защищать Израиль, неся службу в белорусской армии?
Очки Лидии Ивановны с кончика носа плавно перемещались все выше и выше, пока не оказались и вовсе на лбу. Класс с интересом наблюдал за происходящим. Марик прекрасно умел срывать уроки.
— Марик, — неуверенно сказала Лидия Ивановна. — Ты в белорусской армии будешь защищать Беларусь...
— Но если она мне совсем не родина! Что я там буду делать? Получается, что у меня совсем нет родины! А раз мне нечего защищать, значит и в армию можно не ходить?
— В армию обязательно нужно ходить...
— Зачем?
— Чтобы стать настоящим мужчиной! — уверенности в голосе учительницы с каждым вопросом ученика становилось все меньше и меньше.
— Лидия Ивановна! Но ведь, чтобы стать настоящим мужчиной, нужна не армия!
— А что же? — спросила она на свою беду.
— Ну, вы столько лет живете, а как будто не знаете — конечно же, женщина!
Класс взорвался дружным хохотом. Лидия Ивановна побледнела. Трудно находить аргументы для подобных, пусть и логичных, заявлений. Она хотела попросить Марика пригласить к ней его родителей, но в данный момент забыла все слова. Спасительный звонок на перемену вывел ее из оцепенения.
Старшеклассники тут же загалдели, зашумели и разбежались.
Лидия Ивановна, как могла, побежала в учительскую. Бросив на стол журнал, она упала в кресло и разрыдалась... Она, заслуженный педагог с 40-летним стажем, не может объяснить 15-летнему сопляку с китайско-африканским прошлым, ГДЕ У НЕГО РОДИНА. Потому что в юные годы Лидии Ивановны Родина была ОДНА — Советский Союз, и настолько она была необъятна, что можно было объездить полмира, но при этом не выехать за границы родины... И казахи, и прибалты, и евреи, и чукчи... у всех была одна единственная Родина, и всем это было понятно... А теперь? Три часа на машине — и все! НЕТ РОДИНЫ! Кругом одна сплошная ЗАГРАНИЦА...
***
Следующим уроком была геометрия. Молодой учитель зашел в класс после звонка на урок.
— Сергей Михайлович! А зачем нужно идти в армию, если у тебя нет родины? — задал вопрос Марк.
— Марик, у тебя нету Родины?
— Нету...
— Как так?
— Понимаете, родился я в Китае, где прожил до 5 лет, потом мы с родителями переехали в Алжир, потом мне исполнилось 11 лет, и мы переехали в Беларусь.
— Очень хорошо, а сюда вы как попали?
— А тут бабушка...
— Марик! Так значит у тебя как минимум 3 родины!
— Ну, раз на то пошло, значит 4! Я еще и еврей!
— Прекрасно! Значит, тебя в армию заберут самого первого!
— Не хочу...
— Тогда к доске шагом марш! Доказываем теорему трех перпендикуляров!—
Сергей Михайлович обвел глазами класс.
— Ну что, бойцы, у кого еще нет Родины?
***
После уроков в учительской было шумно. В свете провокаций со стороны учеников на тему "Что такое Родина ", учителя искали определение "Родины" как ТАКОВОЙ и методах ее объяснения современным ученикам.
— Согласно общепринятому определению, Родина, отечество, отчизна, страна, в которой человек родился; исторически принадлежащая данному народу территория с её природой, населением, общественным и государственным строем, особенностями языка, культуры, опыта и нравов... — зачитывал официальный текст директор.
— А детям это как объяснить? — галдели учителя.
— У нас и негритята есть, и китайцы... — поддакивали завучи.
Дверь учительской распахнулась. С ведром и мокрой тряпкой небрежно завалилась Никифоровна — уборщица.
— Чаво ета вы тута расшумелися? Мне тута убирть нада! — грозно возмутилась Никифоровна.
— А мы тут решаем... что такое Родина...— робко промямлил директор.
Всегда строгий и безапеляционный, он робел лишь в присутсвии проверки из РОНО и Никифоровны.
— Делать вот вам нехрен, — забурчала уборщица, — Родину они решают... А чо тут решать?
Чо тут непанятнава? Родина — эта кагда и выпить есть с кем, и закусить, и пагаварыть за жизнь и на пенсию не страшна!
— На пенсию не страшно... — хором повторили учителя. На том и порешили.
***
— Пап! А чё такое Родина?
— Сын, Родина, это такое место, куда ты ВСЕГДА МОЖЕЩЬ ВЕРНУТЬСЯ, и где тебе БУДУТ РАДЫ...
— Па! А ты это здорово придумал!
***
— Итак, сегодняшний урок будет посвящен определению Родины! — Лидия Ивановна сияла.
Она, как ей казалось, знала все возможные определения, и даже чувствовала себя способной объяснить это ученикам.
Последовали скучные определения, и как резюме, чтобы донести до умов и сердец школьников, Лидия Ивановна выдала:
— Дети! Родина — это место, где хочется выйти на пенсию и достойно встретить старость!
В ответ класс загудел:
— Судя по всему, вы, Лидия Ивановна, живете не на Родине!
— Да что вы такое говорите! Нам по 15 лет, мы еще школу не закончили, а вы — пенсия и старость!
— Мы не хотим на пенсию!
Лидия Ивановна побагровела.
— Тихо! — взвизгнула она. — Кто тут у нас самый умный? — Учительница плавно переходила на ультразвук.
— Я! — Гордо отозвался Марк.
— Ну-ка, расскажи всем, что такое РОДИНА! — она была уверена, что Марк не ответит — он не слушал ее сегодня...
— Это такое место, знаете... КУДА ВСЕГДА МОЖНО ВЕРНУТЬСЯ! Из любого места! — Парировал ученик.
— Круто! — все загалдели. — Вернуться откуда-нибудь — это гораздо интереснее, чем на пенсию!
Класс расшумелся.
Лидия Ивановна тихонько опустилась на стул и впервые задумалась о том, чтобы действительно уехать на Родину. То есть выйти на пенсию.

Александр Бирштейн

СКАЗКА ОБ ОБМАНЩИКЕ

- Если ты не пойдешь на эту вечеринку, меня украдут! – сказал он.
- Как украдут? – испугалась она.
- Молча… Верней, совсем не молча. Придут, заговорят… Совсем, кстати, чужие женщины. И украдут…
- А ты?
- А я попаду в рабство. Ненадолго, правда, но попаду… И стану страдать. И это все будет из-за тебя!
Конечно же, она пошла на эту вечеринку.
Но все равно его увели.
Она возвращалась домой одна и сквозь слезы думала, что больше никогда, никогда…
Он позвонил через недельку. Как ни в чем не бывало.
- Если ты не пойдешь со мной…
И она пошла…
Так было всегда. Иногда они возвращались вместе, иногда она шла домой одна.
Всяко случалось.
- Хочешь, я на тебе женюсь? – как-то сделал одолжение он.
- Еще чего не хватало! – успокоила она.
- Брось его! – требовали родные. – Мы хотим, чтоб ты была счастлива!
- Зачем он тебе? – негодовали подруги.
- Он – подлец! – пытались доказать претенденты на ее руку.
Она не спорила.
Однажды он пришел и сказал:
- Если ты не поедешь со мной, я погибну!
- Куда? – спросила она.
Оказалось, что не в другой город, область, а совсем в другую страну, в которой никогда не было мира.
- Что ты делаешь? – отчаивались родители. – Ради кого ты бросаешь нас одних?
- Он все равно оставит тебя! – предрекали подруги.
А она все-таки поехала.
Увы. Подруги оказались правы. Он оставил ее. Совсем… Потому что, когда в ресторане, куда они заскочили поужинать, раздались автоматные очереди, он закрыл ее собой.

Александр Бирштейн

Мотоцикл не роскошь

Думаете, если по радио и по телевизору – тем, у кого телевизор имелся – объявили, что социализм уже категорически всех победил, так народ сразу пить и воровать забросил? Ага, тот случай!
У сержанта Гениталенко украли мотоцикл. Сбондили! Прямо со двора! И не простой, а служебный. Сержант его, может, три года добивался. Добился на свою голову… А теперь делать-то что? Своим заявить? Так ни мотоцикла, ни погон не станет. Попрут из рядов, как пить дать. За потерю бдительности при эксплуатации казенного имущества.
Так что, как ни крути, а искать самому надобно. Кстати и зацепка имелась. Ворота-то на ночь дворник закрывал на засов. Стало быть, никакая посторонняя сволочь на мотоцикл покуситься не могла. Соседи, выходит, орудовали! Ну, это уже проще.
Женщин и детей Гениталенко отмел, как класс. Силы не те, а и водительского ума маловато…
Вынес Гениталенко из дома стол, на него поставил ручку с чернильницей, положил бланки допросов и приступил. Как кого из мужиков увидит, сразу: - Присаживайтесь…
- Фамилия?
- Имя?
- Отчество?
- Адрес?
Граждане пытались протестовать, но сержант был «при исполнении», а посему грозен и неумолим. К тому же, голова с похмелья очень болела. Так что, вскорости граждане жильцы убедились, что тут серьезное и на всю больную голову Гениталенко уголовное дело.
Двор притих. Даже мадам Берсон пыталась ходить на цыпочках, что ей, впрочем, плохо удавалось. А Гениталенко свирепствовал.
- Что вы делали с двенадцати ночи до шести утра?
- Спал! – дрожащим голосом отвечал, например, дядя Марик.
- Кто может подтвердить?
- Жена! – напрасно радовался почти обвиняемый.
- Жена не является свидетелем, убедительным для следствия!
- А что делать?
- Сухари сушить! – Гениталенко был неумолим.
Допрошенных соседей он домой не отпускал, а велел сидеть и ждать на скамеечке неподалеку. До тех пор, пока он, Гениталенко, не сличит показания.
- И что тогда будет?
- Следствие покажет!
Дядя Марик, например, не очень доверял объективности следствия, ибо его жена тетя Бетя тут же подарила Дусе Гениталенко курицу.
Существенно сломал отлаженный механизм допроса пенсионер Герцен. На вопрос о том, что он делал ночью, Герцен решительно ответил:
- Читал!
Гениталенко, далеко не убежденный в пользе чтения, еще более посуровел.
- И что же вы читали?
- Книгу! – кротко ответил Герцен.
- Какую это такую книгу надо читать по ночам?
- Хорошую и важную, - Герцен был удивительно спокоен, - я ее и днем тоже читаю! Эту книгу обязан читать каждый!
- Вы мне тут не указывайте! – взорвался Гениталенко, - сейчас оформлю и будете знать!
- Оформите за то, что я читал произведение Леонида Ильича "Малая земля"?
Осознав, в какую волчью яму он угодил, Гениталенко сбросил тон.
- Ну, что вы, что вы, Соломон, я только хотел сказать, что ночное чтение вредно для глаз!
- А я с перерывами, - пояснил Герцен, - почитаю, а потом к окну подхожу. Воздухом подышу, гляну, что во дворе делается…
Гениталенко оживился.
- А кого-то во дворе видели?
- Видел…
- Кого?
- Вас, товарищ сержант, - веско сообщил Герцен.
- И что я делал?
- Пытались домой попасть.
- Как это пытался?
- А вы сильно пьяны были, поэтому в дверь никак пройти не получалось!
Что-то забрезжило в воспаленном мозгу сержанта.
- А мотоцикл? – почти безнадежно спросил он.
- Мотоцикла не было!
- Ага! – встряла в следствие Дуся Гениталенко, - вот на каком задании ты был!
Тут началось то, что всегда бывает. А именно – интересный скандал. Измученные следствием граждане все, как один, были на стороне Дуси.
В разгар дебатов во дворе появился раздраженный дядя Гриша – содержатель пивной будки на Карла Маркса. Он объявил участкового аферистом и потребовал забрать этот железный мотоцикл, который ему всю будку перегородил.
- Сейчас, сейчас! – заторопился Гениталенко. – Пошли быстрей!
- А деньги? – поразился дядя Гриша.
- Какие деньги? – огорчился Гениталенко.
- За пиво, за водку, за портвейн! Вы ж мотоцикл в залог оставляли. Без денег не отдам!
Народ, несправедливо обвиненный в краже социалистического имущества, узнав, что мотоцикл был оставлен в залог в питейном заведении, угрожающе зашумел.
Гениталенко умоляюще посмотрел на Дусю.
- Не дам ни копейки! – заявила она.
Что было дальше? А-а, ничего нового.
Мотоцикл, конечно, выкупили. Но ездит на нем Гениталенко только с Дусиного разрешения и только с ней. То есть, исключительно на Привоз, на толчок, на Новый базар… А больше Дусе никуда и не надо.

-Мама, мне дурно от ваших слов! С какой стати я вообще должен жениться, если я даже не собирался!
Додик Куперман стоял в центре комнаты и нервно протирал очки краем майки.
-Додик, ты или загонишь меня в гроб или я не знаю что! Можно подумать я предлагаю тебе не жениться, а пройти на расстрел! И потом, тебе тридцать! Тридцать, Додик! В твоем возрасте твой папа уже имел семью и тебя! И потом, это же тебе не какая-то шикса, а приличная девочка, дочь завскладом! Ты знаешь, кто ее папа? Нет, ты знаешь, кто ее папа?!
-Я даже ничего не хочу слышать ни про эту приличную девочку, ни про ее папу! Какая разница, кто ее папа? Вы, мама, надеюсь, не хочите, чтобы я женился на ее папе?
-Додик, тебе тридцать лет, но ты не знаешь жизни, Додик! Когда ты женишься, а ты, Додик, обязательно женишься, то помимо невесты и свадебных подарков, ты получаешь папу! А папа Розочки Цырульник, Моисей Самуилович, такой человек, что боже ж мой! Ты будешь жить и не нуждаться, Додик! У тебя будет каждый день рыба на столе и шелковые кальсоны на тухесе, Додик!
-Мама, прекратите продавать меня в рабство какому-то папе и его Розочке! Я желаю делать карьеру, а не ходить на рынок, чтобы вашей Розочке было из чего готовить борщ! Я не желаю ничего слушать!
-Шо? Карьеру? Это что ты называешь карьерой, поц? Я тебе немножко напомню, что ты работаешь учителем! Учителем математики, Додик! Ты учишь детей, чтоб они были здоровы, умножать цифры друг на друга! Половина из них забывают твои цифры уже через пять минут после звонка! Какую карьеру ты хочешь сделать, еврейский Макаренко? Стать завучем и получать на пять рублей больше? Или ты хочешь стать заслуженным учителем Советского Союза? Так я тебе напомню, если у тебя, Додик, склероз! Заслуженный учитель Советского Союза Давид Нахимович Куперман? Ты серьезно, Додик? Ну, почему такой умный мальчик вырос таким идиётом?
-Мама! Прекртите, ма....
Но тут в дверь громко постучали.
Додик осекся на полуслове и вопросительно посмотрел на маму.
Клара Львовна сделала непроницаемое лицо и пошла открывать.
В дверях стояла невысокая слегка полноватая девушка с оленьими глазами и тяжелой черной косой.
-Розочка! Ну, наконец-то вы зашли к нам в гости! Я так рада, так рада! Как ваша мамоча, дай Бог ей здоровья ! Как папа? Вы проходите. проходите! Додик, что ты стоишь, как три тополя на Плющихе, иди уже что-нибудь надень, ты не видишь, у нас гости? Прямо неудобно! Вы уж извините, Розочка, он у нас немного задумчивый...
-Мама!-прошипел Додик, сжал кулаки, и, густо покраснев, выбежал из комнаты.
Чаепитие прошло странно. Клара Львовна без остановки говорила, задавала вопросы Розочке, которая отвечала односложно: да, нет, конечно. Додик молчал и от волнения выпил четыре стакана чая.
Наконец Клара Львовна исчерпала запас слов и замолчала. Нависла пауза.
-Ой! А что это я тут сижу! Мне же в гастроном надо, мне Зиночка оставила курицу, надо забрать, пока она домой не ушла. Розочка, вы знаете Зиночку? Зина Хаскина, товаровед из нашего гастронома?
-Нет
-Я вас обязательно познакомлю! Очень хорошая дама! У нее всегда можно купить для своих, ну, вы понимаете...
-Понимаю- кивнула Розочка.
-Ну, вот. А вы тут пообщайтесь немножко, я постараюсь скоро вернуться...
-Мама!- жалобно простонал Додик...
В комнате было тихо. Слышно было только тиканье настенных ходиков и жужжание бьющейся о стекло мухи.
-Кхм- кашлянул Додик.
Розочка тяжело вздохнула.
-Вы хотите, чтобы я ушла, Додик?- грустно спросила Розочка.
-Я?
-Вы...
-Нет..в смысле..эээ..Зачем же?
-Я не знаю. Может быть вам так хочется, а я тут сижу и сижу...
Додик впервые за вечер поднял глаза и рассмотрел девушку. Ему стало неловко.
-Нет, что вы. Сидите. Хотите еще чаю?
-Спасибо, я уже выпила...
-Я тоже...
-Послушайте, Додик, я ведь знаю, зачем меня пригласила ваша мама...
Додик вновь покраснел
-Так вот. Если я вам не нравлюсь, это ничего страшного... Вы же не обязаны. Я не обижусь...
Они сидели друг напротив друга. Додик смотрел на Розочку. Розочка смотрела на Додика.Часы тикали. Муха жужжала.
-Я правда не обижусь- сказал Розочка и поднялась с табурета- Ну, я пойду?
Додик молчал.
Розочка вздохнула и пошла к двери.
-Постойте!- крикнул Додик вслед.
Розочка остановилась и медленно повернулась к нему.
Они стояли друг напротив друга. Додик смотрел на Розочку. Розочка смотрела н Додика. Часы тикали. Но жужжание мухи больше слышно не было. Вероятно она улетела.
-Нравитесь- тихо, но достаточно, чтобы быть громче тиканья часов, сказал Додик.
-Я? -Розочка была явно растеряна.
-Вы...
Клара Львовна оторвала ухо от двери и довольно улыбнулась, а потом тихонько, на цыпочках, спустилась по лестнице на улицу. До закрытия гастронома оставалось полчаса.
@Александр Гутин

"Служебная дружба"



Года полтора назад на одной Тель Авивской стройке погиб строитель, араб. Провели расследование - несчастный случай, никто не виноват. Но часть рабочих стали обвинять в его смерти крановщика. И даже угрожать ему.
И вот мне все это обьясняют в моей компании и добавляют - мы отправляем тебя его заменить. На недельки две. Пока постоянного крановщика туда не найдем. Но ты не волнуйся. К тебе то претензий у них нет. Короче, если что - сразу звони. Мы тебя спасем.
Вообщем, ехать туда, как вы понимаете, я особым желанием не пылал. Не было такого, что я не мог заснуть ночью от предвкушения поездки.
Тем более, что строители - арабы, которые мне попадались, итак никогда не отличались покладистым характером. С китайцами, например, работать в 600 раз спокойнее.
И вот захожу я на эту стройку. А там сидят несколько арабов и пьют кофе. И когда замечают меня, их глаза становятся такие "добрые, добрые".
Я здороваюсь и говорю
- Я крановщик. Куда мне лучше велосипед поставить?
И один из них
- Никуда.
Я говорю
- Ясно, сюда значит.
И ставлю его к стенке.
Тогда он мне
- Ты что меня не понял? Вы что все крановщики такие? Ты тоже нас убивать пришел?
И встает с молотком в руке.
Несколько мыслей пронеслось в моей голове - первая: "Ну, может гвоздь просто срочно забить решил? Вторая - Ко мне то претензий у него нет. И последняя - Кажется пора вспомнить чему меня 8 лет учили на каратэ".
И я поднял железный прут.
Остальным строителям это не очень понравилось. И они тоже встали, взяв в руки разные невинные мелочи, типа арматуры.
Вообщем, как вы поняли, все предвещало, что утро будет добрым. Но тут из дома вышел их прораб.
То, что это прораб, я сначала совсем не подумал. Это был просто какой то Омар Хайям. Потому что он был в чалме и с книгой в руке! На стройке!
Он одним взглядом оценил "дружескую" обстановку и спокойно сказал
- Доброе утро, брат. Заходи, дорогой. Выпьем кофе, поговорим. А потом уже будешь поднимать всякие железки.
И обняв меня свободной рукой, завел внутрь. Не знаю от чего я был больше в шоке - от "радушной" встречи строителей или от этого парня. Но мое впечатление от него росло с каждой минутой.
Он налил мне кофе. Заверил, что никаких наездов со стороны рабочих больше не будет. Обьяснил, что особо горячий, с молотком просто друг погибшего строителя. И его можно понять. Но скоро он остынет и снова станет хорошим парнем.
"Омара Хайяма" звали Ахмад. И я вам клянусь, так приятно мне еще ни с кем не работалось. Так вежливо и интеллигентно со мной еще никто не говорил. Тем более на стройке, по рации. А, согласитесь, это очень странно вместо привычного: "Але, ты че плохо слышишь? Давай наверх!" Услышать: "Брат мой, подними чуть выше, пожалуйста. Если тебя это не затруднит?"
Утро следующего дня я опять начал с чашечки кофе с Ахмадом. И тут он меня еще больше удивил. Оказалось, что он самый настоящий суфий! Как Омар Хайям! И тоже как и я занимается духовным развитием. Только я - мудростью с еврейскими корнями - каббалой, а он мусульманской мудростью. И оказалось, что в наших знаниях так много общего, что из за увлекательной беседы он с каждым днем отпускал меня на кран все позже и позже. И вместо 7.15 я иногда начинал работать около 8.
Как то, одним утром Ахмад мне говорит
- Ты видел, что все мои ребята каждый день молятся? Так вот, до того, как погиб Амир, молились только пару из них. Как им обьяснить, что Всевышний - это закон любви, которому нужно соответствовать, а не просто просить избавить от несчастий.
- Точно. И что это соответствие Высшей Силе достигается молитвой не за себя, а за других. И только тогда и у тебя самого все будет в порядке.
- Верно, Эйтан. Все как у нас. Удивительно.
- Слушай, Ахмад. Может мне сегодня все таки залезть на кран?
Не знаю, возможно когда нибудь я бы стал приходить на работу только побеседовать с Ахмадом, но дней через десять меня послали на другой обьект и наша "служебная дружба" закончилась.
На прощание мы обнялись как настоящие братья. Несмотря на то, что я еврей, а он араб, то ощущение духовной близости, которое между нами возникло, останется со мной навсегда.
И закончить я хочу словами об этом мудрого Омара Хайяма:

"Ты думал ли о том, что предок наш — Адам?
Хоть мы разобщены благодаря векам,
Чужими кажемся и чуждыми друг другу,
Родство — мое с тобой — нельзя оспорить нам."

из инета

Смешной ты, папа



- Папа, какая самая маленькая вещь в мире?
- Жизнь человеческая, малыш. Только начнешь жить, и уже старик.
- Да, а физичка сказала, что электрон… А что длиннее всего на свете?…
- Жизнь человеческая. Успеваешь сделать столько ошибок, что и правнуки не могут исправить.
- Географичка говорила - Экватор. Обманывала, что ли?..
Пап, а пап, что дороже всего ценится?
- Жизнь человеческая.
- Точно! Мы это по литературе проходили. А что тогда самое дешевое?
- Жизнь человеческая, малыш. На гроши её разменивают, а то и вовсе даром отдают.
- На истории нам сказали, что труд рабов, папа! Ты, наверное, забыл?
Ну ничего, назови лучше самую сложную теорему.
- Жизнь человеческая, сын. Каждый день с утра до вечера доказываешь что-то себе и другим.
- Нет, нет, нет! Это теорема Ферма, нам математичка рассказывала!
Смешной ты, папа. А простейшую клетку знаешь?
- Жизнь человеческая. Нет в ней окон с решетками, нет дверей с хитроумными замками, нет недремлющего стражника, но и выхода тоже частенько нет.
- Да я из биологии спрашиваю! Потому что в учебнике написано, что…
Ну тебя, папка! Чего ты смеешься?.. А правда, Эйнштейн умнее всех?
- Умнее всех тот, кто позже всех родился.
- А правда, Поддубный был сильнее всех?
- Сильнее всех тот, кто знает языки своих врагов.
- А кто самая красивая?
- Самая красивая та, которая никогда не смотрится в зеркало.
- А самый добрый - это который всех жалеет?
- Самый добрый, малыш, не жалеет себя.
- Папочка, как интересно! Мама говорит, что ты всегда прав…
- Нет, конечно.
- А кто же тогда?
- Ты.
- Почему, папа?
- Ты прав, потому что моложе. Запомни это.
- Ой, как здорово!
- А теперь спи, уже поздно. Мама будет ругаться, если увидит, что ты ещё не спишь....
@Александр Щёголев

Александр Бирштейн

ПРИМЕТЫ

Межбижер захотел начать верить в приметы. Дурной же на всю голову. Или, как говорит тетя Рива, мишигине коп. А муж тети Ривы дядя Петя вообще человек простой, как поленница, еще более краток:
- Еле-еле поц! – говорит он про Межбижера.
А Межбижер не верит:
- Ви мне завидуете!
Ага, тот случай. У дяди Пети работа, зарплата и штук сорок всяких грамот, а у Межбижера пенсия и жалобы во все инстанции на всех жильцов дома вместе или по очереди. А теперь вот желание заиметь собственную примету появилось.
Но чтоб иметь примету, надо ее знать. Одну Межбижер когда-то знал. Ну, когда левая ладонь чешется. То-то радовался, когда его оса за ладонь эту цапнула. А толку? Нет, примета должна быть железной и только своей.
Ну, и…
А ничего! Никто приметами не делится. Даже мадам Берсон. Говорит, что самой надо. А потом сжалилась и рассказала, что чиряк на попе – это к посещению поликлиники.
Нет, такая примета для Межбижера явно лишняя. Он в поликлинику и так ходит анализы сдавать. Просто чемпион по анализам, как врач говорит. Она даже спрашивала:
- Вы все, что сделаете, приносите или что-то дома оставляете?
- А что мне жалко? – радует ее Межбижер.
Так что, посещение поликлиники в качестве награды за примету не устраивало.
Тогда Межбижер решил идти «от противного».
Кстати, так и сказал на посиделках у ворот:
- Пойду от противного!
- От себя не уйдешь! – сурово заметила тетя Маруся.
Но Межбижер решил ее гнусную реплику проигнорировать, а пока определить, что у него есть, чтоб к этому примету привязать. И соседей помочь попросил. Люди знающие, может чего и подскажут. Но соседи – все как один! – гадами оказались.
Например, жалуется Межбижер, что вчера кашлянул два раза.
- К чахотке! – реагирует тетя Аня.
Нос зачесался.
- У нормальных людей к выпивке, а у тебя к кулаку! – постановил участковый Гениталенко.
Споткнулся левой ногой.
- Эх, жалко, что кости себе не поломал!
Это снова мадам Берсон – мерзавка черноротая.
Про правую ногу Межбижер и заикаться не стал. Не доставил соседям такой радости.
А наутро тетя Сима выпендрилась. Бегает по двору, всем рассказывает, что ей куча навоза приснилась. И все ей завидуют. Оказывается, навоз и вообще все дерьмо снится к деньгам.
Все завидуют, а Межбижер неведомого ему Станиславского изображает:
- Не верю! – верещит.
А тетя Сима возьми и найди рубль! Немного порванный, но рубль!
Она-то ликует, а Межбижер в отчаянии. Такая примета мимо прошла. Собственно, а почему мимо? Где это сказано, что примета только для этой везучей Симы действует? Раз примета, то общая! Мы ж все-таки при социализме живем!
А потом тетя Рива сжалилась и еще одну хорошую примету рассказала. Оказывается, если снятся добрые собаки, то это к друзьям.
Так вот, почему у Межбижера друзей никогда не было!
И в ту же ночь ему собака приснилась. Сперва ласкалась, гадина, а потом облаяла. И что вы думаете? Встретил Межбижера алкоголик Стеклотаренко и позвал:
- Пойдем выпьем друг!
Вы поняли?
Правда, потом, когда Межбижер отказался подарить ему два рубля на портвейн, обозвал Межбижера очень плохими словами.
И все из-за собаки. Даже страшно подумать, что с Межбижером бы было, если бы та собака из сна его укусила!
Так и живет Межбижер. И мечтает о хорошем сне, где добрая собака, стоя по колено в дерьме, будет ему улыбаться.
Хотя…
Пусть только собака, только одна добрая собака. А все остальное не так важно!

ДОПРОС



—  Беня, дорогой мой! Шоб лопнули эти глаза, тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог.  Сам Беня! — начальник отдела угро бросился пожимать гостю руку, потащил  его к стулу, практически силой усадил и сам стремительно шлёпнулся в  своё кресло, — Совершенно случайно проходили мимо? Не отпущу ни за какие  деньги. И речи быть не может, шоб я так жил! И не просите даже. Вы  такой редкий гость, такой долгожданный!
И он заорал в сторону двери:
— Зинаида Марковна?! Зинаида Марковна?! Станьте мне любезная! На минуточку, если вы не очень заняты!
Дверь кабинета приоткрылась и в зазор просунулась рыжеволосая женская голова.
— Шо вам уже надо, Зиновий Абрамович?
—  Зиночка, — капитан перешёл с формального языка на  внутриведомственный, — Идите оторвите булки от лавки и принесите нам  кофе. Побольше! Вы шо, не имеете видеть? У нас в гостях сам пан Беня!
— Побольше чашки или побольше в чашку? — мрачно потребовала конкретики Зина, — И кого именно, кофе или воды?
—  Побольше — это об кульке, — внёс ясность капитан, — Набирайте оттудова.  Тот, шо поменьше и настоящий, для комиссии из главка. Это даже слону  понятно!
—  Знать не желаю, на шо вы там намекаете за слона, — визгливо сообщила  Зина, — Но на мне сегодня та самая юбка, из которой пан Яша еле вытащил  вашу Сару всем магазином.
Дверь громко захлопнулась раньше, чем Зяма успел ответить. Он поморщился и обратился к Бене:
— Так за шо мы с вами имели беседу? Ах, да! Такой радость, такой гость. Не отпущу ни за какие деньги.
—  Командир Зяма, шо вы так усложняете всем жизнь? — спокойно осведомился  Беня, закидывая ногу на ногу и вытаскивая из кармана золотой портсигар  ручной работы, — Уже таки скажите, сколько дать. "Ни за какие деньги" —  это сколько в честно заработанной валюте? Или вы хочите в свободной и с  гаком?
—  Слушайте, сегодня у всех в голове вечно этот вопрос "сколько?", —  изумился Зяма, — Как вы можете с порога говорить за каких-то денег,  когда у меня такой радость? Сам Беня!
—  Ну хорошо, — кивнул Беня, — Хочите делать волны, нехай вам будет  сладко. Тогда мне цикаво поинтересоваться. Шо именно вас так заводит,  командир Зяма — то, шо я скоренько пришёл через вашу повестку, или то,  шо ваша повестка пришла до меня? Потому шо последний таки да настоящий  чудо или не зовите меня больше Беня. Особенно с того раза, как наша  почта вчера сгорела аж до полного целиком.
— Шо вы говорите? — всплеснул руками Зяма, — Сгорела? А кто поджёг, вы случайно не знаете?
—  Кто говорил за поджог? — Беня вытащил из портсигара папиросу и вставил  её в угол рта, — Дешевле умереть, чем палить эту малахольную халабуду с  громкой фамилией Главпочтампт. Спросите меня, командир Зяма, так я  отвечу, шо Беня очень любит жизнь. Хочите папироску?
—  Спасибо, Беня, не курю, — отказался капитан, — У меня слезы ходят из  глаз, когда я вижу, как вы таскаете свою безвременную кончину в этом  дорогом портсигаре имени стоматолога Функа. Хотя шо я знаю за Функа? Ни  шиша. Поэтому я в два раза больше рад, шо вы не знаете за поджог.
— Шо я могу знать за поджог, пан капитан? Я вообще панически боюсь огня. У меня даже нет спичек. А у вас?
—  От шо за тюлька, Беня?! — Зяма покачал головой, — Вы имеете намекать,  шо органы и аферисты это одно и тоже? Шо родная милиция сожгла родную  почту?
— Я хочу прикурить, — хладнокровно ответил Беня, — И прошу органы занять мне огонька. Или это у вас тоже не за просто так?
—  Та перестаньте сказать, — махнул рукой капитан, достал из ящика стола  золотую зажигалку ручной работы и положил её рядом с Бениным  портсигаром, — Прикуривайте на здоровье. По сравнению с ценой за кофе,  это таки да за просто так. А вот и оно.
Дверь сотряслась от пинка, но не открылась. Беня подмигнул капитану.
— Какой нервенный напиток! Командир Зяма, шо вы там уже пришили бедному кофе, шо оно хочит покоцать ваш дверь?
Еще один пинок сотряс дверь. Из-за неё послышалось ворчание Зины:
—  Шо такое? Зиновий Абрамович? Шо вы там запираетесь, как будто считаете,  шо никто в городе не имеет понятия, шо вы там считаете! Будьте  мужчиной, спекулируйте так, шобы люди не мучились вопросом или вы им по  карману. Органы и так продаются по диким ценам.
Капитан закатил глаза и шумно выдохнул.
— Нет, вы видите, пан Беня, с кем приходится? Как тут не завыть на луну?! А вы говорите, оборотни в погонах.
—  От шо вы вечно ложите чужих слов до меня в рот? Кто вообще говорил за  органы? — Беня встал со стула, подошёл к двери и повернул ручку, —  Зиночка! Какой приятный неожиданность. Шо ж вы не заходите? Скорее  ставьте кофе на стол, а то разольёте ваш этот, я дико извиняюсь, химикат  на ковёр и таки устроите пану начальнику его любимый пожар.
Зина  поставила на стол две чашки с дымящейся жидкостью бледно-коричневого  цвета, на мгновение состроила глазки капитану, смешно сморщила нос,  скользнув взглядом по Бене, и вышла, воинственно качая бёдрами. Беня  послал ей воздушный поцелуй и повернулся к капитану.
— Пан Зяма? А шо вам далась эта почта? Люди говорят, шо она таки очень удобно сгорела.
—  Я почему так крепко переживаю за почту, Беня? — капитан шумно отхлебнул  из чашки, — Этот непредвиденный пожар проглотил весь лантух с  налоговыми отчётами. Титанический труд сгорел синим пламенем. Сколько  заработали цеха, магазины, частные клиники, маклерские конторы, кабаки и  прочие уважаемые заведения, теперь уже никому никогда не узнать. Пан  инспектор немелодично вопит ой-вэй и рвёт себе последние волосы на пузе.
—  Так скажите ему хором шо-нибудь утешительно-шуршащее, — предложил  Беня, — Нехай не винит себя за стихийное бедствие. Предвидеть пожар не  умеют даже старые яхны на базаре, а они предсказали ещё за реформы этого  вольтанутого царя, пана Пети. И слушайте, какое счастье, что пана  инспектора не было на почте в момент аварии.
—  Имеются слухи, шо до пана инспектора уже ходили кое-какие уважаемые  люди нашего города, — сообщил капитан, — Ну там… галантерейщик Шульман,  стоматолог Функ, терапевт Канарейчик. Даже маклер Спектор не смог  сдержать сочувствия. Говорят, шо пану инспектору медленно, но регулярно  становится лучше.
—  Фартит пану инспектору, — Беня прикурил от капитанской зажигалки и  мужественно пригубил кофе, — Сиди-катайся, кушай апельсину. А родной  милиции сплошной головной боль.
Капитан хмыкнул и прешёл к основному моменту допроса:
—  Кстати, Беня, вы случайно не знаете, сколько время на ваших неожиданно  золотых часах имени маклера Спектора? Хотя шо я знаю за Спектора? Ни  шиша. Но пора же уже и за дело сказать абиселе ласковых слов.
Беня затянулся, выпустил колечко дыма и, глядя сквозь него на капитана, спросил:
— Насколько ласковых, командир Зяма?
—  Смотрите сюдой и решайте, как сами хочите, — Зяма положил зажигалку на  портсигар, — Вы имеете замечать разницу в размерах? Так я сплю и вижу  шобы её сохранить.
Беня оценил разницу и довольно кивнул.
—  Таки я да умею предвидеть или больше не зовите меня Беня. Пан капитан,  на улице, у входа в этот храм справедливого раздела с ближним, уже битый  час мается мадам Соня с пачкой материалов по вашему делу. Так крикните  своему штемпу на шухере, шобы ей дали зайти.
Через  три минуты, насвистывая куплеты Мефистофеля, рыжеволосая Соня вошла в  кабинет, хмуро кивнула капитану и нежно улыбнулась Бене.
— Бенчик, пан начальник передумал за праздник для кишени или тогда шо я прохлаждаюсь, как фуцел в бардаке?
—  Нет, как мы с вами похожи, Беня, — сверкнул улыбкой Зяма, — Мы оба ни  шиша ни за шо не знаем, это один. Мы оба ценим золотой цвет во всех его  появлениях, это два. Мы оба умеем сразу найти общий язык, это три.
—  Таки оба-на и триптих маслом, — кивнул Беня, — Или больше не зовите нас  Беня. Соня, постойте уже свою красоту близко до командира Зямы, нехай  ему станет капельку светлее в душе.
Соня  обошла стол, остановилась около начальника угро, легко касаясь бедром  его плеча, и, глядя в потолок, опустила пухлый конверт в полувыдвинутый  ящик.
—  Сонечка Львовна, вы таки настоящий Прометей, шоб им там икалось, этим  задрипанным грекам! Хочите позавтрикать с божественным орлом? —  воскликнул капитан, игриво толкнув женщину плечом. Та скривила губы и  презрительно хмыкнула. Зяма театрально вздохнул, — От шо вы так не  любите милицию, мадам Соня? А промежду нами, милиция от вас глаз отвести  не может… Тихо млеет от желания наложить на вас руки… Рай в  шалаше-одиночке… Редкие свидания… Ммм..
—  Командир Зяма, таки хватит этой чёрной милицейской романтики. В вашем  почтенном возрасте шуры-муры — это ядовитый яд, — тихо заметил Беня и  бросил окурок в чашку с остатками кофе, — Вы же нам так дороги, как  родной папа! Зачем нам вас потерять? Кто знает, почём будет чужой дядя в  родном кресле?
Соня же просто молча сжала руку в кулак и сунула его капитану под нос.
—  Вы такая красноречивая, мадам Соня, шо Гомер от зависти должен  повеситься на статуе Гоголя, — спокойно улыбнулся Зяма, — Как вам к лицу  этот шикарный маленький шрамик на костяшке. Я просто так и вижу в нем  прикус имени пана Канарейчика. Хотя шо я могу знать за Канарейчика? Ни  шиша.
Соня убрала кулак и сложила губки бантиком. Капитан удовлетвлетворенно крякнул.
—  Дорогой мой Беня, шо ж вы так сразу уходите? Но раз таки уходите, то шо  так медленно? Загляните ещё в следующем месяце, слушайте? Я завсегда  крепко счастлив вас видеть!
— Ой таки да, — Беня неспешно поднялся со стула и кивнул Соне, — Совсем забыл, мы же дико торопимся.
—  И не говорите, пан Беня, — капитан нехорошо прищурился, глядя на  гостя, — Какой занятой человек, какой занятой. Знаете… вы только что  убегали так сломя голову, шо даже забыли свой чудесный портсигар у меня  на столе. Какой жалость, шо вам вечно некогда за ним зайти. Ах, этот  паршивый недостаток времени… Впрочем, за часы мы обсудим в следующем  разе.
Начальник  угро локтем сбросил портсигар в ящик стола, достал из него же золотое  перо ручной работы и вывел на Бенином пропуске изящным почерком —  "Временно свободен, мадам включительно. Пустить до выхода".
@интернет