Уголок читателя

Было обычное утро коммунальной квартиры номер четыре в доме по Зеленой


Александр Гутин



- Мама, оно не хочет! Оно не влезает и не хочет!
-Мусечка, вы бы шоколад в мясорубку еще с фольгой засунули! И зачем вам мясорубка, когда есть терка?
-Розалия Моисеевна, вы такая умная, что у вас скоро мозг пойдет носом! И что вы все время смотрите в чужие стороны, когда у вас борщ? Варите свой борщ и я вас не спрашиваю.
-Муся, Розалия Моисеевна права, шоколад надо поломать на кончики, а потом тереть на терке, зачем тебе мясорубка?
-Ну, так я ей и говорю, зачем ей мясорубка, только ваша Муся это не Муся, а какой-то бендюжник, кричит и хамит пожилой женщине.
-Розалия Моисеевна, у вас борщ, идите его солить и не думайте, что вы самая умная,а вокруг мебель!
-Вот видите, она опять, ваша Муся! Приличные родители, надо же…
-Мама я хочу какать!
-Левочка, подожди, я тру шоколад, у меня грязные руки.
-Мама я хочу какать, я сейчас покакаю прямо на половик!
-Муся, идите усадите ребенка в уборную, вы что боитесь измазать шоколадом его дрек? Я только позавчера выбивала половик!
-Мама я хочу какать! Мама я хочу какать!
-Оу, Муся, иди уже усади Левочку, я потру твой шоколад!
-Семен Иммануилович, вы что опять в уборной? Выходите, тут ребенок хочет!
-А почему вы думаете, что я не хочу? Я только зашел!



-Так вы всегда хочите, а ребенок только иногда. И вы уже со вчерашнего дня там живете и не выключаете за собой свет!
-Мама я хочу какать!
-Семен Иммануилович, если Левочка покакает на половик, вы сами будете его нести в химчистку, выходите из уборной, я вас умоляю!
-Ша! Я уже выхожу! Я так не могу, тут не дают спокойно жить и умереть! Это же не возможно!
-Семен Иммануилович, тут после вас мухи летают мертвыми и не жужжат! Что вы такое кушали, Семен Иммануилович?
-Муся, когда вы будете ходить в уборную фиалками, я вам сразу сообщу, а пока не делайте мне беременной голову и усадите уже своего Левочку какать!
-Муся, тебе тереть весь шоколад или половину?!Было обычное утро коммунальной квартиры номер четыре в доме по Зеленой. Муся Шнейдерман и ее мама Хана Абрамовна готовили шоколадный пирог, Розалия Моисеевна варила свой борщ, а Левочка, сын Муси и внук Ханы Абрамовны хотел какать.



Именно в это обычное утро коммунальной квартиры номер четыре, сын Розалии Моисеевны, Йося, вошел в парадной майке белого цвета и в синих тапках на ногах на кухню и сказал:
-Мама, вы как хотите, но я так больше не могу, мама!
-Ай, Йося, не делай мне голову, ты видишь я занята и варю борщ?
-Я так больше не могу, мама, и я хочу сказать, что я женюсь.



-В смысле ты так больше не могу и хочу сказать, что ты женюсь?
-Я, мама, женюсь, я хочу тебе это сказать и так больше не могу.
-В смысле, ты женюсь и хочешь мне сказать и так больше не могу?
-Мама, прекратите повторять моих слов! Я именно это и хочу вам сказать! Мне двадцать шесть лет и я имею право!
Розалия Моисеевна положила ложку на стол, выключила газовую конфорку и тяжело опустилась на табурет.
-То есть ты женишься?
-Да, мама, я женюсь.
-То есть ты вот так вот женишься на женщине?
-Да, мама, я решил. Я женюсь на женщине, потому что на мужчине никто не женится.
-Это еще как сказать- вклинилась в разговор Муся.
-Муся Шнейдерман, если ты не замолчишь свой рот, я сделаю тебе первую группу инвалидности вот этим борщом и мне не будет жалко полкило говядины, которые там плавают!-парировала Розалия Моисеевна- То есть ты, Йося, все решил?
-Да, я все решил, мама, и даже не спорьте.
-То есть ты все решил, Йося, а мама может уже ничего не решать? И кто эта шикса, что ты на ней решил?
-Ну, почему сразу шикса, мама? Она хорошая девушка с работы.
-Хорошие девушки не работают на трикотажной фабрике. Там работают шиксы, а хорошие девушки сидят дома и жду пока на них женится хорошие мальчики из приличных семьи.
-Но мама, она правда очень хорошая, мы ходили с ней в драмтеатр и в горпарк кататься на карусели и кониках! Ее зовут Танюша Гапоненко, она живет в общежитии, она …
-Ша! Вы слышали? Гапоненко! Ее зовут Гапоненко из общежития! Мы Фельдман, а она Гапоненко! Конечно, она хорошая, она очень хорошая! Она видит стоит неженатый мальчик из хорошей семьи, воспитанный и одетый в приличную рубашку, так она сразу охмурила и сделал себе личную жизнь!
-Мама, подожди…
-Так мало того, этому шлимазлу больше не нужна мама, которая всю жизнь только и делает, что его любит как свуою жизнь и здоровье, одевает как английского лорда, делает гефелтифиш, который не пробовал сам Леонид Ильич, так зачем ему любить такую маму, когда у него есть Гапоненко, гойка, которая ходит в драмтеатр и катается на кониках!
-Мама, ну хватит играть театр, ты же не в кино! Я женюсь и все!
-Значит я умру. Иди женись, делай что хочешь, на Гапоненке, на Шмапоненке, хоть на негритоске из колоний,мне все равно,я умру и у тебя не будет никакой мамы и тебе будет хорошо.
-Мама!-неожиданно твердо произнес Йося- Я женюсь. Все. До свидания.На свадьбе Розалия Моисеевна не произнесла ни слова. Когда гости начали расходиться, она молча встала, и поджав губы удалилась в комнату, плотно прикрыв за собой дверь, поэтому так и не увидела, как молодожены уезжали в общежитие, где решили жить после свадьбы.
Несколько раз Йося с женой пытались утрясти конфликт, приходили в гости к Розалии Моисеевне, но она только молчала и не притрагивалась к принесенному торту.
Йося очень переживал, удивлялся неприступности мамы, а потом, с горечью констатировал факт того, что она сдавать позиций не собирается и визиты прекратил.
-Муся, вы бы поговорили с Розалией Моисеевной, это же надо устраивать такую трагедию из Гамлета, Йося так переживает, так переживает, что даже похудел и плохо кушает- говорила Зина Хаскина.
-А что я могу сделать? Это же не женщина, а железный Феликс. Можно подумать у нее не один сын, а целая футбольная команда «Динамо»…
С Розалией Моисеевной о сыне никто заговаривать не решался, обходя деликатную тему, а сама она при упоминании его имени мрачнела и принималась нарочито громко звенеть тарелками.



Прошел почти год. Был теплый майский вечер. Возле гаражей играли в домино Зелик Абрамович, Боря Лифшиц и Вася Калюжный. Мальчишки галдели, сидя на пожарной лестнице. Зина Хаскина громко рассказывала что-то по большому секрету жене доктора Шварца Гите Самуиловне, а сам доктор Шварц читал газету на балконе и слушал как дудит репетицию Шуберта на трубе за стеной Сема Зильберман.
Но вдруг двор словно накрыло ватой. Звуки стихли. Костяшка домино застыла в воздухе,зажатая в ладони Васи Калюжного, мальчишки , как по команде перестали галдеть и замерли, раскрыв рот, Зина Хаскина споткнулась на полуслове, а доктор Шварц прекратил шелестеть своей газетой. Даже труба Семы Зильберманы что-то невнятно продудела и замолчала.
Розалия Моисеевна, вешавшая на веревку пододеяльник, удивленно оглянулась и увидела в арке дома своего сына с женой. В руках Йося держал большой сверток, перевязанный голубой лентой.
Под гробовое молчание, переминаясь, Йося нерешительно приблизился к маме:
-Вот, мама. Я так больше не могу и хочу сказать. Хоть ты и может этого не хочешь, но это твой внук Миша, который мой сын. Просто Таня говорит, что ты должна на это посмотреть и познакомиться, потому что вы родственники.
Розалия Моисеевна молча взяла сверток из рук Йоси и заглянула в него.
-Миша?
-Миша. Но если ты не хочешь знакомиться, то он не виноват.
Розалия Моисеевна плакала.
-Мама, прекратите плакать, мама почему вы плачите?
-Идите в квартиру, я напеку оладушки, что вы проглотите язык и все зубы….

-Мама, оно не хочет! Оно не влезает и не хочет!
-Танюша, так порубайте мосол, кто же ложит в мясорубку мясо с мослами,я вас умоляю!
-Муся, смотрите в свою сторону, вас забыли спросить!
-Так Муся права, Таня, мясо надо порубать- сказала Розалия Моисеевна и сняла с плиты кастрюлю с компотом.
-Мама,я хочу какать!
-Подожди, Мишенька, у меня руки грязные! Это не ребенок, это цорес майне грейсе!
Было обычное утро коммунальной квартиры номер четыре в доме по Зеленой.

Хорошая история. .... очень душевная....

А вы говорите ботокс...Да хоть три ведра его залей, Гусей не станешь.



"Гуся"
Ульяна Меньшикова

Как только девы не убиваются за ради красоты и внимания мужского...Все про это знают, говорить о вырванных ребрах и зубах мы сейчас не будем, поговорим о природном обаянии.

Есть такие женщины, глядя на которых понимаешь, что не диетой и хирургией куется бурная личная жизнь, а чем-то совсем другим.

Жила со мной в одном доме девочка. Звали ее, допустим, Марина, но все звали ее все - Гуся, фамилия позволяла. Пока Марина сверкала тощими острыми коленками из под коротких девчоночьих юбок, носила две жиденькие блондинистые косички и стеснялась крупного своего носа, жил наш двор тихо и спокойно. Но как только ей стукнуло пятнадцать, буквально за одну весеннюю ночь что-то с ней произошло.

Рост скорректировался с носом, бюст набрал максимально возможную высоту, колени округлились, а стопа достигла предельного 42-го размера. И тихий наш двор с того приснопамятного дня потерял свой патриархальный покой.... У Гуси завелись женихи. Боже...Что там творилось, маманя моя дорогая. Дрались из-за нее насмерть. Семнадцатилетние с тридцатилетними. Директор кооператива по варке джинсы дрался насмерть с двумя братьями-близнецами, Гусиными одноклассниками, которые оба были безнадежно в нее влюблены. Победив барыгу-кооперативщика они продолжали уже не менее кроваво биться между собой за ее расположение. Не повезло ни одному. Зря уродовали друг-друга ребятушки.

Выбитых зубов, поутру, дворники набирали до двух урн, вот что у нас творилось. Милиция на вызовы соседей уже не реагировала, желая втайне, чтобы вожделевшее Гусю хахальё под горячую руку и ее укокошило, дабы избавить всех от этих страстных потасовок. Соседи наряжались противотанковыми ежами, чтобы не попасть под раздачу...Весело было,

Но сердце Гусинды молчало...Зубы вожделенцев летали по двору, оторванные уши и ноздри исправно штопали в местном травмпункте ненавидевшие Гусю хирурги. Жители многострадального нашего дома уже попривыкли к ночной стрельбе и кровавым лужам, как вдруг... Благая весть! Гуся собралась замуж. Сплотившиеся за годы любовных войн соседи, сбросив бронежилеты, всем двором гадали, кому же удалось вонзить копье амура в Гусино каменное сердце.

Избранником стал ничем не примечательный, похожий на только что вышедшую из шкафа моль Гусин одноклассник с причудливым характером и длинным древнеславянским именем. И грянула свадьба.

Не буду вдаваться в подробности, расскажу вкратце. На свадьбе состоялось восемь грандиознейших драк. Все бывшие теперь уже ухажёры почтили своим присутствием торжество и разнесли в щепы пол ресторана. Подбили оба глаза счастливому молодожёну и порвали на бинты гипюровый шлейф от невестушкиного наряда. Украли у молодой обе туфли 42 размера, попутно чуть не вырвав ей ноги, и всем своим отвергнутым кагалом, с почестями были сданы в милицию родителями счастливых новобрачных. Свадьба удалась.

Но это вообще не конец, а самое начало. После свадьбы Гуся похорошела килограмм на двадцать и стала совершенно ослепительной и уже абсолютно неотразимой. Мужчины сходили с ума еще более страшно. Всякие. Молодые и не очень, богатые и бедные, красивые и квазимодистые. И хлестались за ее внимание так, что пыль стояла столбом по всему околотку. Да что там говорить! Размах был таков, что когда скончался Гусин свекор, гроб с его телом несли не родственники, а в очередной раз передравшиеся поклонники в количестве шести штук, уже получившие на тот момент статус "друзей семьи".

Как ей это удавалось и удается до сих пор: внушать такие страстные чувства, - загадка. Обычная внешность, лишний вес, с точки зрения нынешних стандартов так вообще, за гранью возможного... Но страсти-то кипят, до сих пор, не утихают. Все новые и новые члены пополняют этот странный клуб разбитых Гусей сердец. И ветераны его не покидают, что удивительно. Уже женились все по сто раз и развелись, а верны ей - совершенно не модельной, абсолютно обычной и на первый и на сто второй взгляд женщине. Феномен.

А вы говорите ботокс...Да хоть три ведра его залей, Гусей не станешь.

Да, предотвращая наветы, скажу - верность мужу хранится ей свято!

Вот же... и где секрет? 

«Изя, послушай мамочку, не наше это дело – быть Богом...»

Изя, послушай мамочку, брось этих глупостей, иди домой. Посмотри, на кого ты похож! Вейзмир – бороденку запустил, патлы эти идиотские, балахон этот дурацкий. Изя, не позорь меня. Тебе 33 года, у тебя ни дома, ни семьи, ни работы. Хорошенькое занятие ты себе нашел – работать Богом у гоев. Я посмотрю, какое спасибо ты с них будешь иметь. Я договорилась с доктором Цимерманом, он даст тебе таблетки, у тебя это быстро пройдет. Изя, этот пустой базар про то, что ты «сын Божий», нам всем еще боком вылезет. Нет, как вам это нравится?
Я себе сижу дома, тут ко мне прибегают соседи: «Тетя Маня, идите посмотрите, что ваш сыночек вытворяет». Так я прямо в халате и тапочках побежала. И что я слышу? А? «Оставь отца своего и мать свою и иди за мною». И это я должна слышать от родного сына? Изя, послушай умного человека, брось этих глупостей пока не поздно. Мы еще все из-за тебя будем иметь кучу цурес. Что ты вообще мелешь, какой у Бога может быть сын? Может, у него и теща есть? «От святого духа»? А что я могла еще сказать этому идиоту Йоське, когда он орал: «Скажи, от кого ты беременна, прошмандовка, я пойду набью ему морду»?

Твой «святой дух» торгует соленой рыбой в старом городе. Иди, познакомься с папочкой. «Грядет, шмадет». Где ты таких слов набрался? Изя, иди домой, я сделала такую фаршированную рыбу, что тебе вже никакого «царства божия» не захочется. На, скушай кусочек, в нем куча витаминов.

Господи! Мыши, тараканы, инспекторы Битуах Леуми у меня уже были. Для полного счастья мне в квартире только Бога не хватает. И не надо мне вешать лапшу на уши про «птичек небесных, которых Господь питает». Машканту за тебя тоже птички будут платить? Изя, послушай мамочку, не наше это дело – быть Богом. Это тяжелая и вредная работа.

Попалась мне в незапамятные времена чудесная книга, написанная очень "смачно",
"Май нейм из Маня"
Короткая по объёму, но в ней целая эпоха. Как и в жизни, в ней смех и слёзы идут рядом. Полкниги смеялась, полкниги плакала. На примере маленького "коммунального" многонационального двора показана жизнь всей страны с её "еврейским вопросом"...
... Обида, обида за страну, из-за которой рвутся связи, нивелируется само понятие дружбы... "Еврейский вопрос", который навязан политиками...

"— Почему ты меня ни в чём не упрекаешь?
— За что? Ты был винтиком этой беспощадной машины, которая переехала
миллионы жизней."
"— Какой позор: мой сын — враг народа! — кричал он, воздевая руки к небу.
— Я — не враг народа, я — враг государства..."
Израиль — единственная страна, где если мне скажут:
— Грязный еврей,— я пойду и умоюсь...

Написал эту книгу
Александр Семёнович Каневский
______________________________

ТЭЗА С НАШЕГО ДВОРА или МАЙ НЕЙМ ИЗ МАНЯ

Моряк возвратился первым. Это он научил бабу Маню кричать «Полундра!». Маня с утра до вечера сидела на улице у подъезда на высокой табуретке и парила ноги в тазике, подливая в него кипяток из большого чайника.



Она беседовала со своей подругой, которая таким же способом размягчала подагру на другой стороне улицы. Они вели диалог, перекрикиваясь через проезжую часть. Моряк говорил Мане, что в этой позе она похожа на морского наблюдателя, и, заглядывая в тазик, интересовался:

— Не штормит?

Свободное от тазика время Маня проводила в туалете, откуда её трудно было выдворить, хотя Лёша крупно написал на двери туалета: «Регламент!» На кухню она выбегала в сиреневых трико до колен и в мужской футболке, как объясняла окружающим, «по-домашнему». Травмированный этим видом, Лёша купил и подарил ей красные французские рейтузы. Рейтузы Мане очень понравились, она натянула их на трико и гордо расхаживала по квартире. Лёша говорил, что в этих красных рейтузах баба Маня может шагать впереди первомайской демонстрации вместо флага.


Сперва в нашем дворе стоял мусорный ящик, большой, как особняк. Потом его разломали, а мусор стали выбрасывать в специальную машину, которая к концу дня подъезжала к дому, шофёр звонил в колокольчик, давая знать о своём прибытии, и к машине тянулась цепочка женщин с мусорными вёдрами. Баба Маня с ведром наготове уже полдня напряжённо поджидала мусоросборник, как охотник поджидает добычу: дитя очередей, она и здесь хотела быть первой. Сразу после обеда начинала интересоваться:

— Смиттё не звонило?

Однажды она перепутала: у дома остановился автобус, и шофёр поднял крышку капота, чтобы проверить работу двигателя. Раскрытый капот напоминал пасть мусоросборника, и Маня, подбежав, вытряхнула туда содержимое мусорного ведра.

Онемевшему от этой наглости водителю спокойно объяснила: «Так надо» и ушла, счастливая, что опять была первой. Шофёр еще долго не мог прийти в себя, а двигатель обиженно отплёвывался картофельными очистками и шелухой от яиц.



_____________________________________________________________________________________________________________

Будет неправдой утверждать, что Марина не имела никаких талантов: у неё была одна, но пламенная страсть — она обожала стирать. Стирала всё, что попадало под руку: трусы, платья, костюмы, фуражки. Однажды под Новый год, постирала своё зимнее пальто, которое сохло весь январь. Потом она прокипятила Тэзину сумку с деньгами, полученными за проданные билеты. Тэза весь день сушила рубли, пятёрки и десятки, разглаживая их утюгом. Но, поскольку Марина добавила в кипяток синьку, купюры приобрели цвет утопленников, и стало рискованно сдавать деньги в кассу: их могли принять за иностранную валюту. С тех пор Тэза, ложась спать, прятала все свои вещи под подушку, иначе Марина их находила и стирала. И ещё она любила выметать из комнаты мусор, а поскольку мусором считала всё, что не было заперто от неё, то выметала и выбрасывала расчёски, тапочки, футляры от очков…
_______________________________________________________________________________________________________________

Уже много лет во дворе жила добрая и умная дворняга Булочка, для которой в углу двора положили пласт войлока и соорудили над ним маленький навесик. Там же стояли две миски — персональная посуда Булочки. Ежедневно соседки подливали в эти миски молоко, подкладывали еду, подбрасывали лакомства. У Булочки был приходящий муж из соседнего двора — пес Шмурдяк. Супруги жили в согласии, никогда не облаивали друг друга, вместе гуляли, вместе выхаживали своё потомство. Булочка была серебристо-бежевого цвета, Шмурдяк — жгучий брюнет. Дети у них получались двухцветными, в пятнах или полоску, как леопарды или как зебры, и их охотно разбирали жители нашей улицы, существовал даже специальный список: кому — когда.

Однажды Булочка не могла разродиться, во дворе переживали, сочувствовали, но не знали, как помочь. По поручению соседей баба Маня побежала к профессору-гинекологу Глинкину, который жил напротив нашего дома. Был уже поздний вечер, недовольный Глинкин вышел в пижаме со стаканом чая в руке.

— Она так мучается! — взмолилась баба Маня. — Помогите ей родить!

— Я не акушер. — раздражённо ответил Глинкин. — И потом, вы же видите: я пью чай.

— Профессор, вы уже ничего не пьёте! — сказала баба Маня и всунула два своих пальца ему в стакан.

Возмущённый этой наглостью, Глинкин закричал:

— Убирайтесь вон! Я никуда не пойду!


— Если вы не пойдете, я сейчас тут лягу и буду лежать всю жизнь, — спокойно сообщила баба Маня и начала медленно сгибать колени.

Перспектива всю жизнь видеть в своей передней лежащую бабу Маню потрясла Глинкина, и он согласился. Роды прошли благополучно, и щенки так понравились профессору, что он потребовал и себе одного.



Марина, вспомнив дядины уроки, резко крутанула бедром. Но с перепугу она сделала это сидя и сбила Мефиля со стула. Он упал вместе с горячим чаем и ошпарил себе ноги. Вечер явно удался.



________________________________________________________________________________________________________________

— Увы, я не могу жениться.

— Почему? — испугалась баба Маня. — Неужели вы ранены туда?

— Слава Нептуну, физически я не пострадал. Просто я никогда не смогу раздеться при женщине. — Моряк имел в виду свое истатуированное тело. — Даже я краснею, когда сам себя читаю перед зеркалом.
_______________________________________________________________________________________________________________

Мы приехали нищими, мы ничего не смогли провести сквозь таможню», он искренне возмущался...

— Неправда! Мы приехали богатыми. Мы привезли с собой интеллект, и российскую щедрость и широту души, и наивную доверчивость бывших пионеров — до сих пор верим газетам, верим обещаниям и по-детски удивляемся, когда нас обманывают. А главное, мы вывезли свой безумный и прекрасный образ жизни, когда к другу с бутылкой водки и с банкой солёных огурцов можно ввалиться поздним вечером без предупреждения. И друг не удивится — он ведь тоже из России…

И Алик был прав: наши люди вывозили, в первую очередь, не мебель, не ценности, не одежду — каждый, привёз свой характер и свои пристрастия. Кто интересовался газетами, тот и здесь покупал их пачками на последние гроши. Кто ходил в театры и на концерты — и здесь не пропускал ни одной афиши. Кто гулял — пускался в загулы, кто выпивал, тот находил собутыльников. А кто ныл и хныкал, тот продолжал брюзжать и возмущаться… Единственное, что объединяло всех — это неуёмная тяга к политическим спорам и дискуссиям — тель-авивские кухни сразу превратились в московские, и там до поздней ночи кипели страсти и решались судьбы Мира…

— …Самое обидное, — горячился Борис, — что мы вывезли с собой и советскую категоричность, и активное неприятие чужой непохожести: не дать, не разрешить, не пропустить вперёд. Появляется одна русская партия, тут же немедленно возникают ещё две, и давай душить друг друга — в итоге, все проигрывают. Появляется преуспевающая русская газета — её тут же поливают грязью коллеги-журналисты!..

— Но это же объяснимо, — попыхивая трубкой, включился Иосиф, — Нас много лет приучали: «Все равны!.. Все — винтики!.. Все одинаковы!»… Как же теперь согласиться, что кто-то умней и талантливей? Ату его, ату!..

— Это у вас они жиды, а у нас — они явреи!

— Крещёные евреи часто были самыми махровыми антисемитами. Но я никогда не думал, что христиане могут быть самыми одержимыми иудеями.

— Знаешь, сын, раньше Калахари, Гваделупа и Израиль для меня звучали одинаково. А теперь, когда я узнала эту страну, я полюбила её, и этот народ, и его историю. Я чувствую себя здесь, как дома.

— А почему же эта твоя любимая страна не принимает твоего сына?

— А ты её принял?.. Ты её признал со всеми её недостатками, парадоксами, даже пороками?.. Недавно я прочитала: «Израиль — это зеркало: какую рожу скорчишь, такую увидишь в ответ». Улыбнись Израилю — и он улыбнётся тебе...


На вопрос «Почему сам не едешь?» убеждённо отвечал:

— Нельзя бежать отсюда всем, нельзя!.. Здесь скопилось много зла и ненависти, поэтому Бог не любит эту землю — вот она и болеет. А вместе с ней болеем и мы. Именно здесь полыхнёт большая беда и догонит нас, куда бы мы не уехали. Кто-то должен остаться и гасить этот пожар, пока он не распространился по всему миру.



_______________________________________________________________________________________________________________
Очень трудно из этой книги выписать цитаты. Каждое предложение, каждое слово наполнено большим смыслом. Читайте!!!

И смех, и слёзы, и любовь...

________________________________________________________________________________________________________________

ЧИТАТЬ ВСЮ КНИГУ

На чтение у вас уйдёт всего полчаса-час времени,
но, поверьте, что это время не будет потрачено зря!

  Супер!!! Обязательно дочитаю, но чуть позже. 

Однажды к Фаине Раневской приехала сестра из Парижа...


Реальная история!
Советскую актрису Фаину Раневскую часто называют «одной из величайших русских актрис XX века». Сегодня мы публикуем рассказ о ней «Сестра из Парижа» автора-классика Александра Каневского. Отрывок взят из его книги «Человек с того смеха».
«Сестра Фаины Раневской Изабелла Фельдман жила в Париже. После смерти мужа её материальное положение ухудшилось и она решила переехать к знаменитой сестре в Москву.
Обрадованная, что в её жизни появится первый родной человек, Раневская развила бурную деятельность и добилась разрешения для сестры вернуться в СССР.
Счастливая, она встретила её, обняла, расцеловала и повезла домой. Они подъехали к высотному дому на Котельнической набережной.
— Это мой дом, — с гордостью сообщила Фаина Георгиевна сестре.


Изабелла не удивилась: именно в таком доме должна жить её знаменитая сестра. Только поинтересовалась:
— У тебя здесь апартаменты или целый этаж?
Когда Раневская завела её в свою малогабаритную двухкомнатную квартирку, сестра удивлённо спросила:
— Фаиночка, почему ты живёшь в мастерской, а не на вилле?
Находчивая Фаина Георгиевна объяснила:
— Моя вилла ремонтируется.
Но парижскую гостью это не успокоило.
— Почему мастерская такая маленькая? Сколько в ней „жилых“ метров?
— Целых двадцать семь, — гордо сообщила Раневская.


— Но это же тесно! — запричитала Изабелла. — Это же нищета!
— Это не нищета! — разозлилась Раневская, — У нас это считается хорошо. Этот дом — элитный. В нём живут самые известные люди: артисты, режиссёры, писатели. Здесь живёт сама Уланова!
Фамилия знаменитой Улановой подействовала: вздохнув, Изабелла стала распаковывать свои чемоданы в предоставленной ей комнатушке.
Но она так и не смогла понять, почему этот дом называется элитным: внизу кинотеатр и хлебный магазин, ранним утром грузчики выгружали товар, перекрикивались, шумели, устраивали всем жильцам „побудку“.
А вечерами, в десять, в одиннадцать, в двенадцать оканчивались сеансы и толпы зрителей вываливались из кинозала, громко обсуждая просмотренный фильм.
— Я живу над „хлебом и зрелищами“, — пыталась отшучиваться Фаина Георгиевна, но на сестру это не действовало.


— За что тебя приговорили жить в такой камере? Ты, наверное, в чём-то провинилась.
В первый же день приезда, не смотря на летнюю жару, Изабелла натянула фильдеперсовые чулки, надела шёлковое пальто, перчатки, шляпку, побрызгала себя „Шанелью“, и сообщила сестре:
— Фаиночка, — я иду в мясную лавку, куплю бон-филе и приготовлю ужин.
— Не надо! — в ужасе воскликнула Раневская. В стране царили процветающий дефицит и вечные очереди. Она понимала, как это подействует на неподготовленную жительницу Парижа.
— Не надо! — я сама куплю.


— Фаиночка, бон-филе надо уметь выбирать, а я это умею, — с гордостью заявила Изабелла и направилась к входной двери. Раневская, как панфиловец на танк, бросилась её наперерез.
— Я пойду с тобой!
— Один фунт мяса выбирать вдвоём — это нонсенс! — заявила сестра и вышла из квартиры. Раневская сделала последнюю попытку спасти сестру от шока советской действительности:
— Но ты же не знаешь, где наши магазины!
Та обернулась и со снисходительной улыбкой упрекнула:
— Ты думаешь я не смогу найти мясную лавку?


И скрылась в лифте.
Раневская рухнула в кресло, представляя себе последствия первой встречи иностранки-сестры с развитым советским социализмом.
Но говорят же, что Бог помогает юродивым и блаженным: буквально через квартал Изабелла Георгиевна наткнулась на маленький магазинчик, вывеска над которым обещала „Мясные изделия“.
Она заглянула вовнутрь: у прилавка толпилась и гудела очередь, потный мясник бросал на весы отрубленные им хрящи и жилы, именуя их мясом, а в кассовом окошке толстая кассирша с башней крашенных волос на голове, как собака из будки, периодически облаивала покупателей.
Бочком, бочком Изабелла пробралась к прилавку и обратилась к продавцу:
— Добрый день, месье! Как вы себя чувствуете?
Покупатели поняли, что это цирк, причём, бесплатный, и, как в стоп-кадре, все замерли и затихли. Даже потный мясник не донёс до весов очередную порцию „мясных изделий“. А бывшая парижанка продолжала:
— Как вы спите, месье?.. Если вас мучает бессонница, попробуйте перед сном принять две столовых ложки коньячка, желательно „Хеннесси“… А как ваши дети, месье? Вы их не наказываете?..
Нельзя наказывать детей — можно потерять духовную связь с ними. Вы со мной согласны, месье?

— Да, — наконец выдавил из себя оторопевший мясник и в подтверждение кивнул.
— Я и не сомневалась. Вы похожи на моего учителя словесности: у вас на лице проступает интеллект.
Не очень понимая, что именно проступает у него на лице, мясник на всякий случай смахнул с лица пот.
— Месье, — перешла к делу Изабелла Георгиевна, — мне нужно полтора фунта бон-филе. Надеюсь, у вас есть?

— Да, — кивнул мясник и нырнул в кладовку. Его долго не было, очевидно, он ловил телёнка, поймал его, зарезал и приготовил бон-филе. Вернулся уже со взвешенной и завёрнутой в бумагу порцией мяса.
— Спасибо, — поблагодарила Изабелла. И добавила: — Я буду приходить к вам по вторникам и пятницам, в четыре часа дня. Вас это устраивает?
— Да, — в третий раз кивнул мясник.
Расплачиваясь в кассе, Изабелла Геогиевна порадовала толстую кассиршу, указав на её обесцвеченные перекисью волосы, закрученные на голове в тяжелую башню:
— У вас очень модный цвет волос, мадам, в Париже все женщины тоже красятся в блондинок. Но вам лучше распустить волосы, чтобы кудри лежали на плечах: распущенные волосы, мадам, украсят ваше приветливое лицо.
Польщённая кассирша всунула два указательных пальца себе за обе щеки и стала с силой растягивать их, пытаясь улыбнуться.

Когда, вернувшись домой, Изабелла развернула пакет, Фаина Георгиевна ахнула: такого свежего мяса она давно не видела, очевидно, мясник отрезал его из своих личных запасов.
— Бон-филе надо уметь выбирать! — гордо заявила Изабелла.
С тех пор каждый вторник и каждую пятницу она посещала „Мясные изделия“. В эти дни, ровно в четыре часа, мясник отпускал кассиршу, закрывал магазин, вешал на дверь табличку „Переучёт“, ставил рядом с прилавком большое старинное кресло, купленное в антикварном магазине, усаживал в него свою дорогую гостью, и она часами рассказывала ему о парижской жизни, о Лувре, об Эйфелевой башне, о Елисейских полях…
А он, подперев голову ладонью, всё слушал её, слушал, слушал… И на лице его вдруг появлялась неожиданная, наивная, детская улыбка…»

ИСТОЧНИК

Я даже не знала, что Раневская такой красавицей в молодости была. 

mamusia пишет:Я даже не знала, что Раневская такой красавицей в молодости была. 

Очень спорное заявление...

А в детстве я думал...



Помню в детстве (года в 4) смотрел на карту и с удовлетворением отмечал насколько СССР больше США и всегда при этом смотрел на левый верхний угол карты с надеждой — там был еще один СССР! Думал — ого, сколько СССР-ов — в случае войны ОНИ нам помогут! Все бы ничего, да в правом верхнем еще одни штаты были…

Я когда маленький был, думал что кукушка размером с комнату. А потом, уже в школе, думал что у рака ноги только с одной стороны, потому что в учебнике биологии он так нарисован был.
А я в детстве думал, что водитель крутит руль туда-сюда, чтобы машина ехала. Типа от него передача на привод. Недавно смотрел свои детские рисунки — одно время меня перло рисовать торпедо(?) автомобиля, со всякими там рычажками, кнопочками и пр., так вот неизменным элементом там кроме руля был рычажок с подписью типа "прямо/косо" (ехать). У меня родители тогда занимались швейным делом, в доме всегда была пара швейных машинок, так вот налицо влияние их дизайна на дизайн моих торпедо(?) Кстати, у одной из них и рычажок "прямо/зигзагом" (шить) был.

А по поводу политики и СССРов — первым словом, которое я написал, было "ЛЕНЕН" на борту большого корабля. (Тогда вроде как раз атомный ледокол "Ленин" на воду спустили)

Я думал что “Оптика” это неправильно написанная “Аптека”.

Я думал, что машины ездят за счет реактивной тяги выхлопной трубы — от дымка отталкиваясь. Думал, что в телевизоре дядька сидит и заглядывал вниз — где у него ноги. Думал, что 2000 Ватт — это когда много ваты поджигают.

Я считал, что дублирование фильма = полная пересъемка с "нашими" актерами. (Иначе как объяснить соответствие между открыванием рта и вылетающими оттуда словами.)

В детстве я думал ,что в каждом селе своя Луна. И, когда однажды мы поехали в соседнее село, пытался не уснуть и проверить . Но не смог — уснул ...

Мне мама говорила всегда: " не ешь тесто — кишки слипнутся, придётся операцию делать!" Я верил до... 20 лет Потом, когда подумал, сказал:
— Мама, так ты меня ВСЮ ЖИЗНЬ обманывала ?
— Конечно, зато ты у меня никогда тесто не ел…

А я в детстве думал: как это дядьки столько пива пьют, оно же горькое и невкусное.

Я думал что "Клуб кинопутешествий" — это "клУбкино путешествий". А еще мне было интересно, как же люди живут заграницей, ведь там надо на другом языке разговаривать, И как же они бедные друг друга понимают?

Я думал, что "Программавремя" (на 1 канале была такая в 9 часов) — это одно слово.

У нас на одном высотном доме было написано огромными буквами (выложено кирпичами) "100ЛЕТ" единица была написана как "Г" в обратную сторону, и я думал, что это значит "ТООЛЕТ" то есть туалет. А туалета как раз в этом доме не было.

Индираганди — всегда думал, что это одно слово.

Северный ЯДОВИТЫЙ океан — пугало и настораживало.
Боялся военных блоков — НАТО, СЕАТО и СЕНТО, но думал, что самый опасный СЕАТО.

Чомбе был опасен — чёрный, страшный, в руке бомба с фитилём, которую он совал под Африку, сам висит на ниточках, а сверху им управляет страшенный и огромный дядя Сэм.

Я маленьким умел читать и писать. Но почему-то справа налево. А потом забыл всё. И заново учился как будто ничего и не было никогда. А еще в память засели слова "Эриххонекер" и "Войцехйерузэльски"

Помню в журнале (вроде, "Костёр") была рубрика "За семью печатями". Думал, что это такой ярый стиль борьбы за семейные ценности.

"Баранки гну" — я всегда думал что это какой-то баран по имени "Кигну" — Баран Кигну.

А ещё, я долгое время не очень правильно представлял себе масштабы одного метра. Я прекрасно понимал, что такое метр (в них длину измеряют, всё такое), но у меня в сознании "тот" метр, как выяснилось позже, равнялся где-то 4 "настоящим".

Думал, что гонка вооружений это спортивная машина =))

Я когда в детстве услышал "водородная бомба", думал что это когда всех водой забрызгивает сильно и все потом простужаются и умирают от этого. И еще считал что электростанция — это такие большие батарейки внутри специальных зданиях. А коровы и лошади — это такие большие собаки.

А ещё мама не разрешала брать иголку в руки, говорила, что она вопьётся, дойдёт до самого сердца и тогда ты умрёшь.

А облака в небе — это дым от солнца.

А если какая погода на улице, то такая же и на всей Земле.

А мой брат двоюродный когда ездил к бабушке на электричке и проезжали станцию "Игнатьево", все время спрашивал кого надо гнать :)

Я долго думал, что зеленка, йод и спирт вызывают жжение раны, потому что микробы умирают и напоследок кусаются. Это мне “затирали” родители, опровергнуть смог только с помощью тщательного изучения энциклопедического словаря.

Меня “родоки” на новый год провели: нарисовали мелом на полу следы от двери до елки, типа Дед Мороз приходил, вот я тогда офигел! :)

А я все время в трех мушкетерах в песне слышал "Красавице Икуку" вместо "и кубку".

Еще, помнится, Боярский в "Трех мушкетерах" пел "Pourquoi pas", тоже не могла понять, что он там поет. Кукла Па? Полклопа? Буква Па?

А я помню, в детстве, постоянно слышалось мне из телевизора, там говорили что-то типа "...очередные матчи розыгрыша кубка России...", а мне слышалось очередные матчи Розы Грышекупко из России. Я постоянно думал, что эта за роза, кто она?

А я маленький, пальцем часовые стрелки на 4 переводил. Потому что тогда мама с работы придёт.

В детском возрасте видел, что троллейбусы ездят, цепляясь за пару проводов и думал, что если руками взяться за эти провода, то можно тоже поехать вперёд.

Когда мне рассказывали сказку про Емелю и как он едет на печке — представлял его верхом на газовой плите…

Помните песню про Ладу?

 Под железный звон кольчуги
На коня верхом садясь
Ярославне в час разлуки 
Говорил наверно князь

Так я долгое время третью строчку пропевала
Я росла не в час разлуки....

Потом задумалась, почему князь - она?  Переделала Я на ТЫ  и пела -  Ты росла не в час разлуки....

У меня с Ярославной всё в порядке было!
Я. как и герой рассказа в трех мушкетерах в песне слышала "Красавице и куку" вместо "и кубку".
Разобралась только тогда когда появился инет - посмотрела в гугле текст песни.

КАК НАЗВАТЬ БЛЮДО?

Александр Бирштейн


Я человек деликатный. Поэтому, вместо честной и правдивой фразы – мадам Берсон захотела жрать – вынужден начать свой рассказ словами:
- Мадам Берсон проголодалась. 
В этом не было чего-то необычного. Таковое случалось с ней до десяти раз в день , причем, с утра до утра. Необычное было в том, что, проголодавшись, мадам решила что-нибудь приготовить. Сама!
Нет, я понимаю, что те, кто хорошо уже знает мадам, мне не поверят.
- Во, загнул! – скажут. Но что я могу сделать, если – см. начало! – бесконечно правдив?
Итак, мадам решила готовить. Но что? Она перебирала известные ей блюда и в каждом находила явные преимущества и еще более явные недостатки. Не в силах самой решить тяжелую кулинарную задачу, мадам решила посоветоваться. Время было не позднее – пять утра – так что мадам сочла возможным обратиться к народу непосредственно. Для чего открыла окно, высунулась по пояс и трагичным басом заорала:
- Люди!
Люди, почему-то, еще спали. Или притворялись, что мадам вполне допускала. Черствые они какие-то. На помощь не спешат…
Пришлось мадам напрягаться, форсируя голос. Тут уж не проснуться было трудно. Даже проживающим в соседних дворах. Так что сокровенные планы мадам стали известны примерно трем кварталам нашей довольно длинной улицы Жуковского. Правда блюда, которые соседи включили в меню мадам, вряд ли были съедобны. Что говорило о низком культурном уровне обитателей улицы и незнании ими блюд благодатной одесской кухни. Что поделать, лето, приезжих полно…
Не получив, таким образом, нужного кулинарного совета, мадам таки обиделась. Причем, не на всю улицу – что возьмешь с посторонних? – а на соседей, не выручивших в трудную минуту. Обида даже, на какое-то мгновенье, затмила собой голод. Но, увы, только на мгновенье. Как голодный тигр в зоопарке заурчал живот. Окно было отворено и голуби, мирно гадившие на карнизе, познали ужас и страх. После чего дружно снялись и полетели в даль неведомую, осчастливив по дороге пенсионера Межбижера, воровавшего газеты из почтовых ящиков.
А мадам? Мадам здраво решила все-таки глянуть на имевшиеся у нее продукты. Надо сказать, что, вообще-то, продукты у мадам не задерживались. Еще чего! Не в том их предназначение, чтоб лежать без пользы. А польза в них одна – насыщать мадам. И точка.
Но на этот раз «улов» мадам был обилен. Две помидорины микадо – вчера три кило купила! – кривой до ужаса огурец – хотела показать его Межбижеру и кое о чем спросить. Два перца, одна сосиска – залезла, сволочь, в морозилку и спряталась! Картошка – шла вчера мадам за Петей Топтуновым, ну, мужем этой язвы Ривы. Петя нес картошку с Привоза. Выпил, конечно. И удачно порвал авоську о ручку ворот. Не ведомо, что он донес до дома, но мадам картошки хватило. Еще и осталось. Хлеб был черствый, масло только постное, зато рядом с банками из-под варенья обнаружилась здоровущая банка тушенки. Ну, знаете – с коровьей головой на всегда рваной этикетке. Происхождение банки мадам сходу определить не смогла. Точно помнила, что не покупала. Но это и не удивительно. 
В стакане на подоконнике завивался зеленый – уже почти желтый! – лук из луковицы, поставленной в воду в юнатских, наверное, целях незнамо когда. 
Оглядев припасы, мадам Берсон поняла, что скромный завтрак соорудить ей все-таки удастся. Чем и занялась. Поставив небольшую – литра на три – кастрюльку на огонь и стала заниматься овощами. Чистить картошку – ого ее сколько! – имел Петя, что послушать, имел! Резать перцы, помидоры, огурец – перебьется Межбижер. Да и лук пошинковала. Старую луковицу на сковородку отправила, зеленое поколение мелко покрошила. А тут и вода в кастрюле забулькала. Мадам всю банку тушенку туда и бухнула. С мясом, жиром, листочком лавровым, перцем гороховым. В доме сразу запахло едой, и живот, осознав, что дело делается, унялся орать, а ворчал уже вполне мирно. Если б голуби знали… Но они были уже где-то за Лузановкой.
К жарящемуся луку добавились шинкованные помидоры, а к вареву в кастрюле картошка. Потом к картошке остальные овощи… И мелко порезанная сосиска тоже.
Ой, забыл! Тонко нарезав черствый хлеб, мадам положила его в духовку.
В который раз напоминаю, что окно было открыто! А это для мадам уже потеря квалификации. Обычно, она всегда закрывала наглухо окна, если готовила. А тут…
Запах, струившийся из окна мадам Берсон был вполне аппетитный. Утренняя очередь в дворовую уборную даже отвлеклась. А зря! У Межбижера, уже упоминавшегося тут, был геморрой и запор, но он, снабженный этими выдающимися качествами, успел просочиться без очереди, пока люди отвлеклись. Это существенно продлило срок стояния в очереди для остальных. Тем более, людей дополнительно мучал вопрос: - Что эта сволочь – мадам Берсон - готовит?
Завершая готовку, мадам вылила из сковородки лук с помидорами в кастрюлю, посыпала все зеленым луком и закрыла кастрюлю крышкой. Вкусный запах почти прекратился, люди в очереди успокоились и стали громко кричать Межбижеру приветливые слова. Осыпаемый комплиментами типа – сволочь, крахаидл, йолд и, простите, засранец – Межбижер позорно бежал с насиженного места. 
А мадам достала миску, наломала туда поджарившийся хлеб и до краев залила миску своим варевом. Потом стала есть причмокивая и радуясь.
И только одно не давало ей покоя: как назвать блюдо ею сочиненное? Надо же прилюдно, но небрежно обронить:
- А я утром готовила… 
- Но что? – спрашивала она себя. И не находила ответа. Не находила…

источник

Паспортный Контроль





Было ясно, что до конца войны остаются считанные дни. Настроение в цехах огромного Уральского завода танковых двигателей было приподнятое. Рабочие, инженеры, лаборанты, уборщицы да вообще все собирались в курилках, а то и прямо на рабочих местах у станков и конвейера, читали вслух газеты и обсуждали последние новости из Берлина. Весна была и в календаре, и в набухших почках деревьев, и в грязном талом снегу от которого бежали радужные ручейки, и в настроении людей. Но у Льва Моисеевича, главного конструктора завода, была и другая радость - только месяц назад родилась его первая дочь, которую в ожидании скорой победы назвали Викторией. Хотя производство на заводе давно шло налаженным ходом, работы у него не убавлялось, а даже наоборот, начинались новые проекты и домой, как и прежде, он приходил поздно.
Часов около девяти вечера, когда уже начало темнеть, он вышел из инженерного корпуса, у подъезда которого его ждала служебная машина. Увидев начальника, шофёр вышел и открыл дверцу:
- Добрый вечер, товарищ генерал!
Как было принято в военное время, по должности Лев Моисеевич имел воинское звание генерал-майора, но мундир никогда не надевал и не любил, когда к нему обращались по-военному. Он ответил шофёру:
- И тебе добрый вечер, Степаныч. Я уж сколько раз просил, зови меня по имени, а не по чину. Сам знаешь, я ведь человек штатский, звание у меня только по должности.
- Так ведь, Лев Мойсеич, войне конец, сейчас каждый военный в почёте - от солдата до генерала. И для меня самого радость - генерала возить.
Подрулили к дому, где жил конструктор. Он вышел, захлопнул дверцу и машина уехала. Когда взялся за дверную ручку чтобы войти в подъезд, кто-то положил ему руку на плечо. Он оглянулся и удивлённо замер. Это был Коля, его бывший подчинённый, которого год назад от него забрали на службу в другое ведомство - то самое страшное учреждение, название которого вслух произносить не решался никто.
- Отойдём в сторонку, Лев Моисеевич, поговорить надо, - тихо сказал тот.
Они прошли за угол дома, в тень, и главный конструктор услышал такие слова:
- Вы только никому не говорите, что я с вами встречался. Иначе мне головы не сносить Тут дело такое, срочное. К нам разнарядка пришла, чтобы значит… ну короче, чтобы вас… брать. По какому делу - не знаю, но… Я уверен, что это ошибка, конечно, так ведь пока разберутся, дело может обернуться плохо. Я не забыл, что вы для меня и моей семьи сделали, вот, думаю, может это как раз случай чтобы я вам добром отплатил. Ну вот, я вас предупредил, а дальше - поступайте, как знаете, не мне вас учить. Только прошу - никому о нашем разговоре…
Он пожал руку собеседнику, сделал шаг назад и растворился в ночи.
Потрясённый, постоял конструктор минуту перед дверью, потом решительно открыл её, поднялся на второй этаж, зашел в квартиру и, не снимая пальто, прямиком прошёл на кухню, где жена ждала его с ужином. Он подошёл к ней, обнял за плечи и на ухо прошептал: "Выйдем на балкон, важный разговор" - знал, что в квартире говорить было рискованно.
Вернулись с балкона, жена сняла с антресолей два чемодана и молча стала собирать вещи. Хозяин дома поднял телефонную трубку и попросил соединить его с гаражом.
- Мой вернулся? - после приветствия спросил он дежурного диспетчера. К телефону подошёл водитель.
- Ты, Степаныч, извини, что я тебя дёргаю. Тут, понимаешь, жена надумала ребёнка завтра утром на природу вывезти. К озеру, на пару дней. Я тебе два дня свободных даю. Знаешь ведь, люблю я за баранкой сидеть, так что ты мне не понадобишься. Сам поведу. Ты только вот прямо сейчас машину к моему подъезду подгони и до вторника будешь свободен.
Минут через двадцать водитель позвонил в дверь, отдал ключи и сказал, что машина в полном порядке, в багажнике две канистры с бензином и пожелал хорошо провести время. Вскоре чемоданы были уложены, ребёнок накормлен и закутан в тёплое одеяло. Хозяин дома вынул из шифоньера генеральскую форму, надел. Достал из коробки ордена и медали, приколол их на китель. В спальне оставили включённым свет, снесли вещи вниз, уложили в багажник, а что не вошло - на заднее сидение и ещё до полуночи тронулись в путь. Куда ехать он сначала не представлял, но понимал, что самое безопасное - как можно дальше от дома, на запад, туда, где последние дни гремела война.
Путь был непрост, дороги избиты, продуктов, что с собой взяли, хватило на несколько дней. Ночевали обычно прямо в машине или в гостиницах, которые удавалось получать через военкоматы и военных комендантов. Генеральский мундир и ордена открывали многие двери, производили впечатление и позволяли по тем временам сравнительно быстро - за какие-то две недели добраться до западной границы. Впрочем, слово "граница" в мае 1945 года имело весьма размытый и условный смысл - с востока на запад и в обратном направлении шли бесчисленные эшелоны, автоколонны, пеший люд, беженцы. Так что добраться до румынской Констанцы особенных проблем для генерала с семьёй не было. Там он переоделся в штатскую одежду, на барахолке разыскал нужных людей, благо свободно мог говорить по-немецки и французски. В обмен на именные золотые часы румын-рыбак на своей шхуне согласился переправить их морем до турецкого посёлка Лиманкой. Оттуда добрались они до Стамбула, а затем на пароходе уплыли в Палестину.
* * *
Профессор медицинского факультета Тель-Авивского университета Микки Крафт был знаменит не только в Израиле, но и по всему миру. Вместе со своими учениками и коллегами он разработал уникальный метод операций с новой моделью лапароскопа - медицинского прибора с видео камерой, который позволял делать сложные внутриполостные операции через маленький разрез на тепе пациента. Микки придумал виртуозную хирургическую технику и выступал с лекциями и показательными операциями во многих странах. В конце зимы 1987 года он вернулся из США после трёхнедельных "гастролей" и дал жене слово, что в ближайшие полгода никуда не поедет.
Через несколько дней после возвращения он вынул из почтового ящика большой конверт, обклеенный дюжиной потовых марок с изображениями Гагарина, Ленина и картины "Три Медведя" Шишкина. Отправитель был указан: "Академия Медицинских Наук СССР".

Внутри оказалось письмо на красивом бланке с тиснением за подписью президента академии В.И. Покровского. Академик рассыпался в комплиментах по поводу успехов доктора Крафта и приглашал его приехать в Москву, чтобы прочитать цикл лекций и провести несколько показательных операций в московских клиниках. В те годы ещё не было дипломатических отношений между СССР и Израилем, но академик сообщал, что он заручился личной поддержкой Горбачёва и никаких проблем с получением виз не будет. Академия берёт на себя все расходы и очень надеется на согласие многоуважаемого профессора.
Тогда израильские туристы в Советский Союз ещё не ездили и Микки подумал, что такая поездка может оказаться очень даже интересной. Он показал письмо жене и она сказала, что ведь он обещал по крайней мере полгода быть дома. Однако через пару дней Вики сама об этом заговорила и заметила, что может всё же имеет смысл поехать в Москву, но только если они поедут вместе. Она ведь родилась в СССР, но родители вывезли её оттуда младенцем и с тех пор она никогда там не была и мало что знала про страну, где когда-то жили её покойные отец и мать. Вот она и подумала, что посмотреть Москву было бы заманчиво. Иврит был её родным языком, по-русски она с детства помнила лишь несколько слов, но у обоих был прекрасный английский, так что проблем в общении не ожидалось.
Идея поехать вдвоём понравилась Микки и он написал ответ академику, где сообщал, что мог бы приехать вместе с женой в середине мая на одну неделю, за которую прочитает три лекции и может провести две показательные операции в московских клиниках. Через пару недель ему позвонили из румынского консульства в Тель-Авиве и сказали, что он с женой должны зайти туда с паспортами для заполнения анкет. Ещё недели через три Микки получил конверт из компании KLM, где лежали два оплаченных авиабилета на 15 мая до Москвы с пересадкой в Амстердаме, а в румынском консульстве им вручили вкладыши в паспорта с советскими визами, где была указана цель поездки - научный обмен. Вики, которая работала педиатром в больнице Ихилов, договорилась, чтобы её подменили на 10 дней. Упаковали одежду на все сезоны - поди знай какой там май в России, и вылетели в Амстердам.
В московском аэропорту Шереметьево супругов Крафт встречали два человека из академии. Поднесли цветы и на чёрной Волге отвезли в гостиницу "Москва", что у самой Красной Площади. Вечером за ними заехали те же люди (один из них был переводчик) и повезли на ужин в ресторан "Арагви". Там собралась вся московская медицинская элита во главе с президентом медицинской Академии - гости из Израиля тогда были в диковинку, да и имя профессора Крафта было хорошо известно по многочисленным статьям в научных журналах. После ужина московские коллеги подходили к нему и Вики и задавали множество вопросов. Не о медицине - об Израиле. Доктор Крафт говорил на всех главных европейских языках, поэтому участники банкета могли с ним общаться напрямую, без переводчика. Кто-то из них мог по-английски, другие по-немецки или французски. Было интересно, тепло и у него даже возникло ощущение, что этих людей он знает давно и говорить с ними было просто и интересно. В гостиницу их привезли только к полуночи.
Следующий день был рабочий - лекция в Первом Медицинском Институте. Зал был забит до отказа. Студенты и преподаватели сидели даже на полу. Микки привёз множество цветных слайдов и рабочий лапороскоп последней конструкции. Лекцию читал по-английски, а потому с переводом она заняла часа три вместо обычных двух. Назавтра он провёл показательную операцию, которая транслировалась через закрытую ТВ систему и записывалась на видео. Ассистировал ему один из профессоров, который говорил по-немецки и потому Микки всё на этом языке и комментировал. Так в работе пролетели все шесть дней. Две операции и три лекции. Впрочем, успели и Москву посмотреть - экскурсия в Кремль, Третьяковка, Большой театр - полный джентльменский набор иностранного туриста. Когда вся рабочая и развлекательная программы были выполнены, сам академик Покровский поехал проводить гостей в аэропорт.
Сдали на таможне багаж, на прощание академик поднёс Вики букет роз, тепло попрощались и гости направились на паспортный контроль. У будки пограничного чиновника скучали два солдата с оружием. Стояла небольшая очередь отъезжающих. Когда минут через пять настал их черёд, Микки подошёл к будке первым и подал свой паспорт. Чиновник на ломанном английском спросил какая была цель приезда в СССР, сверил паспорт со своим списком (компьютеров у них в те времена ещё не было), поставил на вкладыше штамп, отдал паспорт Микки и пожелал счастливого полёта.
Затем к чиновнику подошла Вики и протянула ему свой паспорт. Он его тоже сверил со списком, внимательно посмотрел на неё, снял телефонную трубку и кому-то позвонил, потом сказал, что надо подождать. Через минуту подошёл другой офицер, взял паспорт, кивнул солдатам, что стояли у будки и по-русски сказал ей, что она должна идти с ним. Она ничего не поняла, но солдаты взяли её под руки с двух сторон и повели за офицером. Вики пыталась сопротивляться, по-английски сказала, что никуда не пойдёт и на иврите крикнула Микки: "Они меня не пускают!" Но солдаты довольно бесцеремонно увели её силой. Мики бросился было к ней, но офицер из будки и подошедшие охранники его не пустили: "Вам уже поставлен штамп убытия и вы не можете вернуться обратно. Для этого нужна новая виза, а потому идите на посадку в самолёт".
Профессор заявил, что никуда не улетит, пока они не выпустят его жену. Ему велели ждать, но покорно ждать он был не намерен и с израильским напором стал громогласно требовать, чтобы его немедленно выпустили к жене. К скандалам там не привыкли, к нему подошёл старший офицер, слабо но всё же говоривший по-английски, и сказал, чтобы Микки успокоился, шёл на посадку в самолёт, а когда выяснится ситуация с паспортом Вики, её тоже отпустят на посадку. В крайнем случае, она полетит следующим рейсом. Но Микки категорически заявил, что останется ждать прямо вот здесь у паспортного барьера пока к нему не выпустят жену и требует соединить его с академиком Покровским. Тогда офицер отвёл его в свой кабинет, где подал телефонную трубку и спросил, куда он хочет звонить? Микки сказал, чтобы его связали с Академией медицинских наук. Офицеру удалось соединиться с секретаршей Покровского и ей понадобилось ещё какое-то время найти кого-нибудь, кто говорил по-английски. Наконец она объяснила, что президента Академии нет, так как он уехал в аэропорт провожать профессора Крафта. Взбешённый Микки кричал в трубку: "Я и есть профессор Крафт! Они арестовали и не выпускают мою жену!". Его просили успокоиться и подождать. Он мучился ещё часа два, пока не раздался звонок из Академии и он услышал голос Покровского, только что вернувшегося из аэропорта.
Срываясь на крик, Микки объяснил, что по непонятной причине его жену задержали, ничего ему не объясняют и к ней его не выпускают. Как мог, академик успокоил его, сказал, что сам ничего не понимает и пообещал, что немедленно свяжется с министром иностранных дел Шеварднадзе. Ещё где-то через час он позвонил снова и сказал, что министра сейчас нет, он за границей, но его референт смог связаться с КГБ и надеется, что скоро всё прояснится. Между тем, академик сказал, что сейчас же выезжает обратно в Шереметьево, чтобы на месте самому разобраться в ситуации и поддержать своего несчастного гостя.
Доктор Крафт ждал до вечера, нервно меряя шагами коридор. Наконец к нему подошёл незнакомый майор с зелёными погонами и пригласил пройти в его кабинет. Там его ждали академик Покровский и переводчик. Академик пожал доктору руку и протянул кулёк с бутербродами и бутылками с соком. Он сказал:
- Я только что виделся с вашей женой. Она тут же в здании. С ней всё в порядке, я ей такой же пакет с едой принёс. Она в отдельной комнате, ей там удобно. Её пока никуда не отправляют. Я уже нажал на всевозможные рычаги и уверен, что недоразумение скоро разрешится. Мы сами не понимаем, что произошло. Какая-то ошибка.
- Я могу объяснить, - сказал майор, - никакой ошибки тут нет. Мы получили информацию, что ваша жена, профессор Крафт, на самом деле является гражданкой СССР по рождению. Тот факт, что она родилась в СССР, она сама сообщила в анкете, которую заполняла при получении визы. Мало того, в 1945 году она незаконно покинула пределы нашей страны и потому формально подпадает под соответствующую статью уголовного кодекса.
- Да что вы такое говорите! - воскликнул Микки, - ей ведь был только один месяц от роду, когда её родители вывезли в Палестину. Это какой-то бред!
- Да, правда, она была ребёнком, мы это проверили. Но перед законом все равны, независимо от возраста, когда закон был нарушен. Моё мнение, однако, что суд примет во внимание её возраст в момент побега и факт, что она по малолетству не давала согласие на её незаконный вывоз за рубеж. Так что я уверен, уголовного преследования не будет.
- Какой ещё суд! Какое преследование! Что за безумие! Она гражданка Израиля и у неё никогда не было советского паспорта. Я требую соединить меня с посольством Голландии!
- Это ваше право. Но поймите, её нынешнее иностранное гражданство значения не имеет и голландцы ничем не помогут. По рождению Виктория Львовна прежде всего советская гражданка и наш паспорт ей выдадут.
- Никакая он вам не Виктория Львовна! Её зовут Вики Крафт и она моя жена! Я требую, чтобы её немедленно отпустили! Она ни в чём не виновата, она не гражданка вашей страны и никогда не будет! Не нужен ей ваш паспорт!
- Вы зря горячитесь. Она, конечно, советская гражданка, тут сомнений нет. Для выезда граждан за границу у нас есть установленный порядок. Когда она получит советский паспорт, вы сможете ей прислать приглашение по воссоединению с семьёй. Вы ведь её муж? Вот. Она подаст заявление в ОВИР, там его рассмотрят в соответствии с правилами и, я уверен, решат вопрос положительно. Такой порядок. Вы извините, у меня дела. Товарищ академик, вы если хотите, можете тут с профессором Крафтом пока остаться поговорить. Успокойте его, он должен понять, что мы действуем по закону.
Майор встал из-за стола и вышел, прикрыв за собой дверь. У Микки кружилась голова, к горлу подпирала тошнота, он перестал что-либо понимать. Какое заявление? Что такое ОВИР? Приглашение куда и зачем? Какой-то дурной сон!
Академик встал, раскрыл пакет с едой, достал оттуда бутылку с соком и подал Микки:
- Доктор Крафт, не волнуйтесь, вот сок, выпейте. Это всё наша бюрократия, понимаете ли. Ей богу, всё уладится… Я вам обещаю. Но надо терпение. У нас тут ничего быстро не делается…
- Мне кажется, - воскликнул Микки, - они вымогают взятку! Да, да, скорее всего это. Скажите, кому заплатить, я выпишу чек…
- Нет, нет, что вы такое говорите! На этом уровне так это не работает. Завтра же утром я свяжусь напрямую с Михаилом Сергеевичем. Он мне обещал, что проблем не будет. Мой вам совет - успокойтесь, оставайтесь здесь, я договорюсь чтобы вам тут устроили максимум комфорта. Отдохните, почитайте что-нибудь. Я всё беру на себя - вот увидите, Горбачёв даст команду, я уверен. Никому не нужны международные осложнения в такое время. Это всё местное сумасбродство…
Академик и переводчик уехали. Микки отправился в коридор на своё уже обжитое кресло. Он волновался за детей в Израиле - что они могли вообразить, когда родители не вернулись домой и ничего о себе не сообщили! Был поздний вечер, Микки пытался просить работников таможни, чтобы как-то позвонить в Израиль или хоть послать телеграмму или факс. Но никто его не понимал или не хотел понимать, все извинительно улыбались и уходили. Наступила ночь и он измождённый задремал на своём кресле.
Следующим утром он дождался когда через паспортный контроль пошли иностранцы. Услышав английскую речь, он подошёл к пожилой паре из Лондона, подал им свою карточку и попросил, чтобы когда они прилетят домой, послали в Тель-Авив телеграмму, что Вики и он живы-здоровы и скоро будут дома.
К вечеру опять приехали академик с переводчиком, привезли продукты. Покровский сказал, что с самим Горбачёвым поговорить не смог, но его референт обещал, что немедленно доложит Михаилу Сергеевичу и вопрос будет решён в ближайшее время. Прошла вторая ночь. На третий день, небритый и осунувшийся Микки совсем сник. Есть ничего не мог и сидел, опустошённо глядя в стену. Около полудня, к нему подошёл вчерашний офицер и поманил за собой. Пришли в кабинет и там Микки увидел жену. Обнялись. Пошептались.
- Ну вот, всё в порядке, - сказал улыбаясь майор с зелёными погонами, - как мы и надеялись, там наверху разобрались и решили дело закрыть. Вот ваши паспорта, вы оба свободны. Подойдите к стойке компании KLM и они вам организуют полёт до Амстердама.
Микки взял паспорта, обнял Вики за плечи и, не попрощавшись, они молча вышли из кабинета. Когда уже сидели в самолёте, он прошептал ей на ухо:
- Никогда в жизни ноги моей не будет в этой ужасной стране…
@Яков Фрейдин

 В деревне старушка осталась вдовой,
И не с кем теперь поделиться бедой,
А дети разъехались все по домам,
Сказав между прочим «Поехали к нам
Ты домик продай и хозяйство свое,
У нас будешь жить, мы имеем жилье,
Тебе создадим мы хороший уют,
Не нужен тебе казенный приют»…..
Послушала мама и все продала,
А деньги подальше она убрала:
«Я их испытаю, подумала мать,
Пока что про деньги я буду молчать»
Решила с отдачей их не спешить:
«Как мать я смогу и без денег прожить?
И если без денег я детям нужна,
То можно и после отдать. Не беда.
И мало ли что ждет меня впереди?
Вот только не знаю к кому жить идти –
И дочь хороша, хороши сыновья,
Была у нас дружная прежде семья.
Со временем все измениться могли,
Возможно Любовь позабыли они?
Как нежно ласкала, ночей не спала,
Но я ж от них денег тогда не ждала»
Приехала к Мише, он принял ее,
Про деньги пока не спросил ничего,
Но чуть пожила и стал Миша другой,
Его не узнать, стал совсем как чужой.
«Сыночек, скажи, что случилось с тобой,
Поведай как в детстве, не скрой дорогой?
Ну что пристаешь? Ведь работа, дела,
Пошла б ты к Марии и там пожила.
Мише я не нужна, уж ясно теперь,
Коль хочет закрыть за мною он дверь,
А как еще доченька примет меня?
Ведь очень ласковой в детстве была»
Мария не приняла тоже ее:
«К Ивану иди и живи у него»
«Знать деньги нужны, а мать не нужна!»
И мать со слезами к Ивану пошла.
Приходит к Ивану, он хмурый сидит,
На мать из подлобья с досадой глядит
Терзаясь в душе, и сам видно не «свой»,
Как взят из детдома, как сын не родной.
«Ты деньги давай! Я машину куплю!
Возможно относишь их в церковь свою?
Не в гости приехала, здесь будешь жить,
Обязана нам за квартиру платить.
Детей ты обязана наших глядеть.
Не думай от этого что-то иметь.
Прошли времена – ты хозяйкой была.
Теперь нам во всем подчиняться должна.
И рот свой смотри закрывай на замок,
И выучи это, как на дом урок.
Потом я программу составлю тебе,
Для памяти будешь носить при себе.
Что можно сказать, а где промолчать,
Как снег ты свалилась на голову, мать!
Соседям с улыбочкой молча кивай.
Им благодушный вид создавай.
Нас здесь уважают, ты это пойми
И авторитет нам не подорви.
 Ты не современная, стыдно нам, мать!
Ну ладно… про деньги давай толковать».
«А что ж не спросил, есть они у меня?»
«Куда ты их дела? Ты ж все продала?
Пойми, мать, – без денег ты нам не нужна»
И мать на вокзал со слезами пошла.
Сидит на вокзале и плачет, грустит,
Напротив полковник с женою сидит.
И с болью сердечной глядит на нее,
Застенчиво все же спросил у нее.
«Мамаша, скажи, поделись ты со мной,
О чем обливаешься горькой слезой?
Кто мог так обидеть согбенную мать?
(Что деньги имеет решила молчать)
«Да с детками здесь я немного жила,
Сказали: «Без денег ты нам не нужна»
Я думаю разве здесь дело в деньгах?
Жестокости стало уж много в сердцах»
Полковник жену свою подозвал.
И в кратких словах ей все рассказал.
И с нежностью он обратился к жене:
«Может возьмем мы старушку к себе?»
Недавно я маму свою схоронил,
Безмерно и нежно ее я любил,
Померкло вокруг, мир весь стал не такой,
Пойдем будешь нам, вместо мамы родной»
"Пойду я согласна с желаньем твоим.
Но прежде пойдем с вами к детям моим,
Не буду корить их, не стану рыдать,
Имею я нечто им только сказать».
Пришли и собрали детей всех к столу,
Сказала им мать: «Я от вас ухожу.
Для этих людей теперь буду я мать,
Вот им и хочу свои деньги отдать.!»
О-о-о-о- с восклицанием вырвался вздох
И жадно смотрели на тот узелок.
И ссориться стали виновных искать,
По чьей же вине покидает их мать?
Но тот человек прервал этот «бой» …
Вы можете их разделить меж собой.
Вам деньги нужны, а мне нужна мать!
Не будет она у меня горевать».
Ушла мать с людьми от детей навсегда.
И Богу молилась о детях всегда.
Там с ней обращались, как с мамой своей
Создали без денег условия ей.
А дети терзаются грешной душой,
Теперь их навеки покинул покой.
Не рады деньгам и не мил белый свет
И деньги «прошли», и матери нет..
СЕГОДНЯ ЧИТАЮ ЭТО ДЛЯ ДЕТЕЙ,
КТО НЫНЕ ИМЕЮТ ЖИВЫХ МАТЕРЕЙ
ПУСТЬ БОГ ДЛЯ ОЧЕЙ ИМ ПОДАРИТ ПРОЗРЕНЬЕ,
ЧТОБ ЖАТЬ НЕ ПРИШЛОСЬ СВОЙ ПОСЕВ С СОЖАЛЕНЬЕМ.
И пусть удалит Бог от них своеволье,
Иначе их ждет такая же доля.
Пусть стих этот будет всем в добрый урок,
Ведь больно для матери слышать упрек.
А если учесть сколь ночей не спала –
Она для детей уже все отдала!!!!!


К сожалению, автор не указан...

Не приведи господь!

Странный это был Кот...

Остальные представители великого кошачьего племени посматривали на него искоса и не могли понять, что, собственно, он хочет сказать  своим поведением. Ну, то, что он дружил с собаками, ему ещё могли бы простить - некоторые члены племени и сами жили в домах, где обитали эти довольно противные существа.
Странную окраску ему тоже прощали. Мало ли кто был его папой...

В конце концов, как-то можно было смириться даже с тем, что он не охотился на птиц и бабоче. Он с ними... играл!!! Нашёл друзей!..

Но Этот Странный ухитрился подружиться даже с фонарным столбом!
Нет, с Фонарем!

По утрам он громким мурлыканьем приветствовал своего бетонного друга и терся об него мордой, предупреждая соплеменников, что это – ЕГО ДРУГ! А вечером, когда наверху в стеклянном сосуде загорался свет, он усаживался напротив и подолгу разглядывал его кованую решетку. О чем они вели свои неторопливые беседы, никому не было ведомо, ведь у нормальных котов ночь – время охоты, любви и дуэлей…
Но мы-то – не коты! Поэтому я могу вам сказать, что говорили они на самые важные темы: о необходимости помогать Людям находить в жизни дорогу – в этом и заключалась миссия Фонаря; о родстве душ, несущих тем же Людям добро – это и было основой дружбы наших героев; о том, что все, несущие в себе Свет (вы же знаете, как светятся в темноте кошачьи глаза!), состоят в дальнем, но кровном родстве со Звездами, Луной и самим Солнцем… Иногда Фонарь жаловался, что завидует маленьким электрическим фонарикам, потому что они могут путешествовать по миру вместе с Людьми. Коту тоже хотелось попутешествовать, но не мог же он оставить своего Друга в полном одиночестве! И поэтому они просили прилетавших на огонек бабочек рассказывать о том, что они видели в своей жизни.
И ночные мотыльки тихим шуршанием крыльев создавали музыку, в которой рассказывали обо всём прекрасном, что успели увидать за день (нам, двуногим, не дано этого слышать, мы - глухи).
Бабочки рассказывали о том, как приходит Весна, что шепчут травы и цветы в поле, о чём поёт ручей в горах, о детском смехе и странной жизни за окнами домов...
А ещё они красиво танцевали, время от времени задевая крылышками то усатую мордочку Кота, то горячее стекло Фонаря. И это было похоже на воздушные поцелуи  друзей…

А потом наступало утро. И все засыпали…