Уголок читателя - 3

С ВЕЧЕРА ДО УТРА

Александр Бирштейн

А вот еще любимый рассказ. И Одесский, конечно.
Когда вечер, шумя и проливая пиво, приходит в Одессу, когда уже темно, но еще шумно, а небо усеяно некрасивыми звездами, как прыщами-хотимчиками лицо девятиклассника.
Когда сволота с Канавы валит в город мимо портклуба, прихватив в карманы клешей по носку, набитому пятаками. Отличный, кстати, аргумент в драке. А драка вот-вот случится. Не ближе лестницы, но и не дальше Пале-Рояля.
Когда первые индусы и греки идут через таможенную площадь в город искать электроутюги и проституток, приготовив в обмен сигареты, нейлоновые носки, шариковые авторучки, а также интернациональное:
- Синьорита, факи, факи, чап-чап!
Когда в оперном голосом солиста бас-баритона Рихтера сообщается, что люди гибнут за металл…
В общем, когда город начинает по-настоящему жить и дышать, возникают грусть и отчаяние. Потому что, хочется выпить.
И что делать? Надо искать компанию. Не деньги, нет. Компанию!
Там в нудной провинции: торопливой Москве, сварливом Крупскограде и слегка опасном Магадане за стакан вино с конфеткой-подушечкой люди удавятся, а потом еще и повесятся за кусок колбасы прошедший мимо зубов.
А в Одессе не так. В Одессе чем большей компания, тем радостнее пьется.
Бутылку на троих? Милое дело!
На пятерых? Замечательно!
Нас уже восемь? Тоже хорошее число!
Но главное не число пьющих, а место. В парке Шевченко на скамейках или на качелях в детском городке пьют сухарик. И читают взахлеб стихи.
На задворках гастронома на Розы Люксембург тянут биомицин. И спорят о воровстве.
В шашлычной «Якорь» подают всего чуть-чуть разбавленный чаем коньяк КВВК. Под него легко и необидно обсуждаются женщины.
Бичи-ханыги тоже пьют. Их пойло называется «Коньяк три резьбы». Именно столько раз надо крутануть пробку тройного одеколона. Пьют они под коцебовским мостом у пункта вторсырья. И говорят о политике.
В общем, есть, где и с кем выпить в добром городе Одессе.
А где пьют… Нет, не дай Бог, совсем не то, что вы подумали!
В Одессе, где пьют, там и закусывают. Колбасой ветчинно-рубленной, килькой-малосолкой, жареными бычками или их собратьями в томате, тресковой печенью за тридцать три копейки банка. Или вообще мидиями, кинутыми на «лист» из духовки, который установлен на примус. Мидии пускают сок, в который так вкусно окунать серый хлеб за семнадцать копеек буханка.
В Одессе давно и надежно сломана общероссийская традиция – чем больше пьешь, тем меньше кушаешь.
Нет, нет, и еще раз: - Тьфу!
Да, простым людям далеко до уродов-грузчиков с ликеро-водочного, которые специально для запланированного и свято соблюдаемого боя в 2% солят в цеху маленькие огурчики-пикули, а также покупают на рынке Привоз розовое сало шириной с ладонь.
Какое нам дело до профессионалов?
И, что обидно, какое им дело до нас? Идут, слегка покачиваясь, как моряки с каботажного, унося в кармане флакон москвички за 2 рубля 87 копеек и меньше, чем за два с полтиной не отдают. Выручку пропивают.
Вечер заканчивается дракой на Привозе и танцами в парке Шевченко. Ночь…
Ночь в Одессе светлое время суток. Иллюминирован порт, зажигаются «Огни маяка» и прочие бац-майданы, горят фонари на мордах ребят со Слободки, причапавших клеить девочек в Пале-Рояль. Все, ребята, финита. На трамвай № 15 и до фирменной больницы – дурдома имени вашего района.
На Ланжероне скрипит песок под ногами безжалостных погранцов. Голые купальщики, стыдливо подхватывая вещи, скрываются среди кустов на склонах. Там продолжат…
Пара школьников снаряжаются в трудный путь – тырить черные розы в заветном дворе на Канатной. Как же, как же, ведь только-только освоено:
… Я послал тебе черную розу в бокале…
Возлюбленная из класса 9 Б, наверное будет довольна.
Проносится, пыхтя, последний троллейбус.
И…, немного погодя, выползают, шурша струей, поливальные машины.
Они купают этот город и подмигивают ему фарами.
Пленные милиционеры-участковые, в который раз обходят участки. В отличие от них, начальство не дремлет.
На стоянке у Соборной скопились свободные такси, светя зеленым глазом и напоминая прищурившегося кота.
Собственно, а где та ночь? Уже утро – раннее и деловитое. Она взбрызгивает ветки росой, науськивает ветерок щелкать форточками. Утро занято и занятно, зачем ему ночь? Надо, надо выбросить ночь из головы, как многие и многие выбрасывают и забывают свое темное прошлое.

Пленные милиционеры-участковые,

Почему пленные? 

mamusia пишет:

Пленные милиционеры-участковые,

Почему пленные? 

Может потому, что обязанность хуже плена?

Здесь таких выражений наберёшься.....

mamusia пишет:Здесь таких выражений наберёшься.....

На то и Одесса!)))

МЕНЮ ДЛЯ МАДАМ БЕРСОН

Александр Бирштейн

У мадам Берсон разыгрался аппетит. Вы вообще представляете себе, что такое аппетит мадам Берсон? Нет? Так я вам скажу, что это похоже на меню средней руки ресторана, которое мадам вспоминает, вдумчиво шевеля губами.
Сперва идут закуски. Штук пять салатов, колбаса, сыр… Вот! Форшмак! А еще фаршированные яйца и кабачковая икра. И чтоб в форшмак семеринку не клали, а только антоновку. Впрочем, можно и зеленый огурчик. Но без шкурки. А то горчить будет! И масло коровье не жалеть! Да, и в фаршированные яйца паштет из курочки со шкварками. Ну и можно кусочки печеночки. Ясно? А в кабачковую икру чесночка побольше. Мадам целоваться не с кем, а чеснок она любит.
Та-ак, а что дальше? А дальше, конечно, горячее. Мадам глянула на часы. Полпервого. Можно и пообедать. Или рано? Мадам спросила совета у желудка. Тот заурчал, но неуверенно. Ладно. Можно и потом разобраться. А пока второе. Вернее, вторые. Разве может наесться мадам котлетой, допустим, по-киевски. Баловство с косточкой. Хотя корочка у них замечательная. Стоп! У кого – у них? Маруся, например, корочку делать не умеет. Котлету в муке вываливает. Это разве дело? Надо в сухариках, в сухариках. Как Аня. Или, в крайнем случае, Семина жена Нюся. Нет. Нюся вечно недосаливает. Зато жарит на сливочном масле. Накойхеры – Нюся и Сема – богатые. Вот, мучайся теперь с несоленым.
- Семочка не любит!
Какое мадам дело до этого Семочки?
Или, допустим, кисло-сладкое жаркое. Сима готовит. Но плохо. Чернослива мало, мяса еще меньше… Вот Рива, соседка снизу делает жаркое, так это самый цимес. Кстати, а цимес? Дадут ли цимес? Нет? Ну, и не надо. Все равно Бетя делает лучше. Да и Маруся прилично цимес готовит… Хотя, опять же, цимес жаркое не заменит. Из жирной свинины, с картошкой, жареным луком и томатом. Мадам слышала, что Шурка, который раньше жил в седьмой квартире, редкий, кстати, сволич, в подливу из томата еще и вишневое варенье добавляет. И карамель из жареного лука. Как был крученым, так и остался. Хотя… Надо попробовать! Надо!
Да, кстати, а что лучше: шницель или зразы? Трудно, очень трудно решить. Подливка-то у них одинаковая. Поэтому и трудно. Ладно, придется и то, и то. Ну, и тефтели для верности. Только не надо в тефтели рис перекладывать. Есть же мясо!
Ну, что, можно этим наесться? Мадам тяжко вздохнула и решала, что все-таки первое не помешает. Например, суп с клецками. На курином бульоне, разумеется. И не надо, как Сима, клецки маленькие делать. Большие клецки вкуснее. И сытнее, разумеется! А это важно. А значит, яички должны быть свежие, мука как следует просеяна…
Стоп! Из-за этих клецок она забыла про десерт! Как же так? Десерт – это, как говорит классик по имени Сергей Анатольевич, вишенка на торте. Кстати о торте. Его кушать на десерт мадам категорически не хотела. Лучше коржики. Но разве эту Симу заставишь печь коржики? Ленивая эта Сима. А мадам страдает! А от страданий хороши Марусины оладьи. Со сметаной. Впрочем, нет! Лучше к оладьям айвовое варенье, но можно и абрикосовое. Главное, чтоб много…
Все! Меню готово. Но кому его заказать? О том, чтоб готовить самой не могло быть и речи. Ишь чего захотели! И мадам угрожающе погрозила кулаком окну, за которым якобы скрывались ленивые соседи, не желающие готовить для нее.
Живот бурчал звонко, как пионерский горн.
Пришлось подойти к окно и втянуть носом воздух. То, что принес лось со двора, ее не обрадовало. У Дуси Гениталенко опять подгорели бычки. Тетя Маруся варила кабаковую кашу, а мадам ее не любила. Нюся Накойхер опять забыла посолить борщ и вообще варила его постным. Хамство какое! Сема ворует у себя на мясокомбинате по полпуда мяса в день, а его злодейка-жена варит постный борщ, к тому же несоленный.
Разочарование человечеством нарастало и ширилось.
Нарастал и ширился звук пионерского горна в животе мадам. Он был слышен всем во дворе. И предвидя нашествие, двери соседей запирались на два оборота ключа. Но мадам этого не знала и решительно шагала вниз, во двор, хоть к кому-то в гости. И чугунная лестница, выдержавшая три войны и две революции, содрогалась под ней.

ОСЕНЬ НЕУДАЧНИКА

Александр Бирштейн

Горе догнало, как пуля, которая в плохом или очень плохом фильме в последний момент догоняет не самого главного героя.
Это, конечно, было не горе, но я об этом не догадывался.
Меня бросила девушка!
Меня хотели исключить из института и даже не взяли в колхоз.
Я ушел из компании, в которой был почти три года.
И все одновременно! С ума можно сойти! Что я и делал, слоняясь по комнате, выскакивая из дома лишь для того, чтоб, побродив по улицам, вернуться обратно.
Ни любви! Ни дружбы! Ни перспектив впереди!
Жизнь казалась пустой и бесполезной, но я жил, пригибаясь под тяжестью несостоявшегося.
- Все кончено! – говорил я себе.
- Жизнь прошла! – снова говорил я себе.
Родители уехали в осенний тур Москва-Астрахань-Москва, оставив много денег и наставлений. Ни в том, ни в другом я, вроде, не нуждался. Есть мне не хотелось, а пить я бросил еще на первом курсе.
Боль, постоянная боль донимала меня. Иногда она стихала, и я радовался, думая, что так будет всегда. Но боль возвращалась.
Даже море – море! – не могло помочь, хоть я приходил к нему каждое утро. Стоял ярко-золотой сентябрь. Приезжие покинули Одессу, думая, что узнали ее. Зато начали подтягиваться на осенние пляжи одесситы, живущие где-то далеко, но навек запомнившие, когда надо приезжать. Их было немного, и они не мешали друг другу и мне.
Довольно часто звучали слова узнавания шумные и удивленные.
Я уплывал на волнорез и оттуда, сквозь прозрачную зелень воды смотрел, как на желтом дне, перемещаются и пасутся большеголовые бычки, мелькает серебряной гривной фиринка да спляшет гопака какой-то лихой морячок-крабик.
Потом уходил в пустой еще парк, слонялся между деревьев и думал о том, кто – чуть-что – придет ко мне на похороны. И становилось так жалко себя...
Смешной?
Глупый?
Несчастный?
Наверное, все вместе.
А осень оставалась какой-то неподвижной. Все те же, позолоченные солнцем дни, легкий ветерок, почему-то пахнущий яблоками и виноградом.
Я заходил на стадион и долго-долго наблюдал за тренировками бегунов. Однажды я поймал себя на том, что разговариваю с незнакомыми ребятами о прошедшем мемориале Знаменских. Потом, как-то незаметно, очутился вместе с ними на концерте в Зеленом…
Там были еще девушки. Красивые? Наверное. Но я оставался верен одной. Той, которая... Хотя... И снова я поймал себя на том, что иду по Костанди вместе с девчонкой. Ну, надо же кому-то проводить девушку домой, если поздний вечер на дворе! А на следующий вечер я поджидал ее на конечной восемнадцатого трамвая, нетерпеливо поглядывая на часы...
Потом пришла открытка с требованием немедленно явиться в институт. Я поплелся туда, упиваясь недобрыми предчувствиями. Но мне всего лишь разрешили пересдать математику, назначив три дня на подготовку. На подготовку... Смешно! За время горести и обид я, от нечего делать, читал и читал математику Смирнова и уравнения отскакивали от меня, как шарик для пинг-понга от стола.
Я пересдал...
Группа все еще была в колхозе. Я приходил в институт, лениво красил черным лаком столы в аудиториях и уходил, чтобы зачем-то грустить. По крайней мере, до вечера.
А жизнь, присущая рыцарям и бомжам, начиналась снова. И грозила она стать прекрасной...

Я ДО СИХ ПОР НЕ ЛЕТАЮ…

Александр Бирштейн

Интересно, как называется самый главный – ну просто главнее не бывает! – волшебник. Не Господь Бог, а именно волшебник. Ведь могут же они быть в этом мире, независимо друг от друга. Сосуществование, так сказать. Впрочем, я не об этом.
А о том, как называется самый главный – ну просто главнее не бывает! – волшебник? И это не зряшный интерес. Дело в том, что я его встретил. И мы даже разговорились. Не верите? Ваше дело. Хотя, обидно. Я ведь не вру. Это все, кто меня знает, подтвердят.
А дело было так. Сидел я в кафешке на Дерибасовской и мечтал о чашке кофе по-восточному. В турке, в песочке приготовленному, густому-густому и с пенкой. Мечта, конечно, зряшная. Лучшее, что мне могли предложить, это чашечку эспрессо. Не то, конечно. Но, что делать, что делать. Я ж не в Ереване, где кофе по-восточному делали всюду, а лучший – под аркой прямо напротив рынка.
Но…
- Хотите в Ереван? – спросил меня какой-то мужик, без спросу присаживаясь за мой столик. Я хотел, было, нагрубить, но, совсем неожиданно для себя ответил:
- Разве что на час, не больше.
- Что так? Вы ж давно не были. Город сильно изменился. Есть, что посмотреть!
- У меня через час встреча.
- Причина уважительна. На час, так на час. На площади перед музеем устроит?
- Конечно!
Все это я отвечал вполне автоматически. Почему ж не пошутить на близкую мне сейчас тему. Но, вот так шутя, я оглянулся и мне, говоря по-одесски, поплохело. Вот площадь, вот музей, а вот я. Ничего себе! Миллион вопросов в голове и все зряшные. Правда, и что-то умное в башку заскочило: - Ну, хоть нормальный кофе попью! – заскочило и тут же: - А на какие шиши? Деньги-то тут армянские! А у меня…
Я пошарил по карманам. Сто гривен, двести гривен… Еще двадцать…
Может, у них обменник есть?
Обменника не было… Вернее, он был, но все надписи были по-армянски. Ну, ничего не разобрать. Да я и не пытался. Обидно… Правда, я нашел подле обменника какую-то монетку, видимо, мелкую. На чашку кофе явно не хватит. Но сувенир. И я сунул монетку в карман. Столько возможностей дарил этот город: коньяк, кофе, прогулку! Оставалась прогулка. И я пошел в сторону оперного театра. Мечеть… Да-да, в Ереване – мечеть!, Церковь, оперный, церковь… И…
Нет, что это было? Я опять был за столом кафешки на Дерибасовской, а напротив сидел мой улыбающийся собеседник.
- Вы гипнотизер? – спросил я растерянно.
- Нет, я волшебник! – на полном серьезе ответил он. А потом добавил: - Главный!
- Что за дурацкие шуточки? – возбухнул я. – Так я и поверю, что час я гулял по Еревану, а потом вернулся в то же кафе, за тот же столик…
- А вы гляньте на часы!
Я глянул. Да-да, прошел именно час!
- Гипноз! – уже уверенно возвестил я.
- А вы поройтесь-ка в кармане.
Я засунул руку в карман. Платок, деньги, два камешка – пирит и тигровый глаз – и… что-то плоское и круглое. Монетка! С одной стороны была десятка и надпись под ней незнакомыми буквами, с другой странный двуглавый орел и надпись вокруг него. Да. Это была та монетка, которую я нашел подле обменника. Значит…
И я с испугом посмотрел на собеседника.
- А ведь вы еще и газету взяли… - обронил он.
Точно, у театра меня остановил какой-то юноша с пачкой глянцевых рекламных газет. У нас такие в почтовые ящики загружают, если на воротах нет кодового замка. Одну из них он сунул мне в руку. Где она? В карманах не было.
- А вы в заднем кармане гляньте!
Точно. Газета была там. И дата была сегодняшняя!
Ну, монету еще как-то можно было объяснить. А газету? Лично я не мог! Сидел, шевелил губами, пытался что-то сказать…
- У вас назначена встреча! – напомнил мой собеседник. – Но я перенес ее еще на час. Сможем поговорить.
И тотчас у меня зазвонил телефон. И, знаете, я даже не удивился, когда барышня, с которой я должен был встретиться, сказала, что освободится только через час. Барышня младше меня лет на тридцать. Могла себе это позволить. В отместку, надо же и себя показать, я молвил, что через час буду занят. И отключился. После чего гордо глянул на собеседника.
Мой визави откровенно веселился.
Ну, ничего, сейчас я тоже что-то скажу!
- А ведь наверное очень тоскливо знать все наперед!
- Не совсем. Многое можно исправить…
- Тогда, это не совсем настоящая жизнь…
- А где вы видели совсем настоящую? В кино? В театре? В книжке о ней прочли? И что это, наконец, такое – настоящая жизнь? Может, еще о любви поговорим? Например, до гроба? – он смеялся, но ему явно было не весело.
- Да-да-да! О любви! А как же! – он почти выкрикивал.
- Давайте! – согласился я.
- Вот вы любите своих детей? У вас их двое…
- Люблю, конечно!
- А они вас?
И я вдруг понял, что мне не хочется отвечать. А ответить надо было. Надо…
- Не знаю… У них своя жизнь, свои дети…
- Ага! – кажется он полностью успокоился. Зато мне стало не по себе. В самом деле, любят ли меня мои дети? Вдруг это стало очень важным. Вдруг?
- Не переживай! – вдруг перешел он на ты. – Все правильно. У детей еще будет время тебя любить!
- Как это?
- Когда ты умрешь! Вот тогда… - он не договорил.
- Легче мне от этого! – обиделся непонятно на что я.
- Легче… Потому что у тебя еще есть, пока, время любить.
- Пока? Я скоро умру? – испугался я.
- Поживешь еще…
Помолчали.
- Хочешь стать волшебником? – вдруг спросил он.
- Нет!
- Нет, – неуверенно удивился он, - все хотят, а ты нет?
- Конечно нет!
- Но почему?
- А потому, что хочу отвечать только за свои поступки. И только перед собой! Я не хочу играть судьбами. Не хочу событиями… И верить не в кого-то, а в себя!
- Стандартный набор понятий маленького человека. – заметил он. – Ничего нового. Остыньте!
- Остынет! – произнес кто-то рядом. А потом громче: - Ваш кофе остынет!
- Кофе? – удивился я. – Я же не успел его заказать!
А потом я глянул на стол. А там стояла маленькая чашечка кофе-по-восточному. И стакан воды.

Дача

Александр Бирштейн
·
Солнце врывается в дом, как дворник, не стучась и не здороваясь.
Все горячее на завтрак подают прямо из холодильника.
Душ по своей популярности давно превзошел телевизор. Кондиционер кашляет и плюется из трубки на улицу.
По тротуарам вышивают талантливо раздетые девушки в сапогах из тюля.
Народ спешит на пляж, пренебрегая санэпидстанцией. Маршрутки, идущие к морю, напоминают бочонки. А поскольку в Одессе море всюду, то по всем дорогам катятся бочки, страдая от ухабов и желающих выйти.
Служебные помещения в учреждениях и фирмах пустуют. Немногие работники несчастны и… разнежены. Они очень удивляются телефонным звонкам и отвечают так, словно их разбудили в пять утра вопросом:
- Который час?
Прогнозы погоды напоминают сводки с фронта в период тотального отступления.
Словосочетание «небольшая облачность» читается и перечитывается, более того, обсуждается на кухне.
Полузабытые слова – дождь, ливень, гроза – давно и надежно канули в глубину орфографического словаря Ожегова и притаились до лучших времен, которые явно не предвидятся.
Народ, сбиваясь в стаи, проклинает не климат, а гидрометцентр.
Зато люди всех вероисповеданий единогласно молятся Богу:
- Не посылай нам еще и гостей, Господи!
Бог, конечно, милостив, но не сейчас.
Звонок в дверь воспринимается как сирена воздушной тревоги. Даже налогового инспектора встречают с облегчением.
Зато есть дачи!
Дача – это такое место, куда надобно добираться двумя трамваями, а потом долго пешком с набитыми едой корзинами.
- А машиной слабо? – спросит кто-то малограмотный.
Машиной, причем, своей, ездят в загородный дом!
Разницу уловили?
Хотя… Уходят, уходят в прошлое дачи-халабуды, где чай кипятили на примусе или на плитке, а из калитки выходили осторожно, чтоб не оборваться с обрыва в море.
Дикие дачи, сбитые из чего попало.
Дикие пляжи со скалами и чистой водой. На таких пляжах бывали только свои, а если, не дай Бог, завелись гости, их представляли общественности вполголоса и виновато.
На этих дачах играл патефон, вместо телевизора смотрели в небо и говорили допоздна за столиком в саду.
Где то время?
- Где та Одесса? – поправит кто-то, давно уехавший.
Ну, да, без него Одесса явно пропала. Сразу видно. Кто-то радуется, что терпеть еще недолго.
Кто-то горюет, что в школу...
Скоро-скоро солнце снова станет другом, а в кафе под липами вдоль всей Дерибасовской будут сидеть преимущественно одесситы и учтиво спрашивать друг у друга:
- Где идете?

Чудеса случаются!

Семья переезжала на новую квартиру. Белый, старый кот выросший вместе с детьми остался теперь со стариками. Они не очень благоволили к нему. Его нашли и принесли дети и когда они выросли и разлетелись, вдруг стал не нужен. Его пинали и прогоняли из комнаты в комнату, а он ждал. Всё ждал, что вернутся его любимые детки.

Теперь вот пришлось продать большую квартиру, которая оказалась и слишком велика и не по карману. Они переехали в маленькую квартирку из двух комнаток. Больше им теперь было не надо. И пожилой мужчина в день переезда посадил большого белого кота в переноску и отвезя его на другой край города, выпустил его возле баков с мусором.

Ничего, говорил он своей жене, проживёт. Не он первый и не он последний. А кот никуда не ушел. Он не мог поверить, что его бросили. Он много дней боялся отойти всё надеясь, что подъедет машина и из неё окликнут его.
Но чудес не бывает на этом свете.

И голод, холод и жажда взяли своё. Он наблюдал за другими одичавшими сородичами и научился. Научился доставать еду из баков с мусором, пить из луж и прятаться от собак. И превратился из белого откормленного красавца в серого худого кота со слежавшейся шерстью.

Маленький полный мальчишка всегда попадал в переделки. Его били. Били за полноту. Били за задумчивость и за то, что любил классическую музыку. Так они и сошлись. Однажды после очередной порции неприятностей малыш сидел на бордюре и всхлипывая пытался съесть бутерброд из ранца. К нему подошел большой худой кот непонятного цвета. Он голодными глазами посмотрел на бутерброд и тихонько жалобно мяукнул. Малыш вдруг поперхнулся бутербродом и смотря на пушистого страдальца сказал:
Садись рядом. Я не страшный. Я котов люблю. И вытащив из бутерброда котлетку, положил рядом а сам продолжил есть оставшуюся булку.
Кот осторожно подошёл и сев рядом принялся уплетать свою часть бутерброда.

Теперь полный малыш перестал драться и плакать. У него появилась своя большая тайна. Он выходил из дому и садился на привычное место и через пару минут подходил новый пушистый знакомец. Так они и обедали. Кот котлеткой, а малыш булкой.

Однажды родители решили осторожно проследить что произошло с их ребёнком и куда теперь он ходит, если не возвращается домой избитым. Они осторожно следили за ним. Не знаю, что они рассчитывали увидеть, но когда заметили, как их сын садится на бордюр в углу соседнего двора и кормит старого кота со слежавшейся шерстью своей котлеткой, а потом гладит его и разговаривает, то устроили дома семейный совет.

На этот совет и был вызван полный малыш. И отец встав сказал такие слова:
–Сынок, мы тут с мамой совершенно случайно увидели куда ты ходишь и кого кормишь.
Мальчишка хотел закричать и объяснить, чтобы кота не трогали, ведь он его друг. Но отец поднял правую руку и ответил:
–Я горжусь тем, что у меня такой сын. Я горжусь тобой, сынок. Ты вырастешь настоящим человеком. И ещё вот что. Приводи-ка домой своего товарища. Пусть живёт у нас и мы найдём чем накормить его.
Маленький полный мальчик бросился к отцу и обнял его, тот поднял его на руках и поцеловал. Малыш схватил котлетку и выскочив во двор побежал на своё заветное место. Кот как всегда ждал его. Мальчишка бросился к нему , погладив поднял на руки и понёс. И первый раз за всё это время бывший белый кот вдруг почувствовал, как дрогнуло его окаменевшее сердце. Он прижался головой к теплой детской щеке и тихонько мяукнул.

Теперь огромный белый и вальяжный кот провожает своего подросшего товарища и встречает из школы. Они садятся за стол обедать и мальчик гладит своего белого друга по голове, а тот улыбается.
А вы говорите, чудес не бывает на этом свете.
Бывают.
Олег Бондаренко    

Иванов и русалка

Старший инспектор технадзора Иванов любил пухленьких девушек. С этой точки зрения русалка была воплощением его ночных фантазий - фигуристая, круглолицая, с ямочкой на щеке. Почему-то на одной. Впрочем, неважно. Мало ли, как выглядит галлюцинация, явившаяся после бурной рыбалки с друзьями.
Галлюцинация тем временем улыбнулась и нежно повела прохладными пальчиками по щеке Иванова. Мужчина с готовностью подался вперёд, уже не думая о всяких досадных мелочах, типа наличия у ночной гостьи хвоста.
Рука водяницы скользнула ниже, к груди, и там замерла, нащупав золотую цепь. Звякнули крупные звенья.
- Нравится? - мурлыкнул Иванов.
Русалка кивнула.
- Тогда дарю!
Щёлкнул замочек и круглолицая задумчиво взвесила в кулачке подарок. Да, недешёвый. Но для такой девушки ничего не жалко. Тем более, всё равно ведь глюк...

* * *

- Чего надо? - вопросил Иванов у неизвестно как попавшей в его кабинет девушки. - Приём по средам, после обеда.
Но незнакомка уходить не спешила. Медленно достала из папки и положила перед инспектором стопку бумаг. Иванов нехотя скользнул взглядом по документам. Решение о переносе свалки с берега Синего озера, одобренное и подписанное... и этим подписанное... и даже тем боровом из областных...
- А от меня-то вы что хотите?
Девушка вынула авторучку, положила поверх бумаг и пододвинула стопку поближе к инспектору. И улыбнулась. Улыбка у неё была странная, и будто бы смутно знакомая.
- Нет, даже и не упрашивайте. Вы же понимаете, что это, как минимум, экономически невыгодно. Трасса проходит в стороне... Да и вообще, что я... Приём по средам...
Поверх стопки лёг белоснежный конверт.
- Девушка, если вы намекаете...
Медленный, исполненный достоинства, кивок. Мол, действительно намекает.
Иванов вздохнул, оценил пухлость конверта... и взялся за ручку.
Незнакомка удалилась сразу же, как только подпись была получена Высокая, стройная - совсем не во вкусе Иванова. Смущало мужчину только одно - невесть откуда взявшаяся ниточка водорослей в волосах красавицы. Да ещё эта улыбка... и эта ямочка на щеке...
Впрочем, довольно скоро Иванов забыл про ямочку и переключился на конверт. А то подпись поставил, а деньги не пересчитал. Словно наваждение какое-то нашло.
Может, там и денег-то никаких нет?
Мужчина нетерпеливо рванул бумагу. И оторопел. Денег в пакете действительно не было. А вот золотая цепь - была.
@Екатерина Шашкова

   

РОДНЯ

Александр Бирштейн

Как ни крутись, а каждый месяц мы имеем один раз тринадцатое число. И не обязательно тринадцатого. А там уж как повезет. Кому-то оно счастливое, это число, кому-то нет. Но так чтоб совсем за горло эта дата брала, так нет. Хотя…
- Межбижер, - вдруг спросила мадам Берсон, - у вас мама была?
Межбижер тревожно задумался.
- Ой, это было так давно… - осторожно начал он.
- Ну, и? – мадам все-таки хотела докопаться до истины.
- Была! – решившись, выпалил Межбижер итог долгих размышлений.
- А папа? – продолжала интересоваться мадам.
Насчет папы Межбижер не помнил. Был какой-то мужчина, который сек маленького Межбижера по пятницам и заставлял ходить в синагогу. Но этот мужчина как-то быстро исчез, о чем Межбижер ни разу не пожалел. Может это был его папа? Да-да, наверное он был красным командиром, погибшем в бою с врагами? Хотя… Красные командиры в синагогу не ходят. Разве что, украсть или конфисковать что-нибудь.
- Эй, Межбижер, - напомнила о себе мадам, - так как насчет папы?
- Я не помню. – беспомощно развел руками Межбижер, - кажется, был…
- Не морочьте голову, Межбижер, у каждый человек должен быть папа и мама. Мама таки есть…. Значит, и папа!
- За что тогда спрашиваете? – обиделся Межбижер. – Спрашивают всякие. Умная какая!
- Да, я умная! – загордилась мадам.
- Тогда скажите, а у вас бабушка была? – на сей раз поинтересовался Межбижер.
- Не ваше дело! – отвергла попытки выяснить ее родословную мадам. – Насчет бабушки она что-то сильно сомневалась. Мадам отстранила Межбижера, уселась на скамейку в углу двора и предалась размышлениям. Скамейка угрожающе заскрипела, но выдержала, не оправдав чаяний Межбижера. Тот досадливо сплюнул, не попал и ушел.
- Межбижер! Далеко не уходи! – заочно выпила с ним брудершафт мадам.
Но парусиновый пиджак Межбижера уже мелькал где-то в районе Канатной.
- Бабушка… Была ли бабушка? – в который раз пытала себя мадам.
С одной стороны, раз была мама, а это бесспорно, должна была быть и бабушка. Так? Но с другой стороны мадам ее не помнила. Ну, совсем!
Да, еще и папа был. И это мадам помнила точно. Он чинил часы в будке на Пишоновской и боялся маму.
Так, раз был папа, то и тоже должны быть бабушка с дедушкой. Но и их мадам не помнила. Как же так?
- Может, они все преждевременно умерли? – пришла спасительная мысль. Но тогда от них должно было хоть что-нибудь остаться. Фотографии, например. Мадам некстати – или кстати? – вспомнила, как она, ее сестра Циля и мама с папой ходили сниматься к фотографу Ротшенкеру на Торговую.
Мадам поерзала по скамейке и стала вспоминать, как ей дали в руки цветок из бумаги, а Циле куклу. Ей стало обидно. Какой-то ржавый цветок и кукла в розовом платье и панталонах с голубыми ленточками ниже колен… О, она готова была убить эту подлую Цилю. Сестра называется! Но постойте. Когда сниматься закончили, у Цили куклу забрали! Мадам радостно вспомнила, как Циля рыдала и не могла успокоиться, а мама била ее по щекам и орала:
- Замолчи! Чтоб ты уже сдохла! Замолчи!
Хорошее было время!
Но при чем тут бабушка с дедушкой? А вот: если бы они были, то тоже могли бы пойти сниматься! Но не пошли. Значит…
- Ничего это не значит, - сердито прервала себя мадам. – Они могли уже таки да умереть. Мало ли? Война, погромы, революция, опять война… Да от такого умереть гораздо легче, чем выжить.
- Я же выжила! – обрадовалась мадам.
Потом она стала думать, что в этом сумасшедшем дворе почти ни у кого нет бабушек.
- У рыжего Шурки – раз, - считала она, - у близнецов Танечки с Гришей – два…
Больше никого не находилось. Нет, были во дворе старики да старухи. Тот же Межбижер, например. Или Герцен. Но что-то внуков или даже детей у них не водилось. Может в других городах? Или даже за границей?
Во двор трусливо вошел Межбижер и стал оглядываться в поисках опасности. Завидев мадам, он хотел, было, улизнуть, но не тут-то было.
- Межбижер! – позвала мадам. – Иди сюда, что-то дам!
- А вдруг… - обнадежился Межбижер и посеменил к скамейке.
Но не обломилось. Мадам цепко схватила его за пиджак и усадила рядом.
- Межбижер, вы от меня что-то скрываете!
- Что? – испугался Межбижер.
- Родственников за границей!
- Не дай Бог! – запротестовал Межбижер. – А Кишинев – это наш Советский Союз!
Ага. Первая информация получена!
- И кто у вас там?
- Племянник!
- С какой стороны?
- С четной! – не допер Межбижер.
- От мамы или от папы? – направила его на путь мадам.
- От мамы…
- Выходит у нее брат был?
- Сестра…
- И где она?
- Нету… - зашмыгал носом, осознав глубину потери Межбижер.
- От Петлюры? – проявила знание дела мадам.
- От Котовского… - неосторожно выболтал Межбижер.
Замолчали. Стало темнеть. Кое-где зажглись окна. Они сидели, прижавшись друг к другу, огромная, толстая женщина и тщедушный старик.
- Зато в нашей стране никого не мучают и не убивают! – нарушил молчание Межбижер.
- Да, хорошо живем! – согласилась мадам.
Шел 1953 год.

ЗООПАРК

Александр Бирштейн
·
Один из самых ранних рассказов.
Вот любим мы, любим, сравнивать себя и других с животными. Или, более того, использовать их названия, дабы кого-то оскорбить или, наоборот, похвалить, приласкать и т.д.
- Сука! – кричит, порой, Гениталенко жене, когда та, обнаружив в кобуре заветный шкалик, изымает его.
В общем, названия животных частенько используются для того, чтоб оптимальней передать всю глубину человеческих чувств. Да и внешности тоже.
- Слониха! – обзывали во дворе мадам Берсон.
- Ух, лиса! – не то хвалили, не то ругали тетю Марусю.
- Шакал! – утвердили прозвище за Межбижером.
Ну, и так далее. Подозреваю, что у каждого человека найдется аналог в животном мире.
Как-то гулял я со своей эрделькой Тутой.
- Как вы на нее похожи! – зашлась в восторге одна идиотка на улице. Не послал я ее туда, куда обычно посылают, только потому, что не хочу, чтоб собака знала плохие слова.
В общем, вы, наверное, уже догадались, что хочу рассказать, как мои соседи ходили в зоопарк. Что их туда занесло? Наверное, близость Привоза. Решили совместить приятное – поход на Привоз – с полезным – экскурсией в зоопарк. А может, кое-кому интуитивно захотелось пообщаться с родней. Голос крови, видите ли…
В общем, пошли.
Сейчас попытаюсь вспомнить, когда это было. Есть у меня один временной ориентир. Дело в том, что незадолго до описываемых событий индийский лидер Неру подарил Советскому Союзу двух слонят Рави и Шаши. И они, как раз об эту пору, находились в Одесском зоопарке. Так что, ежели кому интересно, поройтесь в старых – очень! – газетах.
Надо сказать, что приезд на гастроли индийских слонят вызвал в городе некоторый ажиотаж. Так что, в зоопарке было довольно людно. Если честно, толпа дворовых «экскурсантов» несколько выбивалась из общего фона. Ну, кто ходит в зоопарк? Обычно, дети. Естественно, с родителями. А тут сплошные взрослые. Правда, ведут себя, как малыши. Но это-то понятно… Вообще-то, мои соседи дружным коллективом существовали недолго. До обезьянника. А он совсем рядом с входом. Там для общества была потеряна тетя Аня. У нее завязались, причем, буквально сразу, некоторые приязненные отношения с пожилой шимпанзе, которая, не обращая внимания на гульбу и бесчинства более молодых особей, сосредоточенно ковырялась подмышками. Но, увидев тетю Аню, она прекратила это полезное занятие и сходу попыталась завязать светский разговор. Что удивительно, это ей удалось. Тетя Аня и шимпанзе прекрасно понимали друг друга. Терпение остального коллектива иссякло тогда, когда тетя Аня начала проникновенно жаловаться, причем, с подробностями на происки тети Симы. Обезьяна вполне прониклась, и последнее, что видели уходящие соседи, это надкусанное яблоко, которым шимпанзе пыталась угостить счастливую от такого взаимопонимания тетю Аню.
Если повернуть влево, то рядом с обезьянником находился слоновник. Но еще до него имелась клетка с большим бурым медведем. Там обрел друга дядя Петя. Вы, наверное, не помните, но фамилия дяди Пети была Топтунов. Правда, близко к медвежьей? Топтунов… Топтыгин… Так что, общность душ человека и зверя была предопределена заранее. И они встретились! Несчастный медведь, еле поворачивавшийся в клетке, устремился к неожиданному другу, а дядя Петя, презрев предупреждения и крики тети Ривы, подался к медведю. Зрелище было то еще. Не для слабонервных. Когти у мишки имелись изрядные. Но не для дяди Пети. Для него был у медведя ласковый рык и какое-то, совсем домашнее, сопение. Более того, медведь, несмотря на обморок тети Ривы, даже позволил себя погладить. Для этого дяде Пете пришлось даже перелезть через барьер. Так что, в обмороке имелось уже два человека: вышеназванная Рива и смотрительница зоопарка. И тут дядя Петя совершил поступок. Нет – ПОСТУПОК! Непонятно откуда достал он заныканную от супруги бутылку «Жигулевского», открыл зубом пробку и почти полностью вылил в медвежью миску. Последний глоток он, правда, оставил себе. Медведь к пиву отнесся просто замечательно. Он приник к миске и мгновенно осушил ее содержимое. После этого, он, чтоб как-то отблагодарить замечательного человека, попытался ему спеть, но этого дядя Петя уже не услышал, ибо его увела милиция. Увлекаемый в неволю, дядя Петя все оглядывался и махал корешу рукой, игнорируя тетю Риву, которая, причитая, шла следом.
Арест дяди Пети, впрочем, длился недолго, ибо тетя Рива выделила три рубля на штраф, и после внушения дядю Петю отпустили.
Но, пока суть да дело, тетя Маруся и мадам Берсон пошли к слоновнику уже только вдвоем. А там, как раз, вывели слонят. Слонята мадам не впечатлили.
- Маловаты! – гордо сказала она, сравнив параметры.
Несмотря на таблички, предупреждающие о том, что животных кормить нельзя, публика щедро кидала им фрукты, булки и прочую провизию. Мадам Берсон поделиться ничем не захотела, а стала читать табличку, рассказывающую о слоновьем рационе. Обилие разнообразных блюд, положенных слонам, ее очень впечатлило. Единственное, от чего она вслух категорически отказалась, это сено и березовые веники. Против всего остального мадам ничего не имела, о чем и сообщила случившемуся рядом служителю слоновника. Заодно и поделилась наблюдением, что слоны не такие уж большие животные. Служитель, окинув мадам профессиональным взглядом, проникся и поманил ее за собой. Маруся пошла следом. Открыв закрытую от посетителей часть слоновника, служитель показал притихшей мадам слониху. Мадам Берсон поняла все свое убожество и огорчилась. Пришлось Марусе ее утешать. А тут и остальные подошли.
И все потянулись дальше. Гималайских медведей с белой чайкой спереди дядя Петя почти проигнорировал. Он хотел, было, пройти мимо, но был задержан остальными, которые ахали и охали при виде медведицы, облизывающей своего медвежонка.
- У нее матерный инстинкт! – как всегда удачно молвила мадам Берсон.
Вообще, мадам все более и более осваивалась в зоопарке. Она обозвала пантер конопатыми и вообще вела себя фривольно. Комплекс неполноценности, вызванный слонихой, постепенно сходил на нет.
От клетки с лисицами уже пришлось оттаскивать Марусю. Вернее, в клетке была только одна лиса – сонная и больная. Она беспомощно лежала недалеко от лотка с остатками еды и даже не делала попытки отогнать наглых голубей, пирующих неподалеку.
- Дохлятина! – презрительно сказала тетя Аня.
Маруся предостерегающе подняла руку: мол, не шумите.
Все озадачились, но не надолго.
Какой-то особо наглый дебил-голубь оказался достаточно близко от умирающей лисы. И… она исцелилась! Причем, настолько, что захомутала птичку и утащила куда-то вглубь клетки. Наверное, дегустировать.
То-то! – сказала тетя Маруся.
А дальше? Дальше были львы и тигры, которые почему-то очень обрадовались, завидя мадам Берсон. Гигантский лев, оставив воспитательные мероприятия, проводимые с супругой, уставился на мадам, как на поднос с закусками на каком-то фуршете. Тигр перестал производить измерительные работы в клетке, вышел на авансцену и радостно зарычал. Он, наверное, думал, что мадам захочет его погладить и тогда… Успех среди хищников еще больше вдохновил мадам, и она пожалела, что не подалась в дрессировщицы. Наверное, львы и тигры тоже об этом жалели, ибо дружно стали облизываться.
- Второй день мяса не завозят! – поделился горем смотритель. – Кушать нечего!
- Кому, зверям? – наивно спросила тетя Рива.
У клетки с орлами и прочими коршунами не останавливались. Правда, тетя Рива попыталась пообщаться с симпатичной вороной, но дядя Петя этого не одобрил, сообщив, что ему надоела – и давно! – Ривина родня.
- Дурак! – молвила довольно кротко тетя Рива.
- Дуррррак! – подтвердила ворона.
- Один ум хорошо, а два… еще лучше! – дипломатично сообщила тетя Маруся.
Ссорились уже как-то на ходу, а поэтому неэффективно. Тем более, дальше они увидели вольер, по которому слонялись не менее десятка Межбижеров. То есть, простите, шакалов.
- Одного не хватает! – удачно сострила тетя Аня.
Все засмеялись и пошли дальше.
У клетки с сусликами дядя Петя, дошедший в войну почти до Берлина, а поэтому считавшийся знатоком иностранного языка, попытался прочесть научное название зверьков. (Spermophilus)
- Спермо… - начал он, но был остановлен возмущенными дамами.
Поглазели на зебр.
- Лошади в тельняшках! – фыркнула тетя Аня.
Обозвали недобрым словом Пржевальского, отдавшего свою лошадь в зоопарк.
- Я никогда бы так не поступил! – гневно заметил дядя Петя, воевавший ездовым в артиллерии.
А дальше… Дальше произошло то, что и должно было произойти.
Мадам Берсон не понравился верблюд. Но и верблюду не понравилась мадам Берсон, обозвавшая его горбатым уродом. Верблюд смолчал, но сосредоточился. Тетя Маруся, почуяв неладное, отошла в сторону. Умная тетя Рива последовала за ней, потянув за собой дядю Петю. Тетя Аня отлучилась в туалет. Так что, мадам Берсон получила неограниченную возможность рассказать верблюду все, что она о нем думает. Для этого она подошла поближе и стала в позу покойного Демосфена.
И тогда верблюд плюнул!
И попал!
Если вам интересно выяснить, как выглядела после этого мадам, то налейте в большой тазик теплую воду, размешайте в ней пригоршни две стирального порошка, взбейте все до пены, а потом небрежно плесните на того, кого люто любите.
Останетесь довольны!
Верблюд тоже остался доволен. И удалился. А мадам осталась. Причем, надолго. Надо ж было как-то оттереться и высохнуть. Соседи ее не бросили. Они просто не могли уйти. Попробуй, уйди, если ты согнут в три погибели. От сочувствия, конечно. А вы что подумали?

Почувствовав неладное, решил проследить за женой

Прожив с женой несколько лет, мужчине вдруг стало скучно, ему показалось, что с женой что-то неладное творится, и он решил последить за свой благоверной.
«Так, ради интереса…» — успокаивал он свою совесть, которая, проснувшись, говорила ему, что подглядывать нехорошо.



Живем мы в век высоких технологий, и специальных программ, помогающим вот таким доморощенным Шерлокам, предостаточно. Установив «шпиона» в телефон жены, он стал ждать. Но, к его радости, ожидание не принесло никаких результатов, супруга оказалась честнейшим человеком. Собравшись удалить программу, он решил напоследок воспользоваться этим чудом техники и прошерстить телефон еще раз.

И, вуаля… Среди бесконечных разговоров с коллегами, подругами и мамой затесались пару бесед с неким Николаем. В очередной раз успокоив проснувшуюся совесть, он решил прослушать эти разговоры. Как известно, кто ищет, тот всегда найдет. И этот случай не исключение. Послушав беседы жены, наполненные не двусмысленными намеками на интимные отношения с неизвестным соперником, мужчина, естественно, пришел в ярость.

Дождавшись свою избранницу с работы, он учинил ей, так называемый, допрос с пристрастием. Причем, пристрастие его имело не только словесную, но и вполне физическую форму. Впервые за всю семейную жизнь, потенциальный «рогоносец» высказал свой жене все, что о ней думает. И дав ей пару хороших затрещин, как говорится, «на посошок», удалился с гордо поднятой головой. Немного прогулявшись, и приведя свои разнуздавшиеся мысли и эмоции в порядок, он решил вернуться домой и поговорить.

Все-таки 10 лет брака позади… Зайдя домой, он увидел рыдающую жену, которая бросилась ему на шею и просила «простить дуру грешную» и выслушать ее. После длинного сбивчивого рассказа, мужчина понял, что измена так и не состоялась. И те «волшебные» затрещины, полученные несколько часов назад, вернули ее к реальности, выбив из ее дурной головы все мысли об измене. Как оказалось, ей всего лишь на всего не хватало банального мужского внимания, ведь супруг всегда на работе.

А если не на работе, то в гараже, а если не в гараже, то на диване у телевизора. А так хочется романтики… Мораль сей басни такова: мужчины не забывайте, что у вас есть жена, и хоть иногда оказывайте ей внимание. Женщины, помните, что измена далеко не лучший помощник, даже если вам ну ооочень скучно с мужем. Ведь любовник придет и уйдет, а ваша не засыпающая совесть останется с вами на всю оставшуюся жизнь.

источник

Сколько лет Розе Марковне (одесский юмор)


Фото Олега Шатохина

Роза Марковна знала толк во всех чисто женских вещах. Она знала за вкусно покушать, красиво выйти и достойно сделать мозг. За всю свою жизнь мало кто удостоился чести знать настоящий возраст Розы Марковны, ведь она не из тех, кто сегодня говорит одно, а на следующий год другое. Цифра эта увеличивалась, но эта смелая одесситка не дала бы своим дурным мыслям устраивать самой себе вырванные годы. И всегда представлялась широкой публике: " Мне немного за восемнадцать".
-- Роза, сколько вам лет? - спросил Моисей Игнатьевич, он иногда использовал прямолинейность, которая досталась ему от Игната, человека, всю жизнь пролежавшего с пользой на правой стороне кровати умной еврейской женщины. Он лежал, а связи жены работали.
-- Немного за восемнадцать, - и шикарный цвирк глазами, который у настоящей женщины не меняется, насколько бы близко цвет её волос не приближался к оттенку "последняя упаковка белизны". "В угол, на нос, на предмет" - у опытных женщин до закатывания глаз порой сводился весь словарный запас.
-- Ой вей, это шо - цена или температура? Ваш возраст смотрит на меня своими мудрыми столетними глазами! - Моисей сегодня имел сказать много лишнего, но не имел ни о чем пожалеть. Он сегодня перешел черту, будто сам смог покоцать невозвратно фильдиперсовые чулки своей Сары, и уже не видел смысла далее беречь свою нервную систему.
-- Вей з мир! Тьфу вам под ноги за ваше камэнное сердце! Знаете, я не из тех, кто думает, что лучшее украшение женщины - это закрытый рот! Или что вы тут мне устраиваете за трехгрошовые мансы?! - кажется, Роза Марковна выбирала, нанесло ли ущерб ей желание Моисея сунуть нос не туда.
-- Ви же понимаете, шо я хотел сказать, шо вы совсем уже нет, но вполне таки да! Предлагаю послушать сюдой, и послушать со смислом.
Вчера я делал базар на всю неделю, выбирал синенькие, приличный шмат мясцэ и прочее, когда Моня, этот бандит, причепился ко мне, как лишай до пионерки. Он сказал, что спорит со мной на две сотни хрустов, шо я никогда не узнаю точный возраст мадам Розы Марковны, щоб она была здорова! Що славная наша Розочка Марковна встретит меня мордой об стол, и будет таки права. И точная цифра будет скрыта от меня также реально, как сейчас своим пузом я скрываю настоящую причину для ежедневного расстройства.
-- Ха, и шо вы предлагаете? Какие условия? - Роза любила опережать события.
-- А такие. Тащите сюдой ваши цифры прямо мне в уши, а выигрыш мы поделим на двоих. Разве это видано, щоб Моисей Игнатьевич проиграл?
-- Ах дай нам Бог иметь, как мы собираемся! Но у меня один заскок. Есть фантазия, шо я легко увсо рассказиваю вам, но только после как вы дадите мне влепить пендаль на вашу тухес тут, прямо посреди улицы. Женщина должна иметь радость в жизнь!
В этот томный вечер Моисей Игнатьевич считал денежки и себя гением за операцию со спором, хоть и почесывал упнутое тухес, поражаясь, зачем ей сдался этот каприз.
Умница Роза Марковна журчала в телефонную трубку и пересчитывала гораздо больше денег, чем Моисей Игнатьевич, ведь с приснопамятным Моней она забилась ещё сильно заранее, что влепит поджопник старому ворчуну посреди улицы и тот останется доволен.

Да здравствует Роза! Разве не прелесть эти женщины?

"Я - Миша, мне всего шестьдесят, моя сестра Рая сватает меня за своих пышнотелых подруг из поколения кримплена и люрекса.
У меня другие приоритеты, я стал вдовцом не для того, чтобы выносить за ними судно в старости, я хочу, чтобы молодая лань вбросила свою кровь в мои уставшие члены, я хочу летать, а не ползать по юбилеям бесконечных Фань, Ид и Львов Соломоновичей у которых в голове одни анализы, колоноскопия и шунтирование.

Я вставил столько имплантов за свою жизнь, что могу позволить умереть в объятиях молодой серны в Доминикане, а не рядом со старой кошелкой из Кишинева, у которой все болит, включая голову. Я делаю джоггинг, играю в гольф, у меня еще стоит, а мне советуют беречься сквозняков и продуктов с высоким содержанием холестерина.

Мои дети, слава богу, живут в Нью-Джерси и мне хватает с ними общения на Роше шана и в День Благодарения, а в остальное время я хочу принадлежать себе, плавать в бассейне, пить виски и курить сигару, моя перуанка смотрит за домом и моими вещами и я не хочу ждать, когда очередная Циля будет мне делать голову за брошенный носок в нашей спальне,мне осталась одна забава, пальцы в рот, да веселый свист…..

Я - Миша, я пока не умер и не ослеп, я не сижу парализованный в кресле и не жду медсестру с уколами, я жду приключений, а не тихих радостей в кругу уходящих за радугу….»

Ответ Мише
«Миша! Не рви это письмо, прочти его до того, как твоя перуанка слезет с кактуса и вытрет им себе задницу! Что за муха тебе укусила?! Или ты пошел в дедушку Нёму и мозги тебе отказали раньше, чем то, что осталось после обрезания?? Тебе не нравится компания моих друзей, ты не хочешь мазать на ситник икру у Фанечки, слушать, как Идочка играет Турецкий Марш, или играть с Львом Соломоновичем в шахматы?? — Пожалуйста, никто тебя не заставляет, тем более, что твое общество для них тоже сомнительное удовольствие, и если бы я не была такой хорошей педикюршей, то еще большой вопрос, здоровались ли бы они с тобой вообще!
Но хорошо, эта компания тебе не подходит, а Кишинев в конце жизни тебе так разонравился, что вигвам с крышей из банановых шкурок кажется тебе Версалем. Ради бога! Но кто-то же должен следить, чтоб ты принимал слабительное и не путал свечи от геморроя с берушами, хотя зачем тебе беруши, если ты стал глухим раньше, чем старый какер Леонов вышел в открытый космос! Твоя перуанка, может, и знает, где у тебя уши, но что она туда вставляет — даже страшно представить!

И потом почему надо все время торчать на жаре в этой вонючей Доминикане? В гольф можно играть у Райхельсонов на даче — они купили под нее бывшийсанаторий старых большевиков, потому что сами — очень старые большевики. И для этого совершенно необязательно жениться на их толстухе Фридке, тем более что она получила наследство по второму мужу и у нее теперь любовник моложе твоего старшего внука!

Миша! Перестань валять дурака! Кого ты удивишь в этой Доминикане своей древностью?? Они же индейцы! Их Мачу Пикчу старше Черновицкой хоральной синагоги! Возвращайся домой. Будешь скучать по перуанке — наймешь филиппинку. Все тоже самое, только в два раза мельче.
Но все-таки будешь рядом, если что — хоть лежать будешь рядом с бабушкой Рахилью и дедой Нёмой, а не плыть в пироге Вечный Охоты по Реке Грез, ты и плавать-то не умеешь! Поэтому не жди, когда из тебя вытрясут все деньги за импланты, и двигайся в сторону дома. Кому ты еще нужен так, как мне, твоей сестре Рае! »

Валерий Зеленогорский

источник

НЕ ИМЕЙ СТО РУБЛЕЙ…

Да-да, именно эту фразу, вынесенную в заглавие, произнесла тетя Маруся, занимая у тети Ривы стакан постного масла. А потом добавила:
- … а имей сто друзей!
- И у каждого возьми по два рубля! – проворчала мадам Берсон, которая подслушивала.
А Межбижер услышал. И поразился простоте и великолепию этого способа разбогатеть.
Для проверки он пошел к Герцену и сходу начал ему делать дырку в голове насчет международного положения.
Герцену политинформация от Межбижера нужна была, как прыщ на попу. Поэтому он сходу поинтересовался:
- Межбижер, что надо?
- Рупь пятьдесят! – от неожиданности поскромничал Межбижер.
Избавиться от Межбижера за такие мелкие деньги – это же мечта. Герцен показал гостю рубль с мелочью и понес их к двери. Межбижер посеменил вслед, получил всю сумму, но за порогом, и послушал, как Герцен поворачивает ключ, задвигает засов… В общем, всячески предохраняется.
Глаза Межбижера – обычно довольно тусклые – начали разгораться. Правило действовало!
Он вышел во двор. Но там никого не было. Тогда Межбижер пошел на улицу. А там встретил Стеклотаренко. Причем, тот был в том счастливом состоянии, когда уже пьян, а зарплата еще осталась.
- Стеклотаренко, ты мне друг? – торжественно спросил Межбижер.
- Дрррух! – отрапортовал Стеклотаренко и сам дал Межбижеру смятую треху.
Это превосходило все ожидания!
Межбижер сел на лавочку и стал планировать, что можно купить за двести, нет, лучше двести пятьдесят рублей.
Выходило… Выходило… Нет, что-то ничего не выходило… Но было приятно.
Лавочка, между тем, затрещала. Это присела мадам Берсон.
- Роза, ты мне друг? – отвлекся Межбижер.
- А что? – честно ответила мадам.
- Дай два рубля!
- Кому? – стала оглядываться мадам.
- Мне!
- Не, он таки сбежал со Свердловки! – поразилась мадам. – Шоб я какому-то шлимазлу дала два рубля…
Межбижер стал огорчаться. Явно все выходило не по правилам.
- Мне очень нужно… - стал гундосить он.
- Шо за дела? – заинтересовалась мадам.
Межбижер вспомнил вчерашний скандал и то, куда Сема Накойхер послал мадам Берсон.
- На венок Накойхеру! – выпалил он.
- Правда? – расцвела мадам. – Тода на! – и она вытащила и – главное! – отдала два рубля.
Получалось!
Светясь от счастья, Межбижер поднял голову и… увидел Накойхера идущего, переваливаясь под грузом украденного мяса, по Новиковскому мосту. Дело усложнялось.
Быстрей средневика Леши Иванова, рвущегося к финишу на дорожке стадиона «Пищевик», помчался к Накойхеру Межбижер. Тот, не ожидавший такой прыти от кадрового пенсионера, остановился.
- Так! Быстро! Два рубля мадам Берсон сразу! Два рубля мне еще раньше!
- Зачем? – не понял Сема.
- Все будет хорошо! – загадочно успокоил его Межбижер.
- У меня целых пять… - растерялся Сема.
- Даю сдачу! – вытащил рубль Межбижер.
Произведя неравный обмен купюрами, Сема потопал дальше. У ворот его ждала мадам Берсон.
- Шо-то ты хорошо выглядишь для покойника! – приветствовала она соседа.
- Вы тоже, тьфу-тьфу-тьфу!
- Так отчего ви умер? – гнула свое мадам.
- Не дождешься ……………………… - послал мадам еще дальше, чем вчера, Сема. И ушел. А мадам осталась. Поджидать Межбижера. Надо же получить хоть какое-то удовольствие за свои два рубля. Долго ждать не пришлось. Межбижеру, скрывавшемуся за деревом, понадобилось в уборную. Мадам было вознамерилась схватить его за шкирку, но Межбижер сам подошел и энергично спросил:
- Сема таки рассчитался?
- С кому? – опешила мадам.
- С ви! – обнадежил Межбижер. – Я ему еще неустойку выставлю!
- Неустойка? – не поняла мадам.
- Ну да! Ви платили, шо он умер?
- Платила… - не скрыла очевидное мадам.
- Он умер?
- Нет! – огорчилась мадам.
- Вот! – поднял палец Межбижер и порысачил к цели.
Выйдя из уборной, Межбижер наткнулся на трудно трезвеющего участкового Гениталенко. Надо сказать, что после мадам Берсон Межбижер уже никого не боялся.
- Это ты зря! – сходу затыкал он сержанту.
- Закрою! – посулил сержант, но спросил, - Что зря?
- Квитанцию не отдал! – несся на свой страх Межбижер.
- Кому?
- Кого штрафовал!
Межбижер был известный стукач. Мятые рубли и трешки зашевелились в сержантских галифе.
- Сколько? – спросил сержант.
- Ты мне друг? – уточнил Межбижер.
- Друг! – заверил Гениталенко.
- Тогда два рубля!
Надо ли говорить, что вышеозначенную сумму он получил немедленно.
До ночи было еще далеко. Так что, Межбижер успел еще поверить в дружбу тети Ривы (прямо и честно – для укрепления веры в человечество), тети Симы (за новую сплетню) и тети Ани (за новое средство от воды в коленке). Впрочем, дружба тети Ани оказалась несовершенной. Всего на рубль двадцать.
Настал черед тети Маруси, терпеливо наблюдавшей за манипуляциями Межбижера.
- Межбижер! Вы, кажется, деньги собираете? – начала партию тетя Маруся.
- Да! – деловито ответил Межбижер.
- Сколько с меня? – стала деловитой и Маруся.
- Два рубля! – не стал менять таксу Межбижер. – Вы же друг!
- Два рубля есть! Для друга я бы дала больше, но должна заплатить доктору Гринбергу!
- Шо за доктор? – взвыли все, кроме тети Ривы. Она в это время лечила дядю Петю, который опять пришел слегка выпившим, что строжайше запрещалось.
- Как, вы не знаете доктора Гринберга? – поразилась Маруся. – К нему вся Одесса в очереди стоит!
- И шо он лечит? – поинтересовалась мадам Берсон.
- Он не лечит! Он возвращает!
- Шо?
- Не «шо», а молодость! – и Маруся потянулась так, что все увидели, что она все еще довольно молодая женщина.
Увидели! И…
- И скольки он берет? – влезла опять мадам Берсон. – Я таки хочу!
- И я! И я! – завопили все, включая Межбижера.
Оказалось, что доктор лечит бесплатно, – у нас же бесплатная медицина! – но запись в очередь стоит двадцать рублей.
Сумма оказалась посильной для всех, но Маруся согласилась осчастливить только Межбижера.
- Он же назвал меня другом! – оправдывалась она.
Межбижер хотел отдать ей деньги сразу, но Маруся не взяла.
- А вдруг не получится? – засомневалась она. – Возьму, когда талончик принесу!
И не обманула! Взяла таки деньги. И талончик принесла. Так что Межбижер теперь ждет. Ведь в талончике написано, что когда очередь дойдет, известят по почте.
Слава Богу, наша почта самая надежная в мире!

Александр Бирштейн

ЗУБ

Александр Бирштейн

У сержанта Гениталенко заболел зуб. Левый, коренной, сверху. Да так, что спасу не было. Помаялся Гениталенко, полечился любимым лекарством - водкой с чесноком - и подался в поликлинику. А там ему облом вышел. Стоматолога отправили повышать квалификацию на курсы марксизма-ленинизма.
- Приходите в понедельник! – говорят, - Будет вам стоматолог.
Какой понедельник, ежели сегодня четверг, а зуб болит, зараза, так, что даже водка не помогает?
Преодолел Гениталенко свою гордость и пошел к дантисту Краснеру через дорогу. А Краснер его не принял.
- Частной практикой, согласно закона, не занимаюсь! – ответил. А сам подумал:
а) что с этого Гениталенко возьмешь?
б) ежели, что и возьмешь, то это, учитывая милицейскую должность Гениталенко, боком может выйти!
В общем, повторяю, не принял.
И пошел себе Гениталенко, имея, кроме больного зуба, еще и зуб лично на Краснера.
А тут Гениталенко повезло!
Во дворе он встретил сыночка Краснеров двенадцатилетнего Борю, которого даже в детской комнате милиции слегка побаивались. Боря трудолюбиво связывал хвосты двух котов, решив, видимо, определить, какой из них сильней и другого утянет. Коты, почему-то возражали и орали скверными голосами. К моменту встречи с сержантом Гениталенко, Боря уже приступил к самому эксперименту, но коты по заданной программе действовать не захотели, а, объединив усилия, обратили свои когти против Бори, попортив ему и так довольно паскудную физиономию.
Надо сказать, что Боря неоднократно замечен был в глумлении над животными, за что бывал бит, даже палкой. Но не родителями, а окружающими соседями по улице. В числе активистов насчет поколотить Борю была замечена даже тетя Маруся.
Итак, Гениталенко застал Борю при очередном издевательстве над животными. Вернее, к тому времени, уже животные издевались над Борей, но Гениталенко это проигнорировал и предварительно сделал Боре замечание. Мальчик на замечание сразу отреагировал, сказав сержанту такие слова, которые можно знать, только регулярно посещая общественную уборную на Греческой площади и внимательно читая на стенках все новинки.
Гениталенко с удовольствием повысил бы свое образование, но не с помощью этого отпетого рецидивиста-антикошатника. Тем более, зуб, зуб!
Гениталенко за ухо изъял Борю со двора и отвел в опорный пункт милиции. Заперев Борю в кладовку, обозначающую КПЗ, Гениталенко углубился в изучение Уголовного кодекса, подыскивая для Бори наиболее приятную статью. За этим занятием застала его мамаша Бори Краснера, общеизвестная по поводу черного рта, Слава Львовна.
Увидев Славу Львовну, Гениталенко слегка струхнул и рефлекторно поправил пустую кобуру на поясе.
- Где мое дите? – взревела Слава Львовна, простирая к Гениталенко сжатые кулаки.
- Сидит, голубчик, - хвастливо сообщил Гениталенко, - а подберу ему статью, вообще в колонию пойдет!
Слава Львовна тут же сообщила Гениталенко куда пойдет он, сержант, и что будет с его глазами (лопнут!), печенью (тоже лопнет!) и прочими гениталиями, если он немедленно не освободит страдальца-натуралиста Борю.
Гениталенко жутко обиделся за судьбу своих органов, перенес все это на органы государственные и пообещал воссоединить семейство Краснеров, но уже в камере. В доказательство он стал накручивать телефон, норовя дозвониться до райотдела. Убедившись, что Гениталенко тверд, как халва Одесской кондитерской фабрики имени социал-демократки Розочки Люксембург, Слава Львовна перешла на внятную речь в которой превалировал вопрос:
- Сколько ты хочешь?
Но Гениталенко вдруг ощутил себя честным, как пионерская клятва, и предложения Славы Львовны отверг.
В это время из кладовки-КПЗ разнесся душераздирающий вопль – это на отдыхающего Борю наступила мышь.
Не выдержав криков собственного ребенка, мадам Краснер решила упасть в обморок. Но не совсем представляла, как падают в обморок разжиревшие слонихи. На всякий случай, она испустила вопль:
- Убивают!
Обрадованные этой приятной новостью, соседи из ближайших дворов пошли посмотреть. И не прогадали, ибо посмотреть действительно было на что, а еще и послушать…
Ободренный наличием большого числа свидетелей, Гениталенко продолжил исследование уголовного кодекса и остановился на многообещающих статьях – «сопротивление при аресте» и «оскорбление органов».Учитывая фамилию сержанта, этой статье полагалось действовать вдвойне. Теоретически навесив на Борю и мадам Краснер года по три, он возликовал и обнаружил, что зуб прошел. Это еще больше добавило Гениталенко уверенности в своей государственной правоте.
В это время в опорный пункт ворвался разгневанный дантист Краснер, прослышавший о том, что его семья репрессирована. Отдохнуть какое-то время от Бори и Славы Львовны он, конечно, был не против, но четко знал, что за арестом всегда следует обыск. А этого мероприятия он боялся панически.
Вид у Краснера был такой, что Гениталенко сходу ощутил: есть с кем разговаривать!
Подробности разговора с Краснером Гениталенко скрыл даже от супруги, что говорит о высочайшем уровне их секретности.
В результате, семейство Краснеров воссоединилось.
Что до Гениталенко, то, некоторое время спустя, он стал охотно улыбаться, демонстрируя желающим золотой зуб на месте бывшего хворого. Правда, злые языки утверждают, что Краснер слегка смошенничал, впарив участковому вместо золотого зуба обычный булатный.

«Жили-были в Белостоке два брата-еврея, оба портные…»



 Жили-были в Белостоке два брата-еврея, оба портные — Сема и Ицик. В 41-м Сема ушел на Восток, а Ицик не успел. Первый оказался в Сибири, в эвакуации, другой — в концлагере. Но Ицик чудом выжил. А после окончания войны приехал в Лондон, открыл там швейную мастерскую, которая со временем превратилась в большую процветающую фабрику. И из Ицика стал наш герой сэром Айзеком, получив рыцарское звание за вклад в развитие британского экспорта и создание новых рабочих мест. Все эти годы он не переставал искать своего брата Сему.
Наконец, премьер-министр Макмиллан на переговорах со своим коллегой А.Н. Косыгиным замолвил за сэра Айзека словечко. И Сему нашли — в Амурской области, где он работал портным в районном доме быта. Нашли и немедленно со всей семьей запихали в самолет, отправили в Москву. А оттуда — в Лондон. И выгнали на трап со словами: «Чтоб мы тебя больше не видели!» А на летном поле стоит черный «Бентли», и рядом — сэр Айзек, который Ицик. Обнял он брата, привез в квартиру в Белгрейвии, напомил-накормил, подарками задарил все семейство. И говорит, раскурив трубочку:

— Получишь половину акций моей компании, к следующему дню рождения королевы сэром Саймоном станешь, мы теперь компаньоны...
А Сема плачет.
— Хватит плакать, брат, ты же нашелся, мы теперь вместе!
А Сема рыдает.
— Да что ж ты плачешь, Семочка, жизнь прекрасна!
Сема поднимает заплаканное лицо и говорит:
— Сэр Айзек! Но мы же потеряли Индию! Как тут не плакать...

Иллюстрация: картина Владимира Любарова

СТОЛОВАЯ…

Александр Бирштейн

- Я живу исключительно с Привоза! – заявила мадам Берсон и сверху вниз посмотрела на соседей. – А некоторые только с гастронома…
«Жить с Привоза» по понятиям мадам Берсон и всех остальных одесситов означало покупать продукты только на Привозе. Это могли позволить себе далеко-далеко не все, что, безусловно, неслыханно возвышало мадам.
Почувствовав комплекс неполноценности, прочие соседи опустили голову и погрустнели. Человек, живущий с Привоза, это вам не какой-то странный – буква «т» в этом слове оставлена для приличия – Межбижер. Нет, конечно, люди ездили на Привоз. За курицей, например. Или за рыбой. Но мадам покупала на базаре брынзу и кровяную колбасу! Ну, как вам это нравится?
Не нравилось никому.
А мадам, тем временем, подбоченясь, оглядела двор. Униженные соседи кучковались перед ней, как новобранцы перед ефрейтором. Еще немного и мадам, скомандовав им:
- Шаги марш! – послала бы их в какой-нибудь на всю голову смертный бой, но тут раздался голос тети Маруси:
- А я живу со столовой горисполкома!
Ух, ты-и-и-и!
Мадам Берсон стала сдуваться прямо на глазах, как шарик, прокричавший положенное число раз «уйди-уйди».
Конечно, горисполкомовская столовая – по слухам, конечно! – это вам не обкомовская, где черную икру мажут даже на коржики к чаю, но все-таки, все-таки… Нет, куда там Привозу до яств горисполкомовской столовой? Даже смешно!
Выбросив из головы мадам Берсон и ее задрипанный Привоз, люди уставились на Марусю так, словно в руках у нее была не авоська с кефиром, а, по меньшей мере, Скрижали. Поставив одну ногу на перевернутое поганое ведро тети Ани, Маруся попирала его, словно вершину горы Синай и вела свой рассказ.
Ясное дело, сразу выяснилось, что в столовой горисполкома есть все! Но довольно дорого! Например, кило вырезки стоит два рубля!
- А на Привозе семь! – взвыла мадам Берсон.
- Уймись ты со своим спекулянтским Привозом! – одернула ее тетя Рива.
- А сколько стоит вырезка в гастрономе? – поинтересовалась Дуся Гениталенко. Но этот вопрос остался без ответа, ибо вырезку в гастрономе не видел никто и никогда.
Вырезку некоторые богатые да зажиточные граждане видели только у грузчика с мясокомбината Семы Накойхера. Он выносил свой товар, привязав его между ногами, что несколько снижало цену и качество, но все равно вырезка у него стоила минимум пять рублей.
А мадам вдруг почувствовала себя просто нищей, как Иоська с Кангуна, и ей захотелось попросить у тети Симы и прочих граждан «…кто сколько может…».
А Маруся, тем временем, разливалась соловьем, рассказывая про какой-то особый кофе, который делают в самой Москве. Кофе этот продают в железных банках. А там порошок. Сыпешь ложку порошка в чашку, заливаешь кипятком и…
- Нет, это даже не кофе. Это нектар!
- Такого не бывает и не могет быть! – твердо заявила Нюся Накойхер. – Кофе делают из гущи, а потом по нее гадают!
Обрадованные соседи слегка загудели.
Если выяснится, что Маруся врет, то на душе станет легко-легко!
Ах, так!
Маруся круто развернулась и исчезла в своей квартире.
Ах, так!
Она появилась вновь, держа оранжевую железную баночку в руке.
Ах, так!
Она открыла баночку! На дней ее была видна какая-то коричневая пыль.
- Неси кипяток! – велела Маруся тете Ане.
И та побежала за кипятком.
Те минут пять, что ее не было, баночка переходила из рук в руки. Все нюхали, смотрели, читали надпись «Кофе растворимый», а ниже, мелкими буквами «Фабрика имени Анастаса Ивановича Микояна»…
Прибежала тетя Аня, принесла в кружке кипяток.
- Лей прямо сюда! – щедро разрешила Маруся, ставя баночку на стол для домино.
Налили… По двору распространился запах настоящего кофе без цикория и овса. Люди не знали этот запах, но не понять, что это хорошо, было невозможно.
- Ладно, допивайте! – позволила Маруся. – А мне в столовую пора!
И она ушла, провожаемая почтительными взглядами соседей. Тут не до зависти. Тут уже совсем другой уровень.
Маруся перешла Новиковский мост, повернула на Кангуна, дошла до Дерибасовской и вошла в ворота Пароходства. Пройдя двором, свернула в замызганную дверь служебного входа, вошла и очутилась на кухне.
- Давай быстрей! – скомандовал ей кто-то.
Маруся надела клеенчатый фартук и стала к крану. Горы тарелок громоздились рядом. Горы! И их следовало перемыть.

НЕ МЕСТО КРАСИТ ЧЕЛОВЕКА...

Александр Бирштейн


Сегодня на симпозиуме у ворот главной докладчицей на тему «Почем тюль на толкучке?» была мадам Берсон. Поэтому Межбижеру не хватило места на скамеечке. Вернее, хватило, но не удержал он место это. Мадам – она вон какая, на ее плацкарт три Межбижера сядут. Сядут... Да кто ж им даст? Одного и то выдавили. Села мадам, не глядя, а Межбижер и вылез, как поморин-паста из тюбика. Еще счастье, что мадам мимо его ног села. Стал Межбижер в сторонке и вокруг глядит. Независимость показывает. А напротив, у будки дяди Бори, пьяные грузины гуляют. Или армяне. Целых два. Никак помириться не могут. Один орет: - Я плачу! – и деньги дяде Боре сует, другой деньги выхватывает, кидает их в сторону и себе: - Нэт! Я плачу!
Заинтересовался Межбижер процессом и бочком себе на другую сторону. Когда деньгами швыряются, можно и не совсем уворачиваться. Особенно, если бумажными.
Увидели грузины (или не грузины!) Межбижера, обрадовались.
- Скажи, мудрый человек, кито прав?
Межбижер подумал и сказал, что оба.
- Как ито? – не поняли джигиты.
- Ты платить хочешь? – спросил Межбижер у первого.
- Хачу!
- А ты? – спросил Межбижер у второго.
- Хачу! – не стал оригинальничать второй.
- Ну, и платите!
- Как ито? – опять не поняли конкуренты.
- Ты его уважаешь? – спросил Межбижер у первого, указывая на второго.
- Как папу! – ответил первый.
- Ну и плати за него!
- А я? А я? – заволновался второй.
- А ты тоже плати, но за друга!
- Какой умный! – восхитились спорщики, заплатили по рублю за пиво, сообщили Боре, что сдачи не надо и пошли себе в обнимку.
А Межбижер остался. Сел на ящик у стены и стал мечтать о пиве. Только начал, глядит, а под ящиком рубль лежит. Хвать его Межбижер сразу двумя руками и Боре несет, кружку пива требует.
А Боре что? Есть деньги, нальет пива кружку. Еще и сдачу дал.
Сел Межбижер уже на второй ящик, не то пиво пьет, не то пространство подле осматривает. Так и есть! Трешка валяется! Подобрал ее Межбижер, обнаглел окончательно и на третий ящик громоздится. Угадал ведь! Пятерку синенькую нарыл.
Правда под остальными ящиками только три копейки обнаружились, но и так хорошо. Сидит Межбижер, глазки зажмурил, пиво попивает.
Тут его дядя Петя с другой стороны углядел. И сразу вспомнил, что Межбижеру десять копеек с 1954 года должен. И стал рваться, чтоб долг отдать. Восемь лет, как-никак, прошло, что люди подумают...
- Я ж порядочный человек! – сознается.
Но у тети Ривы память лучше оказалась. Тут же вспомнила, что Межбижер ей гривенник еще в 1952 году задолжал. И потребовала взаимозачета.
Так дядя Петя потерял не только деньги, но и возможность похмелиться.
Выпив свой бокал, Межбижер вернулся к воротам. Разговор как раз перешел с тюля на тюльку. С чем ее жарить лучше: с мукой или с мукой и яйцом? Разговор, кстати, старый и бесплодный. Поэтому искали какое-нибудь развлечение. Типа Межбижера. А тут и он.
- Межбижер, ви таки сильно разбогатели чтоби пить пиво? – приступила мадам Берсон.
- Да! – просто и с достоинством ответил Межбижер и предъявил трешку и мелочь. Пятерку он, на всякий случай, не показал.
- Где взял? – взвыл хор, состоящий из теть Симы да Ани плюс Нюся Накойхер.
- У Бори... – признался Межбижер, - он сам дал!
- Врешь! – как один, выдохнули все присутствующие. У Бори даже стакан чистой за копейку в долг получал только участковый Гениталенко.
- Я у него 9999 клиент... Вот он и отметил. А десятитысячному обещал полсотни отвалить!
Межбижер хотел еще что-то сообщить, но уже некому было. Вся толпа, забыв про тюль с тюлькой, ломанулась к Боре, недружелюбно распихивая соседей локтями. Кроме Герцена, конечно, который остался на месте. Не то задремал, не то притворялся.
Межбижер выбрал себе место, слегка поерзал тощим задом, устраиваясь поудобней, и стал с удовольствием слушать скандал, возникший у пивной будки.

ДЕНЬ КОСМОНАВТИКИ НА ЖУКОВСКОГО, 7

Александр Бирштейн

Маленькие космические корабли – сейчас бы сказали «челноки» - изготавливались элементарно. Сверток кин заворачивался в серебро… Вы что-то поняли? Ясно…
Кины – это обрывки кинопленки с квадратиками-кадрами, а серебро – это нынешняя фольга. Только тогда она была действительно из тонкого металла. То есть, похрустче и потолще. Получался такой себе цилиндрик. С одного торца цилиндрик плотно закручивался, и это был нос, а с другого оставлялась дырочка-сопло. Потом ракета ставилась на проволочную подставку и нагревалась сухим спиртом. Внутри ее образовывался вонючий-превонючий дым, который и подымал ракету, если не в космос, то вверх. Во всяком случае, прожечь мне новые штаны ее подъемной силы хватило.
Но не об этом речь.
А о том, что главный конструктор нашего двора Ленька Рабинович сказал, что мелкими ракетами-вонючками успехов в освоении космоса не добиться. И надо делать серьезный корабль.
Надо, так надо! Мы были готовы.
Судьба отечественного, верней, дворового, ракетостроения требовала нешуточных вложений. Одних спичек было закуплено сто пачек! Для чего? А вы читайте, читайте!
Еще для освоения космоса потребовалась консервная банка от свиной тушенки, старые газеты, полкило муки, бумажная бечевка и деревяшка из которой выстрогали нос космического корабля. Корпус был создан из папье-маше, путем наклеивания мучным клеем полосок бумаги на пивную бутылку. Саму бутылку потом еле вынули.
Космонавтом решили назначить воробья.
- Если придется катапультироваться, ему не понадобится парашют! – веско объяснил Ленька.
- А если не понадобится, то он будет отсюда чирикать:
- Пролетая над Пересыпью шлю привет труженикам мясокомбината и лично товарищу Накойхеру! – сообщил я и ловить воробья отказался.
За это я был снят с должности заместителя генерального конструктора и переведен в простые ракетостроители. Это значило, что мне придется состругивать серу со спичечных головок. Зачем? Для производства специального устройства зажигания, такого себе бикфордова шнура. Потом мы эту в этой спичечной сере вываляли длинную бумажную бечевку и отпустили сохнуть.
Главным специалистом по твердому топливу Ленька назначил себя. Он набил, освобожденными от серы, спичками консервную банку, наглухо ее запаял, пробил сверху гвоздем одну дырку и поставил банку на примус. Через время из дырки в банке пошло что-то типа дыма, который мы подожгли. Так готовился древесный уголь – важнейший компонент ракетного топлива.
Другими компонентами были сера и селитра. Серу Леньке удалось стырить в химическом кабинете, а с селитрой вышел облом. Так что, пришлось вновь назначать меня заместителем генерального конструктора, поскольку мама моя, если помните, была химиком.
Вместе с новым старым назначением я получил из общественной кассы шесть копеек на трамвай и отправлен в командировку в мамин институт на улице Баранова.
- Мама! – проникновенно сказал я, когда ее по моей просьбе вызвали на проходную, - Леон Семенович очень просил немного селитры!
Леоном Семеновичем звали нашего учителя химии. Очень хорошего учителя, и мама его уважала. Поэтому селитру выдала.
Ну, а дальше совсем чепуха. Древесный уголь, полученный из спичек в консервной банке, смешал Ленька в тайной – но не от меня! – пропорции с серой и селитрой. Вот вам и твердое топливо. Под названием дымный порох.
Воробья так и не поймали. Так что корабль наш должен был отправиться в космос без космонавта. По Ленькиным расчетам горючего должно было хватить, примерно, до Сатурна.
Я не помню, существовала ли тогда песня насчет «пыльных тропинок далеких планет», но Ленька что-то довольное мурлыкал, заправляя ракету горючим.
Стартовой площадкой послужили два кирпича. Запуск назначили на 18 часов. К этому времени родители приходили с работы и наш триумф не мог остаться незамеченным.
И вот ракета на пусковой площадке. Ленька назвал ее «Ленин». Но какая-то, не станем эксплуатировать указательные пальцы, сволочь приписала к «е» две точки. Так, на всякий случай. И, как оказалось, это было правильно.
- Ключ на старт! – скомандовал Ленька.
- Есть ключ на старт!
- Пуск! – скомандовал Ленька и сам же поджег почти бикфордов шнур. Желтенькое пламя побежало по шпагату и заскочило вглубь ракеты. Какое-то время ничего не было, но вдруг ракета наша взвыла, как наскипидаренный кот Черчилль, слегка подпрыгнула и понеслась по двору. В ту роковую – для ракеты, конечно, - минуту навстречу ей попалась мадам Берсон, причем, не одна, а с поганым ведром. Увидев несущееся на нее чудовище, воющее голосом ненавистного кота Черчилля, мадам метнула ведро, как гранату под вражеский танк. Соприкоснувшись с ведром, ракета взмыла выше и устремилась к самой мадам. Мадам в страхе и смятении бежала, воя почище ракеты. Смяв Межбижера, выскочившего на тревожные звуки, мадам, продолжая вопить, взорлила сразу на третий этаж. Ракета оказалась не столь проворна и проникла в квартиру Камасутренко в бельэтаже.
- Пожар! – понеслось из квартиры.
- Пожар! – охотно подхватили во дворе.
В окне показался… как это правильней сказать… не совсем одетый Камасутренко и аналогично наряженная незнакомая общественности тетя. А во дворе уже собралось довольно много этой самой общественности.
Ракета, тем временем, описав круг почета над оскверненным ложем семьи Камасутренко, вновь вылетела в окно, плюясь вонючим дымом и угрожая взорваться. Выть она, правда перестала и можно было услышать, как матерится участковый Гениталенко, только вчера приколотивший в подъезде плакат «Позор матерщинникам!».
Пролетая над толпою, ракета выкинула свой последний фокус, то есть, остатки своего содержимого.
Замурзанный по уши Межбижер выл и разорялся, что эту диверсию преступно прикрыли именем великого вождя. Убедившись, что великого вождя зовут Лёня, Межбижер отказался от сигнала на улицу Бебеля, но не отказался от мысли ознакомить общественность школы и мест работы наших родителей с этим преступлением против человечества.
Ну, что сказать? Родина, в лице родителей, конечно, нас наградила. Но эти награды, хоть и мешали нам сидеть, оставались невидимыми. И правильно: награды покорителей космоса до поры, до времени неизвестны никому.

---

---

Маленькая шалость ....

- Ты чего творишь, окаянный? - запричитала Баба-Яга, зайдя в избу, - Это что ещё такое, а? 
 - Я всё уберу, - сказал Баюн, поджав уши, - Честное мурчащее!
 Яга закатила глаза и села в кресло. 
 - Уберёт он, ага. Хоть пятнышко на полу увижу - тобой полы мыть буду, понял? 
 Баюн молча кивнул, перевернул страницу книги и повернулся к котелку.
 - У нас есть яблочная кожура? - спросил он. 
 - Сушёная? В банке за мухоморами, - Яга принюхалась, - А ты чего варишь-то? Запах какой-то знакомый вроде. 
 - Особую отраву, - ответил Баюн, - Сам лично придумал. 
 - А чего тогда книгу взял? 
 - Ну может быть на основе других отрав. Но идея полностью моя! Лучше отравы ещё никто не варил. 
 Баба-Яга встала с кресло и подошла к столу.
 - Никто не варил, говоришь? Ну-ка, дай ложку. 
 Баюн послушно подал ложку. 
 - Чтобы говорить такое мне, нужно быть тем ещё дурнем, - пробормотала Яга, зачерпывая ложкой варево, - Все знают, что лучше меня никто отравы не делает. 
 Она подула на густую чёрную массу и отправила ложку в рот. 
 - Ну как? - спросил Баюн, - Что чувствуешь? 
 - Даже не знаю. Какое-то оно слишком сладкое. Это чтобы никто не догадался, что это отрава?
 - Верно. Сам придумал.
 - Какой ты у меня умный, котёночек! - похвалила Яга, - Отрава, может, и не получилась, но ты же так старался! Старался же?
 - Старался, - кивнул Баюн, - Очень-очень! 
 - Ты ж мой хороший! Ты ж мой замурчательный! Может быть ты сметанки хочешь? 
 - Хочу! Яга поставила перед Котом трёхлитровую банку со сметаной. - Кушай, мой хороший! 
 - А ложку? - спросил Баюн, - Ты ж говоришь, что ложкой надо.
 - А ну её, эту ложку! Ты прям лапой туда! Вот умница!
 Пока Баюн ел сметану, Яга сидела рядом с ним, умилённо вздыхая.
 - Ой, носик запачкал, - заулыбалась она, вынимая платок, - Давай вытру. Вкусно, мой хороший? 
 - Очень, - кивнул Баюн, - А рыбку мне можно? 
 - Рыбки хочешь, мой чудесный? Сейчас на речку сбегаю, Водяному скажу, он сколько хочешь наловит! Какой рыбки тебе принести?
 - Карасиков. Покрупнее только. Штучек тридцать. 
 Яга радостно кивнула, поцеловала Кота в лоб, схватила мешок и побежала к речке. Когда она вернулась в избу, Баюн уже начисто вылизал банку. 
 - Вот, счастье моё, - Яга раскрыла мешок перед Котом, - Кушай, мой замурчательный! 
 Баюн забрался в мешок и развалился на карасях.
 - Я в Раю, - блаженно пробормотал он, - Приберись, пока я кушаю. Тебе же не сложно? 
 - Что ты, котёночек! Что ты! Сейчас мигом всё уберу!
 Когда Баба-Яга закончила наводить порядок, в мешке осталось четыре карася. 
 - На печку меня положи, - слабым голосом попросил Баюн, - Сделаешь пирог из оставшихся карасиков?
 - Конечно, мой хороший! - Яга легко взяла Кота на руки и аккуратно положила его на печку, 
- Косточки убрать?
 - Конечно убрать! Что за вопросы? 
 - Не серчай, котёночек! Сглупила старая. 
 - Ну ладно, - Баюн развалился на печи, перевернувшись на спину, - Дай-ка мне молочка и можешь пирогом заниматься. 
 Яга поставила перед ним большой кувшин молока и принялась замешивать тесто. Баюн выпил всё молоко, свернулся клубочком и уснул. Когда он проснулся, на столе красовался румяный пирог, а Баба-Яга со счастливой улыбкой дремала в кресле.
 - Я проснулся! - крикнул Баюн, - Пирог не остыл?
 Баба-Яга резво подпрыгнула с кресла и приложила ладонь к пирогу.
 - Тёпленький ещё, - сообщила она, - Тебе кусочек или половинку?
 - Весь. 
 Яга поставила пирог на печь и вернулась в кресло, смотря на кушающего Кота счастливыми глазами. 
 Баюн расправился с пирогом, забрался на подушку и с сожалением посмотрел на часы: действие приворотного зелья подходило к концу и он мог только гадать, что с ним сделает Баба-Яга за такую маленькую шалость.

  Роман Седов