Уголок читателя - 2

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НОВУЮ ТЕМУ. 

Здесь мы делимся  рассказами и  стихами, тронувшие нас за душу.. ... А так же интересными книгами и ссылками.  Если прочитанная книга вам очень понравилась, поделитесь автором и названием. Вдруг кому то из нас тоже захочется прочитать. 



1-ая часть находится здесь.

Призвание

Художником он стал просто потому, что после школы надо было куда-то поступать. Он знал, что работа должна приносить удовольствие, а ему нравилось рисовать – так и был сделан выбор: он поступил в художественное училище.
К этому времени он уже знал, что изображение предметов называется натюрморт, природы – пейзаж, людей – портрет, и еще много чего знал из области избранной профессии. Теперь ему предстояло узнать еще больше. «Для того, чтобы импровизировать, сначала надо научиться играть по нотам, — объявил на вводной лекции импозантный преподаватель, известный художник. – Так что приготовьтесь, будем начинать с азов».
Он начал учиться «играть по нотам». Куб, шар, ваза… Свет, тень, полутень… Постановка руки, перспектива, композиция… Он узнал очень много нового – как натянуть холст и самому сварить грунт, как искусственно состарить полотно и как добиваться тончайших цветовых переходов… Преподаватели его хвалили, а однажды он даже услышал от своего наставника: «Ты художник от бога!». «А разве другие – не от бога?», — подумал он, хотя, чего скрывать, было приятно.
Но вот веселые студенческие годы остались позади, и теперь у него в кармане был диплом о художественном образовании, он много знал и еще больше умел, он набрался знаний и опыта, и пора было начинать отдавать. Но… Что-то у него пошло не так.
Нет, не то чтобы ему не творилось. И не то чтобы профессия разонравилась. Возможно, он просто повзрослел и увидел то, чего раньше не замечал. А открылось ему вот что: кругом кипела жизнь, в которой искусство давно стало товаром, и преуспевал вовсе не обязательно тот, кому было что сказать миру – скорее тот, кто умел грамотно подавать и продавать свое творчество, оказаться в нужное время, в нужном месте, с нужными людьми. Он, к сожалению, так этому и не научился. Он видел, как его товарищи мечутся, ищут себя и свое место под солнцем, а некоторые в этих метаниях «ломаются», топят невостребованность и неудовлетворенность в алкоголе, теряют ориентиры, деградируют… Он знал: часто творцы опережали свою эпоху, и их картины получали признание и хорошую цену только после смерти, но это знание мало утешало.
Он устроился на работу, где хорошо платили, целыми днями разрабатывал дизайн всевозможных буклетов, визиток, проспектов, и даже получал от этого определенное удовлетворение, а вот рисовал все меньше и неохотнее. Вдохновение приходило все реже и реже. Работа, дом, телевизор, рутина… Его все чаще посещала мысль: «Разве в этом мое призвание? Мечтал ли я о том, чтобы прожить свою жизнь вот так, «пунктиром», словно это карандашный набросок? Когда же я начну писать свою собственную картину жизни? А если даже и начну – смогу ли?  А как же «художник от бога»?». Он понимал, что теряет квалификацию, что превращается в зомби, который изо дня в день выполняет набор определенных действий, и это его напрягало.
Чтобы не сойти с ума от этих мыслей, он стал по выходным отправляться с мольбертом в переулок Мастеров, где располагались ряды всяких творцов-умельцев. Вязаные шали и поделки из бересты, украшения из бисера и лоскутные покрывала, глиняные игрушки и плетеные корзинки – чего тут только не было! И собратья-художники тоже стояли со своими нетленными полотнами, в больших количествах. И тут была конкуренция…
Но он плевал на конкуренцию, ему хотелось просто творить… Он рисовал портреты на заказ. Бумага, карандаш, десять минут – и портрет готов. Ничего сложного для профессионала – тут всего и требуется уметь подмечать детали, соблюдать пропорции да слегка польстить заказчику, так, самую малость приукрасить натуру. Он это делал умело, его портреты людям нравились. И похоже, и красиво, лучше, чем в жизни. Благодарили его часто и от души.
Теперь жить стало как-то веселее, но он отчетливо понимал, что это «живописание» призванием назвать было бы как-то… чересчур сильно. Впрочем, все-таки лучше, чем ничего.
Однажды он сделал очередной портрет, позировала ему немолодая длинноносая тетка, и пришлось сильно постараться, чтобы «сделать красиво». Нос, конечно, никуда не денешь, но было в ее лице что-то располагающее (чистота, что ли?), вот на это он и сделал акцент. Получилось неплохо.
- Готово, — сказал он, протягивая портрет тетке. Та долго его изучала, а потом подняла на него глаза, и он даже заморгал – до того пристально она на него смотрела.
- Что-то не так? – даже переспросил он, теряясь от ее взгляда.
- У вас призвание, — сказала женщина. – Вы умеете видеть вглубь…
- Ага, глаз-рентген, — пошутил он.
- Не то, — мотнула головой она. – Вы рисуете как будто душу… Вот я смотрю и понимаю: на самом деле я такая, как вы нарисовали. А все, что снаружи – это наносное. Вы словно верхний слой краски сняли, а под ним – шедевр. И этот шедевр – я. Теперь я точно знаю! Спасибо.
- Да пожалуйста, — смущенно пробормотал он, принимая купюру – свою привычную таксу за блиц-портрет.
Тетка была, что и говорить, странная. Надо же, «душу рисуете»! Хотя кто его знает, что он там рисовал? Может, и душу… Ведь у каждого есть какой-то внешний слой, та незримая шелуха, которая налипает в процессе жизни. А природой-то каждый был задуман как шедевр, уж в этом он как художник был просто уверен!
Теперь его рисование наполнилось каким-то новым смыслом. Нет, ничего нового в технологию он не привнес – те же бумага и карандаш, те же десять минут, просто мысли его все время возвращались к тому, что надо примериться и «снять верхний слой краски», чтобы из-под него освободился неведомый «шедевр». Кажется, получалось. Ему очень нравилось наблюдать за первой реакцией «натуры» — очень интересные были лица у людей.
Иногда ему попадались такие «модели», у которых душа была значительно страшнее, чем «внешний слой», тогда он выискивал в ней какие-то светлые пятна и усиливал их. Всегда можно найти светлые пятна, если настроить на это зрение. По крайней мере, ему еще ни разу не встретился человек, в котором не было бы совсем ничего хорошего.
- Слышь, братан! – однажды обратился к нему крепыш в черной куртке. – Ты это… помнишь, нет ли… тещу мою рисовал на прошлых выходных.
Тещу он помнил, на старую жабу похожа, ее дочку – постареет, крысой будет, и крепыш с ними был, точно. Ему тогда пришлось напрячь все свое воображение, чтобы превратить жабу в нечто приемлемое, увидеть в ней хоть что-то хорошее.
- Ну? – осторожно спросил он, не понимая, куда клонит крепыш.
- Так это… Изменилась она. В лучшую сторону. Как на портрет посмотрит – человеком становится. А так, между нами, сколько ее знаю, жаба жабой…
Художник невольно фыркнул: не ошибся, значит, точно увидел…
- Ну дык я тебя спросить хотел: можешь ее в масле нарисовать? Чтобы уже наверняка! Закрепить эффект, стало быть… За ценой не постою, не сомневайся!
- А чего ж не закрепить? Можно и в масле, и в маринаде, и в соусе «майонез». Только маслом не рисуют, а пишут.
- Во-во! Распиши ее в лучшем виде, все оплачу по высшему разряду!
Художнику стало весело. Прямо «портрет Дориана Грея», только со знаком плюс! И раз уж предлагают – отчего не попробовать?
Попробовал, написал. Теща осталась довольна, крепыш тоже, а жена его, жабина дочка, потребовала, чтобы ее тоже запечатлели в веках. От зависти, наверное. Художник и тут расстарался, вдохновение на него нашло – усилил сексуальную составляющую, мягкости добавил, доброту душевную высветил… Не женщина получилась – царица!
Видать, крепыш был человеком широкой души и впечатлениями в своем кругу поделился. Заказы посыпались один за другим. Молва пошла о художнике, что его портреты благотворно влияют на жизнь: в семьях мир воцаряется, дурнушки хорошеют, матери-одиночки вмиг замуж выходят, у мужиков потенция увеличивается.
Теперь не было времени ходить по выходным в переулок Мастеров, да и контору свою оставил без всякого сожаления. Работал на дому у заказчиков, люди все были богатые, платили щедро, передавали из рук в руки. Хватало и на краски, и на холсты, и на черную икру, даже по будням. Квартиру продал, купил побольше, да с комнатой под мастерскую, ремонт хороший сделал. Казалось бы, чего еще желать? А его снова стали посещать мысли: неужели в этом его призвание – малевать всяких «жаб» и «крыс», изо всех сил пытаясь найти в них хоть что-то светлое? Нет, дело, конечно, хорошее, и для мира полезное, но все-таки, все-таки… Не было у него на душе покоя, вроде звала она его куда-то, просила о чем-то, но вот о чем? Не мог расслышать.
Однажды его неудержимо потянуло напиться. Вот так вот взять – и в драбадан, чтобы отрубиться и ничего потом не помнить. Мысль его напугала: он хорошо знал, как быстро люди творческие добираются по этому лихому маршруту до самого дна, и вовсе не хотел повторить их путь. Надо было что-то делать, и он сделал первое, что пришло в голову: отменил все свои сеансы, схватил мольберт и складной стул и отправился туда, в переулок Мастеров. Сразу стал лихорадочно работать – делать наброски улочки, людей, парка, что через дорогу. Вроде полегчало, отпустило…
- Простите, вы портреты рисуете? Так, чтобы сразу, тут же получить, – спросили его. Он поднял глаза – рядом женщина, молодая, а глаза вымученные, словно выплаканные. Наверное, умер у нее кто-то, или еще какое горе…
- Рисую. Десять минут – и готово. Вы свой портрет хотите заказать?
- Нет. Дочкин.
Тут он увидел дочку – поперхнулся, закашлялся. Ребенок лет шести от роду был похож на инопланетянчика: несмотря на погожий теплый денек, упакован в серый комбинезон, и не поймешь даже, мальчик или девочка, на голове – плотная шапочка-колпачок, на лице – прозрачная маска, и глаза… Глаза старичка, который испытал много-много боли и готовится умереть. Смерть в них была, в этих глазах, вот что он там явственно узрел.
Он не стал ничего больше спрашивать. Таких детей он видел по телевизору и знал, что у ребенка, скорее всего, рак, радиология, иммунитет на нуле – затем и маска, и что шансов на выживание – минимум. Неизвестно, почему и откуда он это знал, но вот как-то был уверен. Наметанный глаз художника, подмечающий все детали… Он бросил взгляд на мать – да, так и есть, она знала. Внутренне уже готовилась. Наверное, и портрет захотела, потому что последний.  Чтоб хоть память была…
- Садись, принцесса, сейчас я тебя буду рисовать, — сказал он девочке-инопланетянке. – Только смотри, не вертись и не соскакивай, а то не получится.
Девочка вряд ли была способна вертеться или вскакивать, она и двигалась-то осторожно, словно боялась, что ее тельце рассыплется от неосторожного движения, разлетится на мелкие осколки. Села, сложила руки на коленях, уставилась на него своими глазами мудрой черепахи Тортиллы, и терпеливо замерла. Наверное, все детство по больницам, а там терпение вырабатывается быстро, без него не выживешь.
Он напрягся, пытаясь разглядеть ее душу, но что-то мешало – не то бесформенный комбинезон, не то слезы на глазах, не то знание, что старые методы тут не подойдут, нужно какое-то принципиально новое, нетривиальное решение. И оно нашлось! Вдруг подумалось: «А какой она могла бы быть, если бы не болезнь? Не комбинезон дурацкий, а платьице, не колпак на лысой головенке, а бантики?». Воображение заработало, рука сама по себе стала что-то набрасывать на листе бумаги, процесс пошел.
На этот раз он трудился не так, как обычно. Мозги в процессе точно не участвовали, они отключились, а включилось что-то другое. Наверное, душа. Он рисовал душой, так, как будто этот портрет мог стать последним не для девочки, а для него лично. Как будто это он должен был умереть от неизлечимой болезни, и времени оставалось совсем чуть-чуть, может быть, все те же десять минут.
- Готово, — сорвал он лист бумаги с мольберта. – Смотри, какая ты красивая!
Дочка и мама смотрели на портрет. Но это был не совсем портрет и не совсем «с натуры». На нем кудрявая белокурая девчонка в летнем сарафанчике бежала с мячом по летнему лугу. Под ногами трава и цветы, над головой – солнце и бабочки, улыбка от уха до уха, и энергии – хоть отбавляй. И хотя портрет был нарисован простым карандашом, почему-то казалось, что он выполнен в цвете, что трава – зеленая, небо – голубое, мяч – оранжевый, а сарафанчик – красный в белый горох.
- Я разве такая? – глухо донеслось из-под маски.
- Такая-такая, — уверил ее художник. – То есть сейчас, может, и не такая, но скоро будешь. Это портрет из следующего лета. Один в один, точнее фотографии.
Мама ее закусила губу, смотрела куда-то мимо портрета. Видать, держалась из последних сил.
- Спасибо. Спасибо вам, — сказала она, и голос ее звучал так же глухо, как будто на ней тоже была невидимая маска. – Сколько я вам должна?
- Подарок, — отмахнулся художник. – Как тебя зовут, принцесса?
- Аня…
Он поставил на портрете свою подпись и название: «Аня». И еще дату – число сегодняшнее, а год следующий.
- Держите! Следующим летом я вас жду. Приходите обязательно!
Мама убрала портрет в сумочку, поспешно схватила ребенка и пошла прочь. Ее можно было понять –  наверное, ей было больно, ведь она знала, что следующего лета не будет. Зато он ничего такого не знал, не хотел знать! И он тут же стал набрасывать картинку – лето, переулок Мастеров, вот сидит он сам, а вот по аллее подходят двое – счастливая смеющаяся женщина и кудрявая девочка с мячиком в руках. Он вдохновенно творил новую реальность, ему нравилось то, что получается. Очень реалистично выходило!  И год, год написать – следующий! Чтобы чудо знало, когда ему исполниться!
- Творите будущее? – с интересом спросил кто-то, незаметно подошедший из-за спины.
Он обернулся – там стояла ослепительная красавица, вся такая, что и не знаешь, как ее назвать. Ангел, может быть?  Только вот нос, пожалуй, длинноват…
- Узнали? – улыбнулась женщина-ангел. – Когда-то вы сотворили мое будущее. Теперь – будущее вот этой девочки. Вы настоящий Творец! Спасибо…
- Да какой я творец? – вырвалось у него. – Так, художник-любитель, несостоявшийся гений… Говорили, что у меня талант от бога, а я… Малюю потихоньку, по мелочам, все пытаюсь понять, в чем мое призвание.
- А вы еще не поняли? – вздернула брови женщина-ангел. – Вы можете менять реальность. Или для вас это не призвание?
- Я? Менять реальность? Да разве это возможно?
- Отчего же нет? Для этого нужно не так уж много! Любовь к людям. Талант. Сила веры. Собственно, все. И это у вас есть. Посмотрите на меня – ведь с вас все началось! Кто я была? И кто я теперь?
Она ободряюще положила ему руку на плечо – словно крылом обмахнула, улыбнулась и пошла.
- А кто вы теперь? – запоздало крикнул он ей вслед.
- Ангел! – обернулась на ходу она. – Благодарю тебя, Творец!
… Его и сейчас можно увидеть в переулке Мастеров. Старенький мольберт, складной стульчик, чемоданчик с художественными принадлежностями, большой зонт… К нему всегда очередь, легенды о нем передаются из уст в уста. Говорят, что он видит в человеке то, что спрятано глубоко внутри, и может нарисовать будущее. И не просто нарисовать – изменить его в лучшую сторону. Рассказывают также, что он спас немало больных детей, переместив их на рисунках в другую реальность. У него есть ученики, и некоторые переняли его волшебный дар и тоже могут менять мир. Особенно выделяется среди них белокурая кудрявая девочка лет четырнадцати, она умеет через картины снимать самую сильную боль, потому что чувствует чужую боль как свою.
А он учит и рисует, рисует… Никто не знает его имени, все называют его просто – Творец. Что ж, такое вот у человека призвание…

---

---

ТРОГАТЕЛЬНЫЙ РАССКАЗ О ДОМОВОМ ПО ИМЕНИ  МЕФОДИЙ.



Домовой сидел у печки и тихонько вздыхал — хозяйка умирала.
Старушке было почти 90. Раньше шустрая бабушка в последнее время не вставала с постели, годы брали своё.
Домовой сидел и вспоминал: вот хозяйка молодая — только женой в дом вошла, вот уже детишки бегают, а вот уже и старушка.
И всегда чистоплотная, приветливая и очень хозяйственная. Домового любила и почему-то звала Мефодий, а иногда и Федей. Всегда ставила под печку блюдце с молоком, а то и ложила шоколадную конфету.
Сейчас дом как осиротел.
Даже кот Степан это чувствует. Хотя и живёт тут пока сын хозяйки, а всё равно не то.
Каждую ночь Мефодий подходил к кровати и смотрел с тревогой на хозяйку и облегченно вздыхал — жива ещё.
Незадолго до болезни она будто увидела его и сказала:
— Федь, ты уж новых хозяев не обижай,если будут. А то я помру и дом умрёт следом. Жалко — дом хороший, да и ты живешь. Помогай, ладно?
Ночь за окном, да и декабрь на дворе. Холодно сегодня и как-то неуютно. Полночь пробили часы.
Раньше Мефодий их любил, с их боем дом будто оживал. А сейчас казалось отсчитывают последние часы.
К утру старухи не стало.
Домовой затаился на печке в углу, и сопел, сопел…, а хотелось плакать. Просто хотелось плакать.
После поминок соседка баба Маня поставила под печь блюдце с угощением:
— Пусть помянет. Вера всегда ему блюдце с молоком ставила.
Вот и всё.
Дом опустел.
Все разошлись, разъехались. Часы остановили, кота соседка забрала. Тоскливо…
Это была самая длинная зима у Мефодия. Днями он отсиживался на холодной печи, а ночью,бродил по такому же холодному дому.
Изредка выходя на улицу он обходил двор, а потом сидел на заснеженном крыльце с тоскою глядя на огни в окнах соседних домов.
Он знал, что в деревне есть дом без домового, но не уходил — обещал хозяйке за домом смотреть.
Кот тоже нагонял тоску, часто прибегал во двор и орал у двери.
Всё изменилось весной. В середине мая к дому подъехали две машины. Из одной вылез сын хозяйки, а из другой женщина лет шестидесяти и молодой мужчина.
Домовой с жадностью и любопытством поглядывал в окно.
— Вот сад, тут пять яблонь, смородина и малина есть — объяснял сын хозяйки. Зашли во двор — тут вот сарай. Раньше мама козу держала, а сейчас всё дровами забито. Даже немного угля в брикетах есть.
Ну, пошли в дом?
Дом приезжим понравился: чистенько, уютно, хоть и пахнет сыростью.
— Да нам на лето снять, у нас дачи нет…
— Да мне тоже дом жалко — я потому и объявление дал. Смотреть за домом некому. Я у матери один остался, да и то на север на полгода уезжаю, а детям и внукам дом не нужен.
Так, в подполе и картошку, и всё найдете. Газ в баллонах есть. Телефон мой у вас имеется. Живите.
Когда стали выходить, женщина достала из кармана конфету и положила на печь.
Мужчина заметил, улыбнулся:
— Матушка так делала. Говорила — домовому.
Домовой снова остался один, но ненадолго. Через три дня снова подъехала машина.
Кроме молодого мужчины и той женщины, вылезла девочка лет шести и ее мама.
Девочка с любопытством оглядывалась по сторонам.
— Бабушка, а мы теперь тут жить будем?
— Да, тут и проведем лето. Давайте сумки выгружать, а то дел много.
Мефодий с любопытством наблюдал,как дом постепенно оживал.
Затопили печь, чтобы прогреть дом. Вынесли сушить подушки, перины, половички, поснимали- поступали занавески.
Работа кипела: всё мылось, выбивалось.
Домовой узнал, как всех зовут: старшую женщину Анна Михайловна, сын — Андрей, невестку — Лена, а внучку — Ниночка.
Вечером уставшие сели ужинать. Анна Михайловна даже успела напечь блинов. Семья сидела, тихо переговаривалась, что ещё завтра надо сделать. Перед тем, как лечь спать, Анна Михайловна поставила под печь блюдце с чаем и кусочек блина:
— Извини хозяин, молока сегодня нет.
Когда все уснули, домовой тихонько прошелся по дому, долго стоял перед часами.
Они опять ходили и отбивали время, хотя Андрей сомневался, что они пойдут.
Впервые за долгие месяцы тоски и одиночества домовому было хорошо и спокойно.
Через день Андрей и Елена уехали, а Нина с бабушкой остались. Жизнь в доме и во дворе продолжалась.
Пришел даже кот Степан, сначала дичился, но через три дня даже позволил Нине себя погладить. И сейчас, довольный жизнью, развалился на крыльце.
Постояльцы прижились, перезнакомились с соседями, стали брать у них молоко. Убрали потихоньку сад, насеяли везде цветов, за сараем нашли баньку — ещё хорошую. Успели вскопать и засадить грядки, под лук-огурцы.
И каждый день Анна Михайловна ставила под печь блюдце с молоком.
Однажды Ниночка спросила:
— Бабуль,а ты зачем это делаешь? — бабушка улыбнулась
— Хозяину дома. Дом видишь какой он нас хороший — внучка согласно закивала головой.
— Бывает дом и чистый и богатый, а неуютно. Там или домового нет, или не смотрит он за ним. А есть дома старые, бедноватые, но зайдешь, и уходить не хочется. Значит хозяевам он — домовой, помогает.
Вот и надо его угощать. Заслуживает!
— А если я ему конфету дам, поможет?- Анна Михайловна улыбнулась.
— Поможет. Только требовать нельзя, а попросить можно. Так меня моя бабушка учила.
Нина посмотрела на печку:
— А зовут-то его как? У него же имя есть?
— Есть. Время придет, сам подскажет.
Через два дня внучка опять спросила про имя домового. Бабушка сказала:
— Вот какое сегодня мужское имя услышим от чужих людей, так и будем звать.
Весь день Нина ждала хоть каких гостей, но ни кого не было. Только вечером к ним в дом заглянула девушка.
— Ой,здравствуйте. Я внучка бабы Мани, мы вчера приехали. Кота с собой возим, а он куда-то сегодня убежал. К вам не забегал? Большой такой, дымчатый, Мефодием зовут.
— Нет, у нас только свой — Анна Михайловна показала на стул, где спал кот — а чужого не было.
Когда девушка ушла, Нина бросилась к бабушке:
— Бабуля, ты слышала? Мефодий!
Домовой на печке улыбнулся и решил пошуметь, мол с именем угадали.
Дни проходили за днями, Мефодий привык к жильцам и уже не представлял дом без них.
Андрей с женой приезжали на выходные. Починили крыльцо, подправили баньку. Даже стол Андрей сделал на улицу и теперь вся семья собиралась ужинать во дворе, под кустом черемухи.
Мефодий заметил,что Анна Михайловна стала задумчивой, она делала дела, возилась с внучкой и о чем-то думала.
Пока в следующий приезд сына не завела разговор.
— Андрей, Лена, мне надо с вами поговорить. Я хочу остаться тут жить. Вам в городе и без меня хорошо, я только мешаю.
— Мама!
— Подожди! Я много думала. Я устала от городской жизни. Я же деревенская, только деревни моей уже нет. А тут мне хорошо. Денег у меня немного есть и я думаю выкупить дом.
Тут магазин есть, фельдшер есть, почта, соседи хорошие, райцентр рядом. А вам одним пожить надо, может ещё ребенка родите. А ко мне приезжать будете по возможности, ехать-то всего три часа.
Разговоров в тот вечер было много, но Анна Михайловна осталась на своем, хочет жить тут — в деревне.
Ну, раз тут, то в следующий приезд дети ей собаку привезли: лопоухого щенка, на трассе подобрали
Домовой радовался: дом нашел хозяев.
Тихо вздохнув, он слез с печи и пошел бродить по дому.
Кот Степан, почуяв его — зашипел.
— Тихо ты — зашипел в ответ домовой, — дом разбудишь.
Он посмотрел на часы — первый час ночи.
Пошлепал к шифоньеру, нашел клубок пряжи, Анна Михайловна потеряла, Нине кофточку вязала, положил на видное место. Пошел дальше. Дошел до кровати Нины, поправил сползшее почти одеялко.
Наклонился, поднял куклу, а то завтра наступит,когда вставать будет. Странная какая-то: длинная, худая, одни руки и ноги. Нина её Барби называла.
Надо завтра на чердаке пошуметь ( хозяйка там ещё не разбирала), там целый сундук с игрушками, будет чем Нине играть.
Хорошо!
Дом — живой!
Хозяева есть, можно и молока с пирогом поесть.
И Мефодий пошлепал под печку — угощение есть и какой-то Чупа-чупс Нинин…

Добрая сказочка.

Инсулиновый диабет это страшно, но вера способна превращать возможность в действительность! Спасибо, Танюша!

Над ней издевались и смеялись все одноклассники. И вот однажды, на уроке физкультуры произошло неожиданное…

У Люды не было отца, ее воспитывала мать одна. Все что у них было это маленькая однокомнатная «хрущевка». На стенах были стары обои, на окнах шторы, которые покупала еще бабушка.
Одежда девочки была сшитая руками матери. Девочка посещала занятия игры на флейте. Люда посещала обычную школу, расположенную в отдаленной части города.



В школе учились дети из разных социальных слоев. Одежда девочки отличалась от той, которую носили дети, поэтому дети над ней всегда издевались. Им нужна была жертва и дети выбрали на эту роль Люду. Над ней смеялся весь класс, никто с ней не дружил, все её обзывали.
Её не брали в походы и на экскурсии. Не приглашали на дни рождения. Над ней смеялись без всякого повода. Каждый выход Люды к доске сопровождался смехом и ехидным шепотом. Ей на спину цепляли бумажки с обидными словами.
В портфель засовывали мусор. Когда на классных праздниках Вовка фальшиво пел, ему хлопали и кричали «Браво!». Когда однажды Люда решилась сыграть на флейте, и сыграла очень хорошо, потому что долго готовилась, её осмеяли.
На отличниц никто не подумал…
В 7 классе мама купила Люде куртку за 40 рублей. Красивую куртку, японскую. Как маме это удалось – неведомо, и дело не только в деньгах: в начале восьмидесятых куртку надо было достать. Люда побоялась оставлять дорогую вещь в школьной раздевалке и носила ее с собой.
На уроке физкультуры куртка осталась в раздевалке для девочек. А еще там же задержались девочки – три отличницы, лидерши. Остались специально, наврав учителю про больные животы.
Отличницы взяли Людину куртку и повесили ее в женский туалет на втором этаже. Люда, обнаружив пропажу, тихо заплакала. Классный руководитель объявила поиски. Конечно, на отличниц никто не подумал (на это и был расчет класса, когда на перемене разрабатывалась операция «Куртка»). Те, кто был в курсе операции, молчали как рыбы.
Куртка пропала навсегда. На следующий день Люда вновь пришла в школу в пальто с надвязанными рукавами. И, как всегда, не пошла с классом в кино. А класс в кино пошел. Во главе с отличницами.
В тот день класс посмотрел «Чучело»
Тем же вечером к Люде домой пришли родители отличниц. Они принесли Люде новую куртку. Немного не такую, как пропавшая: та была синей, а эта – красной, с манжетами и воротником из красивого белого меха. Её достала по блату мама одной из отличниц своей же дочери.



Люда отказывалась брать куртку и говорила, что она ни за что ее не наденет и, тем более, не придет в ней в школу. Тогда в квартиру зашла одна из отличниц. Та самая, которой мама достала красную куртку. И попросила у Люды прощения. И пообещала, что больше ее никто не обидит. И сказала, что завтра зайдет за ней, и в школу они пойдут вместе.
Нет, девочку-отличницу никто не уличил в краже куртки. То есть уличил. Режиссер Ролан Быков.
В тот день класс в кинотеатре посмотрел «Чучело». После фильма семиклассники плакали почти все, даже некоторые мальчишки. Они долго не расходились и говорили о том, что все это – про них. А потом пришли домой и рассказали родителям про куртку в туалете.
А что смотрят наши дети?
Тем детям начала 80-х повезло, у них был Ролан Быков и Кристина Орбакайте в роли Лены Бессольцевой. А ещё Елена Цыплакова в «Школьном вальсе», молодой Харатьян в «Розыгрыше», герои фильмов Динары Асановой. А раньше, когда эти дети были младше, у них были Буратино и Красная Шапочка Леонида Нечаева. У них был Электроник. У них было Детское Кино. Наше, родное, понятное.
Волшебный мир, которому доверяли, который любили. Который дарил чудо Алых парусов, романтику Капитана Гранта, героизм юных антифашистов. В этом мире дети разгадывали Тайну железной двери, летали в космос, боролись с пиратами, влюблялись, путешествовали.
Этот мир учил их любить добро и правду, отличать плохое от хорошего, разбираться в людях, признавать свои ошибки, помогать слабым. Этот мир подарил им героев, настоящих, тех, на кого хотелось быть похожими. Чтобы стать частью этого мира, надо было взять у мамы 10 копеек и прийти в кинотеатр.
Откройте афишу кинотеатров в любом городе России на ближайшие выходные. Попробуйте найти хоть один на всю страну полнометражный художественный фильм для детей российского производства. Может быть, из последнего – “Призрак”, да и все. Если найдете – напишите, пожалуйста, мне.
Почему? Почему, на каком основании в стране уничтожено детское кино? Уничтожено напрочь, как явление. Даже тот мизер, который точечно снимается неимоверными усилиями энтузиастов, не попадает в прокат. Не надо говорить мне про деньги. Я не поверю, что в стране нет денег на детское кино. На бессмысленные и беспощадные новые ЕГЭ – есть.
На зарплаты депутатов – есть. На шумные массовые гуляния в День города – есть. На кино нет? Хотя бы на одну ленту в год? Ну, тогда грош нам цена как государству. Порядочные люди не экономят на детях…
Это какой-то жуткий системный сбой, последствия которого оценить еще предстоит. Я хочу знать фамилии людей, от которых зависит решение о возрождении детского кино в моей стране. В стране, в которой взрослеют мои дети, и предстоит жить мои внукам.
Я хочу спросить у этих людей, почему наших детей и внуков лишили волшебного мира, который, как никто другой, умеет научить главному. Я хочу спросить у них, сколько в рублях стоит наличие этого мира.
А еще я хочу спросить у них, какое кино и где они показывают своим детям и внукам. И чему это кино учит…
Девочке Люде из того седьмого класса сейчас 45 лет. Она назвала дочь Леной, в честь героини Кристины Орбакайте. Люда учит детей литературе. И каждому своему классу она показывает «Чучело» Ролана Быкова. Жаль, что в классе, через мультимедийный проектор. Волшебство немного не то…

Я читала....  Спасибо!!!!
Если в советские годы главной считалась работа, то после перестройки стали говорить о ценности семьи. Однако на деле получается всё наоборот.... Бесплатных кружков и летних лагерей  теперь не найти. А ведь, бОльшая часть населения не такая и богатая. Или мы за годы Советов привыкли ко всему  бесплатному?

Всё правильно, но речь здесь не об этом. Раньше мы весь день были во дворе играли в лапту и догонялки, в казаки-разбойники и в Чапаева. Девчонки прыгали в классики, позже появились резинки...
Сейчас ребёнка из-за компа не вытащить! Сидит уткнувшись в комп и портит глаза.
Да и вытащить некуда. Раньше были чудесные детские фильмы это и сказки, и фантастика. Не буду повторяться, но вспомни "Золушку" и "Старика Хотабыча", "Королевство кривых зеркал" и "Морозко"! Фильмы учившие детей красоте и добру, любви и дружбе!

Сейчас все эти фильмы заменили зарубежными..... а это совсем не то!!!!
Даже Эве  интереснее смотреть Гарри Поттера, чем ту  же "Золушку".  Но я стараюсь её увлечь фильмами из своего детства. Правда, последнее время ей больше нравится смотреть фильмы на английском языке. Но и я не сдаюсь... русский ей забывать не стОит!

Ну Гарри Поттера мы все семь книг перечитали, вернее мы с Олей читали, а Пашка слушал, а позже все фильмы пересмотрели и не по одному разу! Пашке без разницы на каком смотреть, на русском, на английском один фиг, но мы с Олей в английском ни бум-бум, приходится на русском смотреть.

Я вот помню я уже Олей беременна была, появился новый фильм "Огонь, вода и медные трубы" - сказка. Не смотря на то, что дура здоровая и Колю с собой прихватила, в кинотеатре смотрели!

На фильмы-сказки я в любом возрасте готова идти. 

Эве надо много читать, ежедневно  20 страниц. Без выходных. Так что она Поттера в оригинале читает. Наташа мне как то жаловалась, что Эва болтает как настоящая англичанка и она дочку иногда не может понять.   У них разное произношение. 

Тут и сказать нечего...
________________________________________________
Кот кормил семью в блокаду птичками.(До СЛЕЗ!!)



Эта история найдена в интернете и автор ее, к сожалению, не известен. "Моя бабушка всегда говорила, что тяжёлую блокаду и голод и я моя мама, а я её дочь, пережила только благодаря нашему коту Ваське. Если бы не этот рыжий хулиган, мы с дочерью умерли бы с голоду как многие другие. Каждый день Васька уходил на охоту и притаскивал мышек или даже большую жирную крысу. Мышек бабушка потрошила и варила из них похлебку. А из крыски получался неплохой гуляш. При этом кот сидел всегда рядом и ждал еду, а ночью все трое лежали под одним одеялом и он согревал их своим теплом. Бомбежку он чувствовал намного раньше, чем объявляли воздушную тревогу, начинал крутиться и жалобно мяукать, бабушка успевала собрать вещи, воду, маму, кота и выбежать из дома. Когда бежали в убежище, его как члена семьи тащили с собой и смотрели, как бы его не унесли и не съели. Голод был страшный. Васька был голодный как все и тощий. Всю зиму до весны бабушка собирала крошки для птиц, а с весны выходили с котом на охоту. Бабушка сыпала крошки и сидели с Васькой в засаде, его прыжок всегда был на удивление точным и быстрым. Васька голодал вместе с нами и сил у него было недостаточно, что бы удержать птицу. Он хватал птицу, а из кустов выбегала бабушка и помогала ему.

Так что с весны до осени ели еще и птиц. Когда сняли блокаду и появилось побольше еды, и даже потом после войны бабушка коту всегда отдавала самый лучший кусочек. Гладила его ласково, приговаривая – кормилец ты наш. Умер Васька в 1949 году, бабушка его похоронила на кладбище, и, что бы, могилку не затоптали, поставила крестик и написала Василий Бугров. Потом рядом с котиком мама положила и бабушку, а потом там я похоронила и свою маму. Так и лежат все трое за одной оградкой, как когда-то в войну под одним одеялом."

НИТКА, БАРХАТ, ДА ИГОЛКИ - ВОТ И ВСЕ ДЕЛА...



На повороте в сторону Быковского шоссе была дача, чей забор и сегодня вполне мог бы заменить крепостные стены, а тогда еще и был большой редкостью и главным опознавательным знаком. Непосвященные гадали: кто же прячется за этой Великой Китайской стеной, какие сокровища там зарыты и возможно ли туда проникнуть, чтоб хоть одним глазком окинуть райские кущи. На самом же деле за этими царскими вратами жил простой малаховский закройщик Зиновий Яковлевич Куцер.
Ну, это, конечно, только на первый взгляд казалось, что простой. Никакой он был не простой. Во-первых, он был философ, политолог, летописец, психолог и сексолог в одном лице. А, во-вторых, он знал в цифровом измерении всю Малаховку и Красково от высшего начальства до последней безымянной старухи, а если вдруг кого не знал, то невооруженным глазом определял с точностью до сантиметра все параметры любого человека с расстояния в тридцать метров. Так что талантов Зяме Куцеру было не занимать.
Несмотря на неограниченный доступ в закрома местных магазинов тканей, наличие сразу трех швейных машинок Зингер, еще одной немецкой электрической и для особых случаев - вязальной и вышивальной, сам Зяма был одет всегда одинаково: в толстые суконные «брукес»(как называла их моя бабушка), с огромными кожаными заплатами-подушечками на коленях, полосатую плотную сорочку, на рукаве которой ближе к плечу намертво сидела манжета с пришитой круглой игольницей, всегда ощетинившейся булавками, вязаную темно-синюю жилетку и растоптанные войлочные тапки. Таких комплектов у него, похоже, был десяток, потому что одет он был не только всегда одинаково, но и всегда очень чисто. И в этой справе принимал клиентов, ходил на Звездочку за сметаной и свежим обдирным хлебом, появлялся в кинотеатре Союз, на рынке, в парикмахерской и даже на приеме у председателя сельсовета. Когда однажды он надел костюм, чтоб похоронить жену, его никто не узнал, пока он не сел на стульчик рядом с гробом.
Зяма был человек солидный, неторопливый, но очень многословный и любознательный. Интересовало его абсолютно все. Как-то мы с бабушкой принесли ему перелицевать для папы дедушкино пальто. Провели мы у Зямы часа четыре минимум, хотя вопрос перелицовки занял минут пятнадцать. - А шо, Циля, Ваш муж ходил ув етом пальте до войны? Или уже после? И хде он ево увзял? Оно било не длинновата? А ув плечи не громоздилось? А ви ходили с ним ув театер? А какие постановки ви смотрели ув своем Донецке? А шо, заглядывалися на Вас другие мущщины? Или Ваш Хацкель бил сам красавец под Вас?
- Ай, Зяма...шо вспоминать, када увсё ув прошлом... Я помню тех постановок?? А Хаца таки да бил интересный, но шо уже теперь, када его семь лет нет и ми лицуем его пальто?...
Пытливый зямин ум не давал ему покоя. Он читал все, что попадется на глаза от об’явлений о ренте дачи до учебника сопромата, забытого его внуком. Через день Зяма, не снимая с шеи болтающийся сантиметр и с брюк - прилипшие нитки, шел в библиотеку. Он повисал на стойке выдачи книг и брал несчастную библиотекаршу в плен.
- а шо, Вера Александрна, много сейчас пишут книг или уже не так? А хто это все пишет? Или Симонов и Кочетов? А шо, и Фейхтвангер у Вас попадается? Неплохой человек, он приезжал перед войной...Ну нет, не ко мне, хотя я би не возражал пошить ему пинжак...Не знаю, ли говорил он на идиш, но все равно два еврея бы поняли друг друга...
Зяма был абсолютно домашнего, мирного вида. Невысокий, довольно толстый, с мягкими женскими ладошками. Одно время он ходил в клуб Шахтер в драмкружок, так ему все время давали женские роли. На время войны он с семьей из Малаховки исчез и люди думали, что искать их надо было где-то в районе Ташкента. Только лет через двадцать, когда Малаховка получила какую-то невнятную награду, но об’явить о ней приперлось высокое начальство и пол поселка собралось в Летнем театре, все узнали, что толстый Зяма был сапером, героем войны, дошел до Праги и его теплыми чуткими женскими пальчиками были разминированы Харьков, Кенигсберг и Краков. Но об этом болтливый Зяма не рассказывал ни разу.
Я дружила с Зяминой внучкой Лийкой, мы вместе ходили в художественный кружок в Красково и я часто застревала у Куцеров на целый день. Мы делали с Лийкой секретики, рисовали бумажным куклам платья, ели потрясающие яблочные оладьи Симы Куцер, но больше всего мне нравилось смотреть, как работает и разговаривает с клиентами Зяма.
- Петр Гаврилыч, или Вы ждете праздник или просто нужна польта? Если просто для тепла, не тратьтесь лишних денег на Зяму, идите ув магазин. А если Ви хочите новая жизн, так стойте молча и дайте думать. Потомушта Ви извиняйте, но Ваша фигура для красоты нуждается в подумать! Када, дай Вам Б-г здоровьечка, Ваш животик больше, чем у Фиры Элькиной, када они ждали двойня, а плечики круглые и узенькие, как у пионэрки, Зяме надо хорошенько присмотреться и подумать, чтоб в польте вы били високий и стройный, как Борис Ливанов!
Клиент мог бы обидеться, но он действительно с одной примерки совершенно менял очертания и облик, а иногда благодаря этому - и жизнь. Поэтому к Зяме валил народ и слава о нем росла.
Именно тогда вместе со славой начал расти забор. Более того, изобретательный Зяма, всеми местами чуя приближение фининспектора и расплаты, и здесь продемонстрировал свой незаурядный ум. Посколько по счастью дом его был угловым, Зяма сделал не одну и даже не две, а три калитки. Первую - центральную, на ней был номер дома и звонок. Это был вход для праздных и чужих. Вторая калитка была со стороны переулочка, сливалась с забором, открывалась по договоренности и спецсигналу и вела в летний домик, где и велся прием. Третья калитка открывалась на участок дружественных соседей и через нее можно было выйти и вывести тайных посетителей на параллельную улицу. Система работала без сбоев и к Зяме претензий не было.
Так было много лет, пока Зяма неожиданно ни влюбился. И в кого?!! Каких только красоток он ни обшивал эти годы и стоял, как кремень, искренне уверяя, что на Симе исчерпался его интерес к женскому полу. И надо же было, чтоб на склоне лет немолодая расплывшаяся сслучайная дачница опрокинула весь его устоявшийся мир.
Эта тетка опоздала со с’емом дачи и начала метаться и стучать подряд во все ворота. И нечаянно дернулась в тайную Зямину калитку. Ее немедленно провели в летний домик, там она посетовала Зяме на неудачные попытки пристроиться со слабым городским сыном-подростком на летний отдых. И Зяма тоже дал слабину! Для начала он поселил эту мадам тут же в летнем домике, потом неожиданно отправил наивную Симу в Кисловодск в санаторий Красные Камни, а хитрая змея переползла из летнего домика в хозяйские хоромы под предлогом сырого лета и недокормленного Зямы. Через 24 дня, когда окончилась симина путевка, возвращаться в принципе уже было некуда, ее ждало разбитое корыто.
Зяма каялся, валялся в ногах, об’явил, что все оставляет Симе и детям, а сам налегке идет за синей птицей. Синей птице такое решение не понравилось, к тому же сезон кончился и зарядили дожди. Она в одночасье подхватила манатки и возмужавшего на зяминой малине подростка и смылась восвояси. Зяма рыдал, страдал, винил себя во всех грехах, вспоминал исторические примеры и клянчил у Симы прощение. А маленькая, кругленькая и подслеповатая Сима оказалась кремень и не простила. Так везучий и без царапины прошедший войну сапер подорвался даже не на мине - на ржавой учебной гранате...
Куцеры продали малаховские угодья, Сима вскоре умерла, а поддержавшая ее дочь с детьми, прихватив основную часть вырученных средств, отбыла в Германию, словно показывая безутешному Зяме, что его победа в войне была временной. Зяма пару лет поснимал в Красково летний домик, клиенты его разбежались, он словно сдулся и лет через пять после рокового лета уехал в Израиль и там следы его затерялись.
Куцеровская дача сменила не одного владельца, но шикарный забор стоит на страже до сих пор. Никто уже почти никогда не шьет себе на заказ, предпочитая не морочить себе голову и купить что-то готовое. Но когда я вспоминаю папу молодым, я всегда вижу, как он был неотразим и прекрасен в перелицованном Зямой пальто.

О ВОЙНЕ

Александр Бирштейн

Я пытаюсь вспомнить разговоры о войне. Именно домашние разговоры. Не те, что во дворе под пьяную лавочку… Хотя… У нас дома тоже… Ну, скажем, не под совсем трезвую…
И опять не так. Мама-то часто рассказывала про бегство из Одессы на последней почти машине с двумя старухами на руках и какими-то вещами. Про бомбежку где-то за Херсоном…. Про то, как их подобрал в степи… папа. Чудо? Конечно.
Еще мама рассказывала про эвакуацию, про Стерлитамак, про то, какие оладьи из картофельной шелухи…
И про людей. Кто как себя вел. Это самое интересное.
Папа о войне не говорил.
- Папа ты немцев убил?
- Не знаю.
- А хоть стрелял в них? (с большой надеждой).
- Приходилось…
- А попал?
- Отстань!
Поговорили… Ну нет!
- Вот так ты маленького ребенка воспитываешь! А я от этого могу хулиганом вырасти!
Или вообще вором!
- Ну что ты хочешь?
И все сначала.
- Папа ты немцев убил?
- Не знаю….
Но в те годы приходили еще папины товарищи. Однополчане, сокурсники, возможно, бывшие соседи.
О, тогда было что послушать!
Шкалики были с белой головкой, а поллитровки с коричневой. Сургуч. На стол ставили картошку в мундирах, селедку, сало, хлеб. Все такое вкусное! Ну, разве можно ребенка, который ест и ест, гнать из-за стола?
Постепенно обо мне забывали…
Разговоры рано или поздно переходили на войну. И шли как бы по нарастающей, но с резким падением. Как это? А вот так. Рассказывает, например, дядя Дора – да, так и звали, а полное имя Элиадор! – про какой-то эпизод. Мама выходит послушать, у меня ушки на макушке. Дядя Дора был папиным командиром. Он командовал отдельным саперным батальоном, а папа был начштаба. Дяда Дора увлекается, тормошит папу:
- А помнишь, помнишь?...
А папа:
- Помню…
И тут же про кого-то погибшего у них. И тишина. И все наливают. И все пьют не чокаясь.
Знаете, слова «Вечная память» тогда очень частыми были. И актуальными. И все верили, что память и вправду будет вечной.
К началу войны мадам Гоменбашен была довольно молодой женщиной. Это я сейчас понимаю. Судите сами: родилась она в конце позапрошлого века, так что когда румыны решили, что Одесса годится им как столица, ей было не больше пятидесяти лет.
И в августе сорок первого ее отправили рыть окопы. И не одну конечно. Их было много - стариков и женщин, разом превратившихся в землекопов.
Рыли они эти окопы, рыли, а потом выяснилось, что сооружения эти даром не нужны, а нужно, наоборот, скоренько чухать в эвакуацию.
А теперь прикиньте, людей еще в августе посадили на трамвай и повезли трудиться на оборону. Хорошее дело? Скажем так, нужное. Кому неизвестно, люди трудятся, родину защищают хоть так. Больше же некому.
Потом перестали ходить трамваи, а потом, месяца через полтора, подали грузовики и сообщили, что надо срочно эвакуироваться. Кто-то послушался, кто-то нет…
Мадам Гоменбашен послушалась. У нее уже были неприятности с властями. Давно. Лет двадцать назад. Она тогда, естественно, была моложе и любую неприятность объясняла просто:
- Когда эти пришли…
Эти имели своих зухтеров всюду. Вот мадам и пригласили. Сперва на Екатерининскую площадь, 4, а потом отвели под конвоем уже на Маразлиевскую. А там долго не разбирались. Раз-два - и в гараж. Кто читал Катаева, знает, о чем говорю.
А на Маразлиевской ей крупно повезло. Чекиста, который ее допрашивал, она спасла во время погрома. Не только подобрала раненого, но и выходила. Тогда он был простым налетчиком, вошедшим в отряд еврейской самообороны. Был ранен, помирал тихенько в подворотне, но подвернулся мадам Гоменбашен. Та затащила его к себе. Выходила, короче. Излечившись, пациент сбежал, прихватив по привычке какие-то вещи. После революции многие налетчики подались в чекисты. Работа практически та же, а риска минимум. Они так думали…
Мадам Гоменбашен бывший налетчик узнал. И, более того, даже не расстрелял. Только и сказал:
- Иди себе с миром, товарищ Гоменбашен, а язык свой поганый прикуси во веки веков!
Мадам и прикусила. Скорей не от страха, а оттого, что ее впервые назвали товарищем. С тех пор в политику она не совалась. И правильно сделала. Как вы считаете?
В общем, села будущая мадам в чем была в кузов грузовика и поехала неизвестно куда. Говорили, что в сторону Крыма.
Грузовиков было много – к ним присоединились и те, которые шли из других районов Одессы. Моя мама и две бабушки тоже были в таком грузовике. Под Асканией-Нова этот «караван» попал под бомбежку. Беженцам повезло. Немцы возвращались, поэтому боезапас у них был ограничен. Скинули пару бомб, постреляли из пулеметов… Люди разбежались, а машины попросту удрали.
Там-то мадам Гоменбашен и оказалась рядом с моим будущим семейством. Одна бабушка настаивала на том, чтоб бросить остаток вещей и возвращаться в Одессу. Другая тоже хотела вещи бросить, но продолжить путь в сторону Крыма. Мама просто заламывала руки. А мадам Гоменбашен велела не рыпаться.
Так этот бравый контингент просидел на месте почти двадцать часов. А потом…
Я знаю, что многие из тех, кто станет это читать, мне не поверит. Ваше дело! Но, клянусь, все было именно так.
На рассвете следующего дня, когда канонада с запада была уже очень слышна, а отчаянье бесконечно, их подобрала отступающая часть Красной армии. Это был отдельный саперный батальон, получивший приказ перебазироваться в Севастополь. Начальником штаба батальона был мой папа!
В Джанкое пути беженок разделились. Они попали в разные эшелоны. Мама с бабушками в конце концов очутились в Стерлитамаке. Мадам Гоменбашен «прокатилась» не ближе – она осела на три с половиной года в Ургенче. Есть такой город в Узбекистане. Жила она на улице Первомайской. Я точно это знаю, ибо сам много лет проработал в Ургенче. Заманчиво было бы сказать, что по соседству с мадам Гоменбашен на Первомайской жила маленькая девочка Аня Герман. Но, увы, это было бы неправдой, ибо семья будущей великой певицы сбежала из Ургенча после расстрела ее отца в 1938 году.
А мадам Гоменбашен в Ургенче прижилась, освоилась, заговорила на странной смеси идиш-русского и… узбекского. Впрочем, ее понимали.
Она привезла из эвакуации в Одессу страшное слово: бабай. Зато взамен оставила вечное:
- Тухес.
Кого из нас нерадивые люди в раннем детстве не пугали:
- Вот бабай придет и тебя заберет!
А я как-то своими ушами слышал, как торговка на рынке, впервые увидев негра, озадаченно произнесла:
- Кара* тухес…
Вот так и происходило взаимопроникновение культур по-советски.

А Сима не простила......