Уголок читателя

Думаю не стоит воспринимать так дословно!
Вспоминая нахожу немало положительного в своём пионерском детстве!

Лилёша пишет:Думаю не стоит воспринимать так дословно!
Вспоминая нахожу немало положительного в своём пионерском детстве!

Потому что мы были дети и мы жили не обремененные проблемами. 
Да и не так уж плохо мы жили... Весело.
Это сегодня для того, чтобы пойти к подружке, нужно договориться, созвониться... И не потому, что все такие занятые. Не принято сейчас заваливать в дом без предупреждения.

Да и в школе постоянно какие -то мероприятия проводились. Нас старались чем-то занять.

Это сегодня для того, чтобы пойти к подружке, нужно договориться, созвониться...

 Ещё у родителей отпроситься и дать точный отчёт во сколько дома должна быть. 

А мы  порой просто бросали на ходу :"мам, я к Юльке"  или оставляли записку, что "ушла к Люсе"....

Дааааа.... наше детство просто не сравнить с детством наших внуков....

Я вас, дамы , всё таки верну немного в рассказ, мне он близок, как никому потому, что я тоже росла в еврейской семье, правда нянь у меня никогда не было, зато у меня папа тоже был членом партии и на пасху у нас всегда была маца - дедушка приносил её из синагоги. Кроме папы партийцев в семье не было, но и верующих тоже не было включая деда родившегося на исходе ХIX века.
Думается мне, что автор немного исказил действительность, чтобы было посмешнее.
И хотя я частенько делала бутерброды с маслом и мацой, но никогда бы не дотумкала притащить их в школу потому, что в 10 лет, а именно в таком возрасте принимают в пионеры, у меня хватало мозгов, что нечем хвастаться перед моими православными соучениками.
А мацу ели с удовольствием все включая деда и партейного папашу, а впоследствии и его украинского зятя.

 
 

__________________________________________________________________________

Про наших бабушек. Трогательно

Этот рассказ должны прочитать все. Ведь бабушка является важным человеком в жизни каждого. Не забывайте звонить хоть иногда, а лучше навещайте своих родных.
Пришла я как то в гости к другу. Сидим мы на кухне, разговариваем о том о сём и пьём кофе. И тут я обратила внимание на стоящие на кухонном столе пакеты с соком. Обычные такие, где нужно открутить сверху крышечку, чтобы налить сок.
Вроде ничего необычного, но приглядевшись замечаю, что у них все уголки отрезаны… как когда-то раньше отрезали.
Я и спрашиваю Ваньку:»Ты совсем не ищешь легких путей?»

далее...

Как хорошо сказано!!!!

Хотете воспитывать, воспитывайте. А я буду просто любить.......



♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡♡


Когда мне было 15 лет, мы с родителями поехали отдыхать на море. Перед поездкой папа купил дорогие японские часы – водонепроницаемые.
Такие часы у нас в стране в то время только-только появились. И папа очень ими гордился. Я увлекалась подводным плаванием – у меня разряд и я обожаю нырять. Мама боялась, чтобы я не простудилась от переохлаждения и все время наставляла меня: «Сашка, только недолго, 20 минут и на берег!».
Но я так увлекалась красотами подводного мира, что забывала о времени и отговаривалась тем, что подводных часов у меня нет. Вот кабы были бы…
Маме это надоело и она уговорила отца давать мне часы в море. Он очень неохотно, но дал. В первый же заплыв часы соскочили с моей тонкой девичьей руки и канули в воду. Остаток отпуска прошел в нырянии и поисках этого хронометра. Безрезультатно. Ещё не раз папа припоминал нам с мамой этот случай. Просто достал. На следующий год мы приехали на то же самое место. Только пришли на пляж, папа завёл свою песню, – какая Сашка бяка, утопила его часы. Я обозлилась, говорю:

• Вот пойду и буду нырять, пока не найду твои несчастные часы. Хоть утоплюсь!
  
  
• Вот иди и найди!
  
  

Только я нырнула и сразу вижу: лежат, голубчики, сверкают на солнышке, словно весь год только меня и ждали. Я вышла на берег и гордо швырнула часы в ноги отца. О реакции родителей рассказывать не стану. Когда стали рассматривать, папа говорит:

• Они за год как будто изменились – стал другой цвет циферблата. Выцвел, что ли? Но модель та же самая.
  
  Весь день, конечно, обсуждали этот случай. Пришли после пляжа в столовую обедать. И рассказываем эту историю соседям по столику – мать, отец и их сын Вадик. Они даже не смеются – смотрят на нас круглыми глазами и даже как-то испуганно. Мама говорит:
  

-Да вы не удивляйтесь, с Сашкой и не то ещё бывает.

• Владимир Михайлович – отец Вадика – снимает со своей руки часы:
  

-Вадик вчера тоже утопил мои часы, но потом нашёл. Модель та же, но циферблат другой. Случайно не ваши?
Так я познакомилась со своим будущим мужем. Через год мы с Вадиком поженились. А на свадьбу родители, в качестве сувенира, преподнесли нам хрустальную шкатулку. Там на бархатной подложке лежит пара часов – модели одинаковые, только циферблаты разные ))

Класс!

Бывает же такое)

Бывает....
 Я именно здесь познакомилась со своей землячкой Ниёлей. Долго переписывались, общались, а потом оказалось, что наши дочки ходили в один садик и даже в одну группу.   Пришлось знакомиться заново. 

Мило!

Почему ведьмы не любят выходить замуж...

- Выходи за меня! - пылкий, красивый, влюблённый, богатый,
ну не граф, так хоть не крестьянин.
- Не хочу замуж... - вяло отнекивалась она.
- Выходи, не пожалеешь! Я буду любить тебя вечно, обожать,
заботиться, а ещё я готовить умею вкуснейшее мясо на углях!
Мясо Ведьма не любила, особенно на углях))), но вот мужчина,
готовящий еду радовал.

- Только изменять мне не вздумай, ни в мыслях, ни делом!
- Тебе изменишь! - и счастливый жених умчался договариваться
о свадьбе и прочем.
В начало весны и сыграли свадьбу.
Свадьба гремела так, что даже из города приехали гости!
Все радовались, и только Ведьма грустно смотрела на своих
шестерых котов, рядочком сидящих на печи.
Счастливая Ведьма - это очень много для деревни
- люди радовались не на шутку, да и вообще пол
- года было всё отлично!
По весне снег вовремя стаял, дожди шли по ночам и регулярно,
урожай вот уже поспевал, а в сенокос вообще сена собрали
столько, что даже крыши перекрыли самые бедные!
И вот на Самайн Ведьма улетела по делам, а когда вернулась
не нашла мужа дома.
Коты подозрительно косились под сарай.
Ведьма заглянула под оторванную доску и позвала.
- Милый, иди сюда! - из под доски вылез роскошный кот
с виноватой мордой.
- Я же говорила, ни в мыслях, ни делом не изменять,
ну проходи в дом, седьмым будешь!
- вздохнула молоденькая Ведьма и сняла колечко с пальца,
перевесив его седьмым на шнурок на шее, к шести другим...

В гости
Александр Бирштейн

- Петя, я такая больная! – сказала тетя Рива.
И дядя Петя понял, что меньшим, чем поход в гости к ее родственникам ему не отделаться.
- Может, позовем доктора Фрактман? – предпринял он обходной маневр, слабо веря в удачу.
- Ой, что эти доктора понимают? – простонала тетя Рива.
Можно было, конечно, постоять за честь советской медицины, но к чему? Да и силы расходовать зря дядя Петя не хотел. Предстояло изматывающее сражение, так что, эти самые силы следовало поберечь.



- Что же мы будем делать, Ривочка? – озабоченно спросил дядя Петя.
- Терпеть! – ответила тетя Рива с таким видом, словно терпеть ей осталось максимум полчаса.
Это уже было серьезно. С таким «заболеванием» дядя Петя сталкивался только тогда, когда надо было идти к Ривиной тетке Фане. О, это была ТА женщина!
Те, кто никогда не жил в Одессе, наверное, не поймут это жесточайшее определение – та!
Когда хотели сказать о ком-то отпетом, неисправимом и смертельно надоевшем, говорили:
- Тот …. – если речь шла о мужчине или, - Та, - когда это слово относилось к женщине. И все было ясно.
- Может, поедем на катере в Аркадию? Подышишь воздухом? – решил пойти на материальные жертвы дядя Петя. Надо, справедливости ради, отметить, что эти самые жертвы ему ничего не стоили, так как все финансовые ресурсы семьи были крепко сосредоточены в тетиривиных руках.
- Петя! Я не дойду даже до ворот! Нет, даже до дверей! – решила усугубить свое состояние тетя Рива.
- Неужели придется поехать еще и на еврейское кладбище на Слободке? – не на шутку испугался дядя Петя. И перешел в контратаку.
- Знаешь, Ривочка, я тоже что-то плохо себя чувствую!
Это уже было открытое сопротивление. Дабы пресечь его в зародыше, тетя Рива начала умирать.
- Ой, Петя, мне совсем-совсем плохо! Кажется я… - и она бессильно откинулась на подушку.
В таких трагических случаях полагалось принести Риве стакан воды и накапать в рюмочку двадцать капель валерианки. Что дядя Петя и сделал. Стремительно слабеющей рукой тетя Рива поднесла к губам валерианку и выпила. Теперь, спустя небольшое время, ей должно было, по идее, стать немного легче, и она должна была захотеть увидеться на прощание с любимой тетей.
Надо сказать, что и сама тетя Рива свою тетку на дух не переносила. Но в еврейской семье положено любить родственников. Так что поход к тете Фане, хоть раз в году, был неизбежен. Конечно, тетя Рива с удовольствием оставила бы дядю Петю дома и пошла сама, но она четко представляла себе, что скажет дорогая родственница ей в лицо, а пуще за спиной. Минимальным перлом тети Фани было бы:
- Что этот гой тебя уже бросил?
И это после тридцати пяти лет совместной и, чего греха таить, счастливой жизни.

У тети Фани были злые глаза и добрая улыбка.
- Деточка, - говорила она тете Риве, - ты так плохо выглядишь! Гораздо хуже, чем в прошлый раз… - этим она намекала, что Рива давно у нее не была, так что, изменения, произошедшие с племянницей, оказались просто разительными.
Вообще, у тети Фани для каждого родственника или знакомого находилось особое ласковое слово.
- Петя, - говорила она, - вам так идет этот галстук, как мне петля на шее!
По мнению дяди Пети, петля на шее тети Фани украсила бы ее чрезвычайно. Только мнение это приходилось тщательно скрывать. Хотя…
- Так это ж вы мне его подарили в прошлом году! – не без удовольствия ответствовал дядя Петя.
- Ох, как быстро время летит, - не смущается тетя Фаня. – Год назад он так тебе шел. А сейчас и мода изменилась, и ты сам крепко подурнел. Пьешь, наверное.
Уделив, таким образом, внимание тете Риве и дяде Пете, тетушка переходит к другим родственникам.
- Нора! – спрашивает она у следующей жертвы, - Ты такая худая стала. Может у тебя глисты?
И таким светским разговором тетушка развлекала всех жертв, попавших к ней в этот несчастный день.
Особому, причем публичному, обсуждению подвергалось все, принесенное гостями. Сама тетушка на стол ничего не ставила принципиально, кроме жидкого чая, напоминавшего всем анализы мочи, о которых она так любила поговорить за общей трапезой.
- Фира, а почему яблоки такие червивые?
- Захар, где ты выкопал такие дрековские огурцы?
- Лия, ты сэкономила на брынзе? Нет? Почему же она такая твердая?
Ну, и так далее…
Особый разговор предназначался дяде Пете и повторялся из года в год.
- Петя! Ты уже стал директором обувной фабрики?
- Нет! – отвечал терпеливый Петя.
- А, так можИт ты главный инженер? Что, тоже нет? Тогда, можИт ты начальник цеха? Опять нет? Так кто же ты такой? Мастер? Ох, не повезло нашей Ривочке! Столько лет жить с мужем, который без всякой должности! Вы не голодаете? Босые не ходите? А то я что-то смотрю, у Ривы платье то же самое, что и в позапрошлом году было. Петя, и тебе не стыдно?
Уже почти выиграв компанию по затаскиванию дяди Пети в гости, тетя Рива вдруг вспомнила все эти разговоры, и небывалое мужество вдруг проснулось в ней.
- Петя! – сказала она здоровым голосом, садясь на кровати. – А давай, действительно, поедем на катере. Только не в Аркадию, а в Лузановку!
Обалдевший от счастья дядя Петя, вдруг испугался за жену.
- Рива! Тетя Фаня тебе этого не простит!
- Плевать я на нее хотела! – почти уверенным голосом произнесла тетя Рива.
- Рива, она же будет нас проклинать на каждом углу!
- Ха, как будто она этого не делает и так!
И тетя Рива встала, как ни в чем, ни бывало. И пошла к телефону. Но тот ее опередил, залившись длинным противным звонком. И тетя Рива поняла, кто звонит.
- Рива! У вас нет денег на трамвай, чтоб навестить старую тетю?
- У нас есть деньги на трамвай, - ответила тетя Рива, - но нет никакого желания переться туда, куда нам не хочется!
- Что ты говоришь? Что ты говоришь? – запричитала тетя Фаня. Весь мир ее, построенный на порабощении ближних, начал шататься. – Как ты смеешь такое говорить? Я ж про тебя и твоего хозера такое сейчас расскажу…
- А мне плевать! – сказала тетя Рива и повесила трубку.
Она победоносно посмотрела на дядю Петю, а он сочувственно и влюблено на нее.
- Свободны! – захотели закричать они, но вместо этого просто обнялись.

Приходи ко мне лечиться и корова, и волчица....

- Аллё! Аллё! Анна Сергеевна? Здрассь. Вы ждете мужа из командировки? Не ждите. Боткинская больница вас беспокоит. Он в автомобильную аварию попал и теперь у нас. Ой, женщина, держите себя в руках! Ну что поделаешь, бывают и несчастья в нашей жизни. Ой, ну как я Вам скажу, что с ним?! Всё с ним. Ну нет, жив еще...В том смысле, что жив. Но все там повреждено...Женщина, Вы у меня не одна, я что Вам сейчас весь эпикриз растолковывать буду?! Приезжайте и рассматривайте, сколько хотите. И побыстрее, доктора сказали, а то мало ли...

Трубка сигналила отбой, а в голове нарастал вой тревожной сирены. О, господи, О, Господи, О ГОСПОДИ!!! Как же так?? Что делать?? Так.Надо быстро пристроить трехлетнюю Маньку, вдруг надо будет ночью дежурить, быстро занять денег и быстро лететь в Боткинскую. И не думать. Только не думать. Ехать и не думать...Только 2 часа назад Данька сообщил, что они приземлились в Шереметьево и шеф обещал его добросить до дома, так что получат багаж и скоро выедут. И она еще не начала даже волноваться, что Данька долго едет, как этот звонок копьем воткнулся ей между лопаток и стало трудно дышать. Но не в ней дело. Ей надо туда, в Боткинскую, всё остальное после...

Слава Богу, мама приехала довольно быстро и на ее же такси Анька рванула в больницу. Ехать надо было через всю Москву и как просидеть этот час в ожидании, она себе не представляла. Сунула сигарету в рот и на ней сразу расползлось мокрое пятно от слез. - Что, дочка, беда?- участливо и строго спросил немолодой водитель с лицом секретаря областной парторганизации. -Да, - выдохнула Анька.- Муж только что в аварии разбился. Сказала и сама не поверила сказанным словам. - Только был бы жив,- продолжила она и повторила эту фразу раз пять. Водитель оживился.- Ну не скажи...Вот у нас в парке один разбился на Старо-Волынском шоссе. Шесть лет лежит уже. Не соображает ни фига, гадит под себя, мычит и глазами хлопает, хуже младенца, а впереди - вообще...Аньку затрясло и стало, несмотря на летнюю жару, очень холодно. - Послушайте! Сколько до Боткинской, пятерка? Я Вам десятку дам, только помолчите пожалуйста со своими ассоциациями,- сказала она водителю, с трудом выговаривая трясущимися губами слова. Водитель обиженно замолчал, а потом злобно прошипел:"У меня в салоне не курят!" и уставился на дорогу. До Боткинской , к счастью, больше рта не раскрыл.

Анька кометой понеслась по длинным дорожкам больницы, нарезала несколько кругов, наконец обнаружила отдельный корпус с приемным покоем и вдруг, словно из нее выкачали воздух, на ватных ногах вошла внутрь. У входа была справочная с толпой интересующихся, а дальше шел бесконечный, освещенный ярким холодным больничным светом коридор с указателями "Терапия", "Гастроэнтерология", "Кардиология", "Травматология" и другими . Пронзительные лампы дневного света гадко трещали, а так стояла тишина и картина странно напоминала описание увиденного теми, кто пережил клиническую смерть. Анька, вытянув шею, прокричала справочной Данькину фамилию и раздраженная тетка, сокрушенно потряся головой, только махнула рукой вдаль и что-то прошептала остальным. И все обернулись на Аньку, а у нее от ужаса так колотилось сердце, что звук его ей казался набатом. И она медленно-медленно пошла на белый свет коридора как сквозь кисель....

Она издалека увидела тревожно мигающую на букве Т надпись "Травматология" и почему-то полувдвиную в кабинет каталку, на которой лежал кто-то прямо в брюках и ботинках, без одеяла, а на пол сюрреалистически капала кровь, казавшаяся в этом свете черной . Анька успела подумать,что раз с аварии прошло уже часа три, а все в таком виде, то и спасать уже некого, добрела до места и удостоверилась, что это Данька. Он лежал с закрытыми глазами,бледный, как полотно, и белая рубашка, и белые джинсы были бурыми от крови и кровь стояла в ложбине каталки, откуда каплями стекала на пол. Земля ушла из-под ног, ледяными руками Анька схватилась за бортик каталки, и Данька вдруг открыл глаза, подмигнул ей и прошептал:"Не дождетесь..." Жив. Жив! ЖИИИВ! И Анька пролилась над ним тропическим ливнем!

Постепенно приходя в сознание, она обратила внимание, что пострадавшего мужа не раздели, не смыли грязь и кровь, не зашили рваную рану на локте, а шов на голове, как выяснилось почти тут же, наложили,наоборот не сбрив густую данькину шевелюру И вот уже часа два он лежит в мокрой от крови одежде на мокрой клеенке каталки и трясется от потери крови и холода. Зверски болит и опухла нога, но ногу никто не смотрел. -Не до этого, - сказал немногословный доктор. Рентген и узи тоже делать не стали, раз кровища хлестала снаружи, а не изнутри.
Тут подъехала Анькина сестра Аля, быстро отрыдалась и оказалось, что это их ждали - ведь некому было везти каталку через всю территории в 7-й нейрохирургический корпус, куда был определен Данька из-за основной травмы - тяжелого сотрясения мозга.

Сестры , подпрыгивая на кочках, шустро сволокли Даньку в нейрохирургию. Там он занял почетное место у окна в палате на восемь человек плюс две дополнительные койки. Отмывать его пришлось носовыми платками, потому что "на всех бинтов не напасесси"- разъяснила, не отворачивая лица от телевизора, медсестра на посту. Но главной проблемой стало другое. вставать с таким сотрясом Даньке нельзя было, да и на ногу было не наступить, а туалет был на расстоянии остановки метро.- Судна нет,- лаконично известила медсестра. - Свое несите. - Я попробую достать, - проблеяла Анька, - Но пока-то что делать? - Медсестра, улыбаясь гримасой палача-садиста достала из ящика майонезную банку:"Вот, могу предложить..." Но это Анька услышала уже у лифта. Пулей смоталась в дружественную детскую больницу, подаренное там детское судно с помощью персонала поменяла на взрослое в соседней больнице для взрослых и уже через полтора часа гордо несла его мыть по коридору Боткинской. И начались больничные будни и радости.
Чего только не было за 20 дней! Когда Анька поняла, что лечение больных - дело рук самих больных (как и их перевязка, мытье и кормление), она, сдав трехлетнюю Машку в долгосрочную аренду соседке, чтоб была под боком, ночью готовила, а утром, прихватив по дороге очередного врача-консультанта, обвешенная судками, банками, пакетами с лекарством и бельем, волоклась в больницу. Единственное участие назначенного лечащего врача проявилось в поимке его ночью, когда он воровал из данькиной тумбочки чудодейственную американскую мазь для заживления ран солдат вьетнамской войны, подаренную любимой детской больницей из фондов гуманитарной помощи.Детям она все равно не годилась. Доктор даже не покраснел и не вздрогнул, а, напротив, нехотя возвращая переполовиненную плошку, нравоучительно сказал:"Господь велел делиться!". Видимо, Господь велел делиться только Даньке, потому что сам доктор делиться не хотел ничем, даже теми лекарствами, что сам назначил.

Отделение было неоднородное. В одних палатах бревнами лежали обездвиженные спинальники, в других веселились здоровые жеребцы, косящие от армии. Поскольку с диагнозом "что-то там в башке" соскочить с призыва было проще всего, нейрохирургия всегда была переполнена молодыми крепкими коблами, сучащими копытами в ожидании момента, когда разойдутся врачи и сестрички, наконец, перестанут отвлекаться на больных и придут к ребятам праздновать очередной день ликующей молодости. В середине данькиного лечения после такого местного сабантуя две поддавшие сестрички, не глядя в журнал, по очереди вкатили Даньке двойную дозу довольно агрессивного препарата и он начал умирать по новой. Случилось это вечером и Анька уже успела доехать до дома, но еще не забрала Машку. И вот как тут не поверить в чудеса: постояла на пороге квартиры, развернулась, непонятно что почувствовав, и снова молча рванула в больницу. У входа в отделение ее встретили перепуганные ходячие сопалатники, не знавшие, что и делать.
Анька взглянула на Даню, которого ломало на кровати хуже, чем заправского наркомана, увидела неубранные пустые ампулы,посчитала дозу и побежала. Дежурного врача в границах бывшего СССР найти не получалось. Анька металась из корпуса в корпус, молясь и матерясь одновременно, походя отбила атаку двух пьяных негров-пациентов в кустах между корпусами, опять забежала в отделение, от бессилия сунула Даньке в рот три таблетки детского байеровского аспирина - подарок американского коллеги, и снова побежала на поиски врача. Через полтора часа он появился в дверях отделения, распространяя устойчивый дух коньяка Ахтамар особой выдержки, и гордо шел в сопровождении летучего отряда горцев, преданно заглядывавших ему в осоловевшие глаза и волокших ящики даров юга. И полуживая Аня поняла, что пришел час Х и не зря ее так долго учили на юриста. Перегородив доктору дорогу, она закинула косу за спину, поправила очки и севшим от напряжения и усталости голосом сказала:"Слышь ты, тварь! Включай отсчет! Сколько он будет жить, столько и тебе на свободе гулять. А случится с ним что - молись, чтоб тебя машина задавила. К вечеру в камере будешь на восемьдесят лбов, но приговора не жди - тебя всей камерой сперва опустят, потом прямо на шконке удавят или в параше утопят..." Не удивительно, что Анька это произнесла - три поколения юристов в семье - это не фунт изюма. Удивительно, что доктор сразу поверил и протрезвел, а горцы, включая дедушку аксакала, поняли все без перевода и растаяли в ночном тумане. Все последующие дни доктор вне зависимости от расписания в восемь утра уже был в больнице у Данькиной койки и начинал беседу с оды Данькиной жене. История же эта мгновенно стала местной легендой и передавалась от палаты к палате.
За двадцать дней пребывания, несмотря на старания медиков, Даньке удалось поправиться, выйти на волю и уехать в другую больницу долечивать забытую боткинскими докторами ногу. Анька вернулась к работе и маленькой Машке, ждала Даньку здоровым обратно и, если о чем жалела, то только о том, что среди трех поколений не нашлось ни одного врача, чтоб отделиться от государства совсем.
Татьяна Хохрина

Надежда Тэффи. «Неудачник»

Ещё до революции Надежда Тэффи (урожденная Лохвицкая) стала всеобщей любимицей. Её называли «королевой русского юмора», однако она никогда не была сторонницей смеха ради смеха, но всегда соединяла юмор с грустью и остроумными наблюдениями над жизнью. Воскресные газеты с её фельетонами зачитывались до дыр. Анекдоты «от Тэффи» были столь же популярны, как и духи, названные в её честь. Сегодня на «Избранном» небольшой рассказ Надежды Тэффи.

Было уже пять часов утра, когда Александр Иванович Фокин, судебный следователь города Несладска, прибежал из клуба домой и как был, не снимая пальто, калош и шапки, влетел в спальню жены.
Жена Фокина не спала, держала газету вверх ногами, щурилась на мигающую свечку, и в глазах ее было что-то вдохновенное: она придумывала, как именно изругать мужа, когда тот вернется.
Вариантов приходило в голову несколько. Можно было бы начать так:
— Свинья ты, свинья! Ну, скажи хоть раз в жизни откровенно и честно, разве ты не свинья?
Но недурно и так:
— Посмотри, сделай милость, в зеркало на свою рожу. Ну, на кого ты похож?
Потом подождать реплики.
Он, конечно, ответит:
— Ни на кого я не похож, и оставь меня в покое.
Тогда можно будет сказать:
— Ага! Теперь покоя захотел! А отчего ты не хотел покоя, когда тебя в клуб понесло?
Лиха беда начало, а там уж все пойдет гладко. Только как бы так получше начать?
Когда муки ее творчества неожиданно были прерваны вторжением мужа, она совсем растерялась. Вот уже три года, т. е. с тех пор, как он поклялся своей головой, счастьем жены и будущностью детей, что нога его не будет в клубе, он возвращался оттуда всегда тихонько, по черному ходу и пробирался на цыпочках к себе в кабинет.
— Что с тобой? — вскрикнула она, глядя на его веселое, оживленное, почти восторженное лицо.
И в душе ее вспыхнули тревожно и радостно разом две мысли. Одна: «Неужели сорок тысяч выиграл?» И другая: «Все равно завтра все продует!»
Но муж ничего не ответил, сел рядом на кровать и заговорил медленно и торжественно:
— Слушай внимательно! Начну все по порядку. Сегодня, вечером, ты сказала: «Что это калитка как хлопает? Верно, забыли запереть». А я ответил, что запру сам. Ну-с, вышел я на улицу, запер калитку и совершенно неожиданно пошел в клуб.
— Какое свинство! — всколыхнулась жена.
Но он остановил ее:
— Постой, постой! Я знаю, что я подлец и все такое, но сейчас не в этом дело. Слушай дальше: есть у нас в городе некий акцизный Гугенберг, изящный брюнет.
— Ах ты господи! Ну, что я не знаю его, что ли? Пять лет знакомы. Говори скорее, — что за манера тянуть!
Но Фокину так вкусно было рассказывать, что хотелось потянуть дольше.
— Ну-с, так вот этот самый Гугенберг играл в карты. Играл и, надо тебе заметить, весь вечер выигрывал. Вдруг лесничий Пазухин встает, вынимает бумажник и говорит:
— Вам, Илья Лукич, плачу, и вам, Семен Иваныч, плачу, и Федору Павлычу плачу, а этому господину я не плачу потому, что он пе-ре-дер-гивает. А? Каково? Это про Гугенберга.
— Да что ты!
— Понимаешь? — торжествовал следователь. — Пе-ре-дер-гивает! Ну, Гугенберг, конечно, вскочил, конечно, весь бледный, все, конечно, «ах», «ах». Но, однако, Гугенберг нашелся и говорит:
— Милостивый государь, если бы вы носили мундир, я бы сорвал с вас эполеты, а так что я с вами могу поделать?
— А как же это так передергивают? — спросила жена, пожимаясь от радостного волнения.
— Это, видишь ли, собственно говоря, очень просто. Гм... Вот он, например, сдает, да возьмет и подсмотрит. То есть нет, не так. Постой, не сбивай. Вот как он делает: он тасует карты и старается, чтобы положить туза так, чтобы при сдаче он к нему попал. Поняла?
— Да как же это он может так рассчитать?
— Ну, милая моя, на то он и шулер! Впрочем, это очень просто, не знаю, чего ты тут не понимаешь. Нет ли у нас карт?
— У няньки есть колода.
— Ну, пойди тащи скорее сюда, я тебе покажу.
Жена принесла пухлую, грязную колоду карт, с серыми обмякшими углами.
— Какая гадость!
— Ничего не гадость, это Ленька обсосал.
— Ну-с, я начинаю. Вот, смотри: сдаю тебе, себе и еще двоим. Теперь предположим, что мне нужен туз червей. Я смотрю свои карты, — туза нет. Смотрю твои — тоже нет. Остались только эти два партнера. Тогда я рассуждаю логически: туз червей должен быть у одного из них. По теории вероятности, он сидит именно вот тут, направо. Смотрю. К черту теорию вероятности, — туза нет. Следовательно, туз вот в этой последней кучке. Видишь, как просто!
— Может быть, это и просто, — отвечала жена, недоверчиво покачивая головой, — да как-то ни на что не похоже. Ну, кто же тебе позволит свои карты смотреть?
— Гм... пожалуй, что ты и права. Ну, в таком случае это еще проще. Я прямо, когда тасую, вынимаю всех козырей и кладу себе.
— А почему же ты знаешь, какие козыри будут?
— Гм... н-да...
— Ложись-ка лучше спать, завтра надо встать пораньше.
— Да, да. Я хочу с утра съездить к Бубкевичам рассказать все, как было.
— А я поеду к Хромовым.
— Нет, уж поедем вместе. Ты ведь не присутствовала, а я сам все расскажу!
— Тогда уж и к докторше съездим.
— Ну конечно! Закажем извозчика и айда!
Оба засмеялись от удовольствия и даже, неожиданно для самих себя, поцеловались.
Нет, право, еще не так плохо жить на свете!
На другое утро Фокина застала мужа уже в столовой. Он сидел весь какой-то серый, лохматый, растерянный, шлепал по столу картами и говорил:
— Ну-с, это вам-с, это вам-с, а теперь я пере-дер-гиваю, и ваш туз у меня! А, черт, опять не то!
На жену он взглянул рассеянно и тупо.
— А, это ты, Манечка? Я, знаешь ли, совсем не ложился. Не стоит. Подожди, не мешай. Вот я сдаю снова: это вам-с, это вам-с...
У Бубкевичей он рассказывал о клубном скандале и вновь оживился, захлебывался и весь горел. Жена сидела рядом, подсказывала забытое слово или жест и тоже горела. Потом он попросил карты и стал показывать, как Гугенберг передернул.
— Это вам-с, это вам-с... Это вам-с, а короля тоже себе... В сущности, очень просто... А, черт! Ни туза, ни короля! Ну, начнем сначала.
Потом поехали к Хромовым. Опять рассказывали и горели, так что даже кофейник опрокинули. Потом Фокин снова попросил карты и стал показывать, как передергивают. Пошло опять:
— Это вам-с, это вам-с...
Барышня Хромова вдруг рассмеялась и сказала:
— Ну, Александр Иваныч, видно вам никогда шулером не бывать!
Фокин вспыхнул, язвительно улыбнулся и тотчас распрощался.
У докторши уже всю историю знали, и знали даже, что у Фокина передергиванье не удается. Поэтому сразу стали хохотать.
— Ну, как же вы мошенничаете? Ну-ка, покажите? Ха-ха-ха!
Фокин совсем разозлился. Решил больше не ездить, отправился домой и заперся в кабинете.
— Ну-с, это вам-с... — доносился оттуда его усталый голос.
Часов в двенадцать ночи он позвал жену:
— Ну, Маня, что теперь скажешь. Смотри: вот я сдаю. Ну-ка, скажи, где козырная коронка?
— Не знаю.
— Вот она где! Ах! Черт! Ошибся. Значит, здесь. Что это? Король один...
Он весь осел и выпучил глаза. Жена посмотрела на него и вдруг взвизгнула от смеха.
— Ох, не могу! Ой, какой ты смешной! Не бывать тебе, видно, шулером никогда! Придется тебе на этой карьере крест поставить. Уж поверь...
Она вдруг осеклась, потому что Фокин вскочил с места весь бледный, затряс кулаками и завопил:
— Молчи, дура! Пошла вон из моей комнаты! Подлая!
Она выбежала в ужасе, но ему все еще было мало. Он распахнул двери и крикнул ей вдогонку три раза:
— Мещанка! Мещанка! Мещанка!
А на рассвете пришел к ней тихий и жалкий, сел на краешек кровати, сложил руки:
— Прости меня, Манечка! Но мне так тяжело, так тяжело, что я неудачник! Хоть ты пожа-лей. Неу-дач-ник я!

Я бы пожалела.... чай родной человек.....

Дело в том, что неминуемо надвигается праздник Песах.


справа: - Моисей, ведущий евреев...
слева: - ХАМАС, "Марш миллионов"
- ИЗВИНИТЕ ГОСПОДИН, НЕ ТРУДНО ЛИ БУДЕТ ВАМ СКАЗАТЬ, В КАКОМ НАПРАВЛЕНИИ СТРАНА ИЗРАИЛЬ, ТЕКУЩАЯ МОЛОКОМ И МЁДОМ?
Силы безопасности Израиля, 30 марта, накануне праздника Песах, готовятся к беспрецедентному "Маршу миллионов" в "День Земли", который организует ХАМАС на границе сектора Газа, выделивший для этого 10 млн. $ ...

Александр Гутин______________________________________________________________________

Учитывая ошибки прошлого, сразу поясню: этот текст строго запрещен для прочтения дебилам, дуракам, людям с атрофированным чувством юмора и людей слишком серьезно относящимся у исторической справедливости, а также считающим, что их сделали такими ущербными именно евреи. Остальным, велькам.
Дело в том, что неминуемо надвигается праздник Песах.

Ну, во-первых, многие православные, гугеноты и адвентисты почему-то уверены, что Песах это просто такая Пасха, только еврейская. Самое интересное, что такие вот забойщики некошерных животных и сенокосцы даже о вполне себе православной Пасхе знают только то, что на нее нужно красить яйца, да и то не свои.
Так вот, общего между Песахом и Пасхой только заглавная буква П в названии. Примерно как буква Х в слове "х*й" и "хлебопашец". Если Пасха это чисто христианские истории с грустными притчами про еврея из Назарета, сумевшего сделать карьеру и подняться по социальному лифту аж до Бога-сына, то тут таки истории совсем другие.

Все началось с того, что евреи в количестве больше меньшем, чем дох*я, как считают некоторые свидетели, около аж семидесяти человек пришли в Египет, где и так водилось уже всяких народов и народиков в количестве более дох*я, , чем меньшем. Ну, пришли и пришли, очень любезно с их стороны, почему бы и нет? Здравствуйте, товарищи евреи, проходите, только серебряные ложечки не пи*дите.
Но сами понимаете, евреи! Мы же не можем просто так придти и спокойно дать жить и не делать голову, нам непременно надо запалить контору. И через некоторое время евреев стало как бы много, а там где много евреев как бы много, начинается бытовой антисемитизм, ведь евреи, как известно споили Россию, видимо и в Египте они не удержались и стали жить хорошо, что с возмущением отметило местное население.

Местное население стали писать анонимки фараону: Мол, так и так, отведи печали наши, фараонушко, пишет тебе холопы твои, слезно прошемо, огради от еврея-супостата, ибо житие мое ох*ели совсем. Телевизор нельзя включить, везде они, б**ди. И не важно, что телевизора тогда не было, суть не меняется.

Фараон ответил, мол, как вы меня *нецензурная брань*, дайте мне уже спокойно жить и умереть, у меня пирамида не сдана, сфинксов не завезли, неурожай папируса, скоробеев всех попи*дили, вы тут мне говорите ваших глупостей и с прочими еврейскими штучками. Но приказал кран евреям прикрутить, так, на всякий случай, чтоб не до*бывался электорат. Но так вы же знаете, подчиненные всегда принимают слова своего балабуза, накидывая на них процентов пятьдесят, чтобы не уличили в недостаточном рвении.
Ну и начался реальный пресс, чтоб евреи не размножались, их разлучали с женами, уничтожали детишек мужского полу и чинили прочие холокосты.

Не буду долго рассказывать про историю мальчика Мойшы, который чудесным образом младенцем попал во дворец фараона и там воспитывался как сын полка. Просто знайте, что он там тогда жил. Была странная история о том, что его нашли плавающим в Ниле, но что-то все слишком мутно.

Наверняка ему с детства ему вменяли о том, что, мол, что-то у тебя нос слишком большой или глаза слишком грустные, и вообще ты кучерявый, и пися у тебя почему-то обрезана. Одним словом, не смотря на то, что мальчик вырос в нормальной гойской среде, он все равно ощущал себя таки "из наших" и ему было невыносимо больно смотреть на притеснения родного еврейского квартала.

Однажды он не вытерпел и случайно отпи*дил какого-то египтянина, который на это очень обиделся и умер. Зачем приличный мальчик Мойша это сделал, не понятно, то ли из мести, то ли просто так, чтобы размочить счет в противостоянии с Египтом. Одним словом, Мойша ушел в бега и долго скитался по конспиративным хатам в Африке и Ближнем Востоке.

Ну а дальше, все по Писанию: якобы однажды Мойша увидел неопалимую купину, то бишь кустик, который горел и не сгорал, а из него голосом диктора Левитана вещал сам Господь Бог о том, что Мойша, хватит гастролировать, а пи*дуй-ка ты назад в Египет и выведи пацанов из рабства. Будь, так сказать, спасителем и все такое. Короче, гет даун, Мозес, лец май пипл гоу, как поется в известном хите.

Как этот кустик можно было увидеть просто так, я таки не очень понимаю, возможно Мойша скушал что-то нехорошее, потому как грибы тогда уже везде росли.
Кстати, о неопалимой купине: это вполне реальное растение, ясенец белый (Dictamnus albus), который обильно выпускает эфирные масла, которые в свою очередь при воспламенении от солнца или от спички, начинают гореть, возникает эффект горения, при котором само растение остается невредимым. Так что может Мойша ничего нехорошего и не кушал.

Название Песах- трактуют как "переход", "исход". А совсем не потому (а я слышал и такую версию), что евреи перешли по морю, как ПОСУХУ. Конечно, если бы древние семиты знали русский язык, то таки такая версия вполне имела бы право на существование. Но русский язык тогда не знали даже сами русские, потому как в это время были заняты своим происхождением.

Но вернемся к нашим евреям. Так вот, фараон что-то не очень захотел отпускать евреев из Египта. Знаете что, я не понимаю его упрямства. Например, пришли бы сейчас к Владимиру Владимировичу П. какие-нибудь проблемные народности и сказали: Слышь, уасса, отпусти нас, Владимир Владимирович, в Пакистан, я твой дом труба шатал. Земли наши, дома наши и вообще инфраструктуру нашу, мы оставляем, мамой клянусь, только отпусти! Ауф!»

Не думаю, что кто-нибудь бы возражал.
А тут фараон, вроде неглупый человек, а уперся рогом и ни в какую. Так и говорит: Тут вам не в театре, никаких переселений народов. Ступайте картошку копать или что там у нас, папирус копать. Ни*нецензурная брань* не отпускаю!
Евреи удивились, но злобу затаили и Мойше, как главный, ясное дело вознес молитвы и все такое. Тут начался реальный кадухес на весь тухес. Ну, все знают про десять казней египетских. Сначала вода в Ниле превратилась в кровь. Жаль граф Дракула родился позже, ему таки было бы чем заняться. Потом появилось несметное множество жаб. Это конечно еще тот нахес и противно, но тут бы как раз французы пожалели о своем более позднем происхождении. Следующим аттракционом луна-парка стало нашествие неодолимых полчищ вшей, диких зверей, падеж скота, язвы, гибель урожая от града и саранчи, сплошной трехдневный мрак и, наконец, гибель первенцев. Типа тому египтянину, который родился в семье первым, явно не повезло. Остальные могли спать спокойно, хоть и расчесываясь в кровь от вшей, боясь диких зверей, страдая от язв в полном мраке и голодали без хлеба, ибо урожай сожрал долгоносик, то есть саранча. И я вам скажу, что не известно, кому еще было хуже, погибшим первенцам или оставшимся в живых. И надо сказать, что каждый раз фараона предупреждали, мол, ваше величество, отпусти ты этих пейсатых, совсем же катаклизм и фукусима. Но нет, фараон был упрям и гнул свою партийную линию.

Надо сказать, что тут вам еще одна версия происхождения слова Песах. Бог уничтожил первенцев у египтян, но обошел ("пасах", иврит) дома евреев.
Кстати, мое личное мнение, с детьми Бог явно перегнул палку. Деток все-таки жалко. Можно было помягче, зачем нам этот тридцать седьмой год?

Далее начался вообще глумеж и вакханалия.
Евреи взяли из своего оставшегося в живых ( в отличии от египетского) скота молодых барашков и начали их резать и делать шашлык прямо на глазах у голодных египтян. А надо сказать, что баран этот, вообще было священным животным для этих самых египтян. Увлекшись провокациями и троллингом, евреи мазали косяки дверей кровью священных животных. Короче охуели окончательно.. Таким образом, они показывали своим хозяевам, что они типа не рабы и вообще свобода и но пасаран. Вообще, выглядит как полная чушь, но тогда так было принято и модно.
В час Икс, когда был намечен Исход, евреи намесили теста, но видимо проспали момент или что, но тесто не успело взойти, поэтому пекли из того, что есть. Так получилась маца. Ее евреи взяли с собой в турпоход. А теперь раз в году, когда празднуется праздник чудесного избавления, весь дом очищают от "хамец", то есть всего, что имеет свойство бродить, хлеб, пиво и еще что-то там.

Короче, евреи, собрав все бебехи, шмотки, тряпки, кастрюли, тещ, жен, детей, домашних животных и чихуахуа ломанулись на свободу в сторону Синая. Фараон опомнился достаточно быстро, включил бычку и послал вдогон омоновцев. Но евреи уже дошли до моря, которое, опять таки чудесным образом, расступилось и весь этот табор пошел по дну морскому на встречу к счастливому будущему. А когда египетский спецназ тоже ступил на дно морское с целью догнать и обезвредить, море тут же накрыло военнослужащих и пучина поглотила ея.
Евреи же, выйдя на Синай, еще сорок лет под предводительством того самого Мойшы водила хороводы по пустыне, якобы сменяя поколение, на другое, рожденное не в рабстве, свободное телом и душой. Но это уже совсем другая история.

Моисей, согласно навигатору, ведёт народ Израиля по пустыне...
- ПЕРЕСЕКИТЕ МОРЕ НА ВОСТОКЕ, далее ПРОДОЛЖАЙТЕ ВАШ ПУТЬ ДО ГОРЫ СИНАЙ, оттуда ВОЗЬМИТЕ НА СЕВЕР, ЧЕРЕЗ ГОРЫ ЭДОМ и МОАВ, место прибытия будет слева от вас, ПОСЛЕ ПЕРЕХОДА реки ИОРДАН... расчетное время прибытия СОРОК...
- Уф..., снова потерян сигнал!
- НЕ СТРАШНО, ЕСЛИ ЭТО ВСЕГО СОРОК ДНЕЙ.

А вы верьте в чудо! Оно бывает…

Николай долго смотрел в окно. На столе стояла давно остывшая кружка чая. Рука потянулась к пачке сигарет, но та была пуста. Он встал, прошёл в прихожую. В кармане пальто сигарет тоже не было. Неужели выкурил две пачки? Пепельница с ежиком окурков подтверждала это.
Опять присел за стол. В голове звенело. Николай знал, что пора идти в больницу, но было страшно после вчерашнего разговора с врачом.
Старый доктор с умными уставшими глазами сказал: «Состояние резко ухудшилось. Пульс нитевидный. Мы подключили аппарат искусственной вентиляции лёгких. Готовьтесь к худшему». Николай даже не сразу понял, что имеет в виду врач. Ведь почти месяц доктор говорил, что состояние тяжёлое, но стабильное, а тут такое…
Николай каждый вечер приходил к Наташе, брал руку, прижимался к ней щекой, рассказывал, как прошёл день. Слышала ли она его? Он не знал. Пищали аппараты. Мелькали кривые на мониторах приборов. Потом заглядывала медсестра и говорила, что пора уходить.
Что ждёт его сегодня?
Он чувствовал свою вину за то, что жена в больнице. Вместо того чтобы поддержать её после случившегося, с головой ушел в работу, пытаясь избавиться от собственной боли. А Наташа плакала в подушку по ночам, подолгу разглядывала фотографию сына, разговаривала с ней, перебирала его вещи, перечитывала письма. Каждую неделю ездила на кладбище.
Однажды Николай не выдержал:
– Жизни продолжается. Встряхнись! Антошку уже не вернёшь.
– Ты просто не любил нашего мальчика, – ровным, спокойным голосом ответила она.
– Я любил его, очень любил. Но нельзя же так! Ты должна подумать о себе.
Они не знали, что Антон в Афганистане. Сын писал, что служит в Ташкенте, один раз прислал фотографию, на которой стоял в смешной панамке. Писем то долго не было, то приходили сразу пачками.
Однажды Антошка написал: «Жалко, что у меня нет братишки или сестрёнки». Николай решил сыграть на этом:
– Давай родим ребёнка. Антошка хотел братика или сестричку.
Её реакция была неожиданно резкой:
– Ты думаешь только о себе, а я жить не хочу.
После этого разговора Наталка совсем отдалилась, ходила по дому тенью. Когда Николай приходил с работы, закрывалась в комнате и не выходила оттуда, пока муж не ложился спать. А потом он нашёл её в коридоре без сознания. Думал, что отравилась. Оказалось – нервное истощение.
Николай шёл к остановке, не видя ничего вокруг. Очнулся от вопроса:
– Мужчина, апельсины где брали? – женщина с девочкой лет пяти стояли перед ним.
– Возьмите! – он протянул авоську. – У меня жена в больнице. Всё равно не ест. Врачи сказали готовиться к худшему.
Женщина с сочувствием посмотрела на него:
– А вы верьте в чудо! Оно бывает. Никто не верит, а вы верьте.
– Только и остаётся, – горестно ответил Николай. Он сунул сетку в руки незнакомке.
– Дядя, спасибо! На тебе яичко. Оно красивое. Это бабушка сделала к Пасхе. Отдай своей тёте, и она поправится, – крашеное яйцо обожгло ему ладонь. Хотел что-то ответить, но только кивнул и пошёл дальше. В горле стоял ком.
Остановка давно осталась позади. Надо купить сигарет. Николай оглянулся по сторонам в поисках табачного киоска и увидел небольшую церквушку. Он часто ходил этой дорогой, но никогда не обращал внимания на неё. Ноги приросли к земле. Какое-то время стоял, глядя на купола, а потом решительным шагом направился к ней.

Если бы кто-то сегодня с утра сказал Николаю, что он пойдёт в церковь, то он бы не поверил. Парторг крупного предприятия, атеист, и вдруг такое…
В церкви царил полумрак. Николай не знал, как себя вести, стоял одинокий и потерянный. Лики с икон смотрели на него выжидательно.
– Ты что-то ищешь, сын мой? – Николай вздрогнул от вопроса молодого священника.
«Ишь ты – сын мой! Всего-то лет на пять старше Антошки…» – на губах Николая на мгновенье показалась ухмылка. Он хотел что-то ответить, но неожиданно для себя смиренно сказал:
– Себя.
– А тебе это надо? – видимо, батюшка увидел его ухмылку.
– Надо! – твёрдо выдал Николай.
– Ну, пойдём, поговорим. Только, если ты не против, на улице. Мне сегодня ещё всенощную служить. Подышать хочу.
Они расположились в беседке за церквушкой.
– Вижу смятение в душе. И глаза больные у тебя. Что случилось?
И Николая вдруг прорвало – рассказывал про Наташу, про Антошку, про свою вину перед женой. Батюшка слушал не перебивая. Только изредка крестился. На руке его была наколка ВДВ.
В какой-то момент из глаз Николая потекли слёзы. Он не плакал, просто слёзы сами текли и текли. Мужчина не замечал их. Словесный запал иссяк. Он замолк. Дышать стало легче.

Батюшка поднял на него глаза:
– Душа твоя слезами очистилась. То, что сыну вытерпеть пришлось, не понаслышке знаю. Сам на караваны ходил. И друзей в цинке домой отправлял. Потому здесь оказался – души неприкаянные упокоить кто-то должен. А жене свечку за здравие поставь. Сорокоуст закажи. Смирись. На всё воля Божья.
– Дарья Семёновна, – окликнул батюшка проходившую мимо женщину, – помоги прихожанину разобраться. И икону подари Николая Чудотворца.
– А ты, сын мой, сейчас домой иди. Не тревожь жену, пока твоя душа не успокоится. Завтра к ней сходишь. В светлое Христово Воскресенье всякие чудеса случаются. – Он перекрестил Николая. – Благословляю!
– Спасибо, батюшка! – Николай склонил голову, неумело перекрестился и пошёл вслед за женщиной.
Утром он отправился в больницу совсем в другом настроении. Страха не было. Наташа так же молча встретила его. Приборы жалобно попискивали. Николай вложил яйцо, которое дала девочка, ей в руку и спрятал её в своих ладонях. Попросил прощения, что не приходил вчера. Начал неспешно рассказывать о церкви и своём разговоре с батюшкой.
В какой-то миг ему показалось, что Наташа попыталась шевельнуть пальцами. Потом увидел, что по щеке жены побежала слезинка. В то же мгновение приборы запищали громко и призывно. В палату вбежала медсестра и выпроводила его, велев ожидать в коридоре. Доктор стремительно пронёсся по коридору. Суета продолжалась несколько минут.
Через некоторое время сияющая сестричка позвала его в палату: «Только на минутку и в присутствии доктора, – строго сказала она. – Не каждый день таких вытаскиваем!»
Наташа смотрела на Николая влажными глазами. Губы её шевелились, но слов не было слышно. Врач что-то писал в журнале. «Чудеса! – на секунду подняв голову, промолвил доктор. – Подойдите к больной, она что-то хочет вам сказать».
Николай склонился к жене:
– Давай родим дочку! – произнесла Наталка почти беззвучно. – Я очень этого хочу!
Николай возвращался домой. Сердце его пело. Теперь он точно знал, что душа есть. И верил в чудо.
@Натальи Литвишко

Ну вот..... а кто то недавно осуждал нас, что верим в сказку.......

Если бы так все было легко...