Уголок читателя - 4

РАБОТА АНГЕЛА



Ангел постарше сурово смотрел на подчиненного.

- Докладывать. В двух словах.
- Живой. Ходит на работу. На что-то надеется.
- На что?
- Трудно сказать. Два раза я показывал ему счастливый сон - не видит. Говорит, что устает на работе.
- А что на работе?
- Да как у всех. Начальство. Суматоха. Курилка. Слух.
- Начальство суровое?
- Да начальство как начальство. Такое же как везде. Боится он его почему-то...

- Страхи отгонял?
- Само собой. Еще по дороге в офис. Крыльями размахивал над головой. Тучи даже разгонял. Пришлось крылом по ухе съездить, чтобы солнышко заметил.
- Симпатичная незнакомка по дороге? На каблуках. С запахом волнующих духов?
- Ну, обижаете... Нос к носу столкнул в метро.
- И как?
- Да никак. "Извините" и дальше в свои мысли.

- А после работы?
- Магазин. Телевизор. Помыть посуду. Интернет. Сон.
- Телевизор ломал?
- Конечно. Новый купил для чего-то...
- Интернет отключал?
- Пять дней подряд. Он просто стал дольше задерживаться на работе. До позднего вечера. У них так можно.

- Так. А выходные?
- Сон до обеда. Уборка квартиры. Вечером-друзья, бессмысленные разговоры, водка. Домой за полночь. Утром с головной болью под одеяло. Или к телевизору. Или к компьютеру.
- А она?
- Совсем близко. Через три дома. В один и тот же супермаркет за продуктами ходят.
- В очереди сталкивал?
- Все как положено. И сверх инструкции-на автобусной остановке, в праздники.
- Линии судьбы проверял?
- Да, сочетаются! В том-то и дело... Это такой город. Такой образ жизни. Ну не могу я больше! Невыполнимая задача!

- Разговоры! Где твой список сильнодействующих средств?
- Вот он, шеф. Грипп с температурой и бредом. Вывих, перелом. Автомобильная авария. Банкротство. Пожар. Беспорядки на улицах. Финансовый кризис. Гражданская война...
- Достаточно. Во имя любви на крайние меры разрешение считай полученным. Только выбирай что-то одно. Выполняй!
- Есть выполнять!

Мораль: Используйте все возможности, которые дарит вам судьба, и тогда вашему Ангелу не придется прибегать к крайним мерам!
из инета

Сказка о ненужной жертве



— Здесь занимают очередь на жертвоприношение?
— Здесь, здесь! За мной будете. Я 852, вы — 853.
— Ой, мамочки... Это когда же очередь дойдет?
— Не беспокойтесь, тут быстро. Вы во имя чего жертву приносите?
— Я — во имя любви. А вы?
— А я — во имя детей. Дети — это мое все!
— А вы что в качестве жертвы принесли?
— Свою личную жизнь. Лишь бы дети были здоровы и счастливы. Все, все отдаю им. Замуж звал хороший человек — не пошла. Как я им отчима в дом приведу? Работу любимую бросила, потому что ездить далеко. Устроилась нянечкой в детский сад, чтобы на виду, под присмотром, ухоженные, накормленные. Все, все детям! Себе — ничего.
— Ой, я вас так понимаю. А я хочу пожертвовать отношениями... Понимаете, у меня с мужем давно уже ничего не осталось... У него уже другая женщина. У меня вроде тоже мужчина появился, но... Вот если бы муж первый ушел! Но он к ней не уходит! Плачет... Говорит, что привык ко мне... А мне его жалко! Плачет же! Так и живем...
Распахивается дверь, раздается голос: «№ 852, проходите!».
— Ой, я пошла. Я так волнуюсь!!! А вдруг жертву не примут?
№ 853 сжимается в комочек и ждет вызова.
Время тянется медленно, но вот из кабинета выходит № 852.
— Что? Ну что? Что вам сказали? Приняли жертву?
— Нет... Тут, оказывается, испытательный срок. Отправили еще подумать.
— А как? А почему? Почему не сразу?
— Ох, милочка, они меня спрашивают: «А вы хорошо подумали? Это же навсегда!». А я им: «Ничего! Дети повзрослеют, оценят, чем мама для них пожертвовала». А они мне: «Присядьте и смотрите на экран». А там такое кино странное! Про меня. Как будто дети уже выросли. Дочка замуж вышла за тридевять земель, а сын звонит раз в месяц, как из-под палки, невестка сквозь зубы разговаривает... Я ему: «Ты что ж, сынок, так со мной, за что?». А он мне: «Не лезь, мама, в нашу жизнь, ради бога. Тебе что, заняться нечем?». А чем мне заняться, я ж, кроме детей, ничем и не занималась? Это что ж, не оценили детки мою жертву? Напрасно, что ли, я старалась?
Из двери кабинета доносится: «Следующий! № 853!».
— Ой, теперь я... Господи, вы меня совсем из колеи выбили... Это что ж??? Ай, ладно!
— Проходите, присаживайтесь. Что принесли в жертву?
— Отношения...
— Понятно... Ну, показывайте.
— Вот... Смотрите, они, в общем, небольшие, но очень симпатичные. И свеженькие, неразношенные, мы всего полгода назад познакомились.
— Ради чего вы ими жертвуете?
— Ради сохранения семьи...
продолжение следует...

— Чьей, вашей? А что, есть необходимость сохранять?
— Ну да! У мужа любовница, давно уже, он к ней бегает, врет все время, прямо сил никаких нет.
— А вы что?
— Ну что я? Появился в моей жизни другой человек, вроде как отношения у нас.
— Так вы эти новые отношения — в жертву?
— Да... Чтобы семью сохранить.
— Чью? Вы ж сами говорите, у мужа — другая женщина. У вас — другой мужчина. Где ж тут семья?
— Ну и что? По паспорту-то мы — все еще женаты! Значит, семья.
— То есть вас все устраивает?
— Нет! Нет! Ну как это может устраивать? Я все время плачу, переживаю!
— Но променять на новые отношения ни за что не согласитесь, да?
— Ну, не такие уж они глубокие, так, времяпровождение... В общем, мне не жалко!
— Ну, если вам не жалко, тогда нам — тем более. Давайте вашу жертву.
— А мне говорили, у вас тут кино показывают. Про будущее! Почему мне не показываете?
— Кино тут разное бывает. Кому про будущее, кому про прошлое... Мы вам про настоящее покажем. Включаем, смотрите.
— Ой, ой! Это же я! Боже мой, я что, вот так выгляжу? Да вранье! Я за собой ухаживаю.
— Ну, это ваша душа таким образом на внешности проецируется.
— Что, вот так? Плечи вниз, губы в линию, глаза тусклые, волосы повисшие...
— Так всегда выглядят люди, если душа плачет...
— А это что за мальчик? Славненький какой... Смотрите, как он ко мне прижимается!
— Не узнали, да? Это ваш муж. В проекции души.
— Муж? Что за ерунда! Он взрослый человек!
— А в душе — ребенок. И прижимается, как к мамочке...
— Да он и в жизни так! Прислоняется. Тянется!
— Значит, не вы к нему, а он к вам?
— Ну, я с детства усвоила — женщина должна быть сильнее, мудрее, решительнее. Она должна и семьей руководить, и мужа направлять!
— Ну так оно и есть. Сильная, мудрая решительная мамочка руководит своим мальчиком-мужем. И поругает, и пожалеет, и приголубит, и простит. А что вы хотели?
— Очень интересно! Но ведь я ему не мамочка, я ему жена! А там, на экране... Он такой виноватый, и к лахудре своей вот-вот опять побежит, а я его все равно люблю!
— Конечно, разумеется, так оно и случается: мальчик поиграет в песочнице, и вернется домой. К родной мамуле. Поплачет в фартук, повинится... Ладно, конец фильма. Давайте завершать нашу встречу. Будете любовь в жертву приносить? Не передумали?
— А будущее? Почему вы мне будущее не показали?
— А его у вас нет. При таком настоящем — сбежит ваш выросший «малыш», не к другой женщине, так в болезнь. Или вовсе — в никуда. В общем, найдет способ вырваться из-под маминой юбки. Ему ж тоже расти охота...
— Но что же мне делать? Ради чего я тогда себя буду в жертву приносить?
— А вам виднее. Может, вам быть мамочкой безумно нравится! Больше, чем женой.
— Нет! Мне нравится быть любимой женщиной!
— Ну, мамочки тоже бывают любимыми женщинами, даже часто. Так что? Готовы принести жертву? Ради сохранения того, что имеете, и чтобы муж так и оставался мальчиком?
— Нет... Не готова. Мне надо подумать.
— Конечно, конечно. Мы даем время на раздумья.
— А советы вы даете?
— Охотно и с удовольствием.
— Скажите, а что нужно сделать, чтобы мой муж... ну, вырос, что ли?
— Наверное, перестать быть мамочкой. Повернуться лицом к себе и научиться быть Женщиной. Обольстительной, волнующей, загадочной, желанной. Такой цветы дарить хочется и серенады петь, а не плакать у нее на теплой мягкой груди.
— Да? Вы думаете, поможет?
— Обычно помогает. Ну, это в том случае, если вы все-таки выберете быть Женщиной. Но если что — вы приходите! Отношения у вас замечательные просто, мы их с удовольствием возьмем. Знаете, сколько людей в мире о таких отношениях мечтают? Так что, если надумаете пожертвовать в пользу нуждающихся — милости просим!
— Я подумаю...
№ 853 растерянно выходит из кабинета, судорожно прижимая к груди отношения.
№ 854, обмирая от волнения, заходит в кабинет.
— Готова пожертвовать своими интересами ради того, чтобы мамочка не огорчалась.
Дверь закрывается. По коридору прохаживаются люди, прижимая к груди желания, способности, карьеры, таланты, возможности — все то, что они готовы самоотверженно принести в жертву..

ДОЧЕНЬКА...



Выпускной вечер в школе. Родители сидят в первом ряду актового зала. Тёплые слова от имени выпускников поручили Наташе. Девушка она умная, красивая, в нарядном платье, как принцесса. В заключительной части своей речи она поблагодарила своих любимых родителей и подарила им цветы.
Нина и Виктор были немного смущены таким вниманием. Домой они вернулись раньше дочери. Наташа с одноклассниками катались на пассажирском теплоходе, встречали рассвет на реке.
А родители вспоминали, как в их жизни появилась Наташа, как она в своё время спасла их, вытащила из омута отчаяния и депрессии.
Дело в том, что их первая дочь Даша погибла в возрасте 20 лет. Катались с парнем на мотоцикле, врезались в дерево... Он выжил, она нет.
Матери было 43 года, отец на три года старше. Горе накрыло с головой, жили через силу. Знакомые и родственники утешали, может ещё дети будут, но они - то знали, что детей у них больше не будет, у Нины серьёзные медицинские противопоказания.
Через полгода случилось новое несчастье. От рака умерла двоюродная сестра мужа. У неё осталась шестилетняя дочь Наташа. Сестра жила одна без мужа, дочку родила почти в 40 лет для себя, а жизни вырастить ребёнка у неё не хватило.
Временно Наташу забрали Нина и Виктор. Им же было поручено заняться оформлением девочки в интернат или детский дом. Они тянули с оформлением.
У Нины сердце было не на месте, всё-таки двоюродная племянница, что же её отдавать в казённое учреждение. Подумали, они подумали и решили оставить Наташу у себя, конечно, уже не молодые, но должны успеть вырастить девочку.
Когда Нина сказала племяннице, что она останется жить в их семье, Наташа покивала головкой и пошла в ванную. Включила воду, Нина думала - плачет. Зашла - а она стирает свои носочки.
Увидела Нину и говорит: - Я всегда буду тебе помогать, я и посуду мыть умею, и пылесосить могу!
Нина обняла её: - Мы же тебя не для работы оставляем, а для счастья, чтобы ты выросла счастливой.
Конечно, оттого, что маленькая Наташа у них поселилась, стало полегче на душе, какие-то все заботы, постоянно чем-то заняты. К тому же, начали оформлять опеку над девочкой, а это процедура не из лёгких. Собирали разные документы, ходили по инстанциям.
Очень скоро Наташа стала называть их мамой и папой. У неё это получилось естественно, казалось она их всегда так называла.
Всякое случалось в жизни за эти годы: и болезни ребёнка, и проблемы с учёбой были одно время, пришлось даже репетитора по английскому нанимать, но ни единого раза Нина с мужем не пожалели о своём решении. Всю свою нерастраченную любовь они отдавали девочке.
Вот и выросла вторая доченька славной и доброй, как хочется, чтобы всё в её жизни сложилось хорошо. Ну, а, если будут проблемы, жизни без проблем не бывает, папа с мамой всегда помогут, на то они и родители.
(с) Наталья Сергеевна

"Эспрессо — это жизнь. Горчит, но бодрит.
Первый глоток может показаться невкусным, но, допив чашку, всегда захочешь еще одну.
А на еще одну чаще всего не хватает времени.
Капучино — это влюбленность. Сначала терпко, потом сладко и легко, а на поверку — все та же жизнь.
Но моменты, когда сладко и терпко, — самые лучшие.
Кстати, всегда можно просто съесть пенку и не пить, но это мало кому приходит в голову.
Видимо, дело все-таки в сочетании.
Латте… латте — это мечты, эспрессо, разбавленный молоком надежды, и пенка, помните, да?
Та самая пенка, которая бывает в капучино. Но нет корицы, нет той терпкости, которая позволяет прочувствовать момент.
Еще есть мокко — кофе с горячим шоколадом.
Мокко — это меланхолия. Густая и тягучая. Но даже в мокко есть молоко.
И сладость, та, которую не найдешь в эспрессо, например.
Ее и чувствуешь не сразу, и каждый раз не очень понимаешь, почему заказал именно его.
Только потом вспоминаешь, в тот самый момент, когда становится сладко.
Айриш, кофе по-ирландски… страсть.
Где-то там, на самом дне, обжигающий алкоголь.
Можно перемешать, тогда он практически не чувствуется, если кофе приготовлен правильно, конечно.
Но он там все равно есть, и все равно неизбежно пьянеешь.
Кстати да, хуже плохого эспрессо может быть только плохой айриш.
И ристретто. Ристретто — это смерть. Это когда вся жизнь — одним глотком.
Выпиваешь, просишь счет и уходишь.
Обычно так.
— А любовь? Настоящая любовь?
— Настоящая любовь — это кофе, который варишь дома с утра.
Свежемолотый, желательно вручную.
С корицей, мускатным орехом и кардамоном.
Кофе, рядом с которым надо стоять, чтобы не убежал, иначе безнадежно испортится вкус.
Надо проследить, чтобы он поднялся три раза, потом налить ложку холодной воды в джезву, подождать пару минут, чтобы осела гуща. Кофе, который наливаешь в старую любимую чашку и пьешь, чувствуя каждый глоток, каждый день.
Наслаждаясь каждым глотком..."
(с)Макс Фрай "Кофейная книга"

Мы не умеем ценить жизнь.
Тратим её на обиды, ссоры, страдания по людям, которым мы не нужны. Придумываем себе проблемы.
Бежим по жизни, сломя голову, пролетая мимо своего счастья. Пора остановится, оглянуться вокруг.
И понять, что жизнь тоже не стоит на месте, не ждёт нас, пока мы страдаем, переживаем.
Пора научиться находить счастье в мелочах, в том, что у нас есть. А не печалиться о том, чего не может быть.
Научиться радоваться каждому новому дню. И не важно, что там за окном. Дождь, снег или же жара.
Надо находить радость во всем. Не забывать в суматохе дней, позвонить родителям, спросить, как они и сказать, как ты их любишь. Приехать к ним, обнять, поверьте, им очень не хватает нашего внимания.
Научитесь улыбаться, всем проблемам и невзгодам. Всё в этой жизни решаемо.
Цените любящих вас людей, не обижайте и не делайте им больно, ведь они беззащитны перед вами, так как любят от всего сердца, бескорыстно.
Не дарите равнодушие тому, кто видит в вас целый мир. Умейте любить и не просить за это ничего взамен.
Цените каждый момент в этой жизни, ведь он никогда не повториться.
Прощайте людей, отпускайте обиды.
Не отправляйте себе жизнь злобой, ненавистью.
Будь добрее, доброты как раз катастрофически не хватает в нашем мире.
Живите, делайте то, что приносит радость. Занимайтесь любимым делом.
Не прячьтесь от жизни. Не проживайте её в вечном недовольстве, сидя за компьютером или же уткнувшись в телефон.
Не бойтесь меняться, признаваться. Не живите в вечном страхе, что подумают другие.
Только не проживайте эту жизнь бездумно. Она у нас одна! И дана она нам не просто так.
Проживите её с теплом, добротой, пониманием. С любовью и радостью.
Улыбнитесь жизни, и она улыбнется вам в ответ.
из сети

.. Если человек вам сделал пакость, а вы его простили, надо ещё одно важное дело сделать. Отойти от этого человека как можно дальше и не иметь с ним никаких отношений.
Простили - прекрасно! Очень великодушно с вашей стороны. Только он вас не простил, вот в чем дело.
Теперь вы знаете про этого человека плохое, правильно? Вы увидели его темную сторону, поняли, на что он способен и можете другим рассказать.
Вы не собираетесь никому рассказывать! Но он судит по себе и боится. А страх порождает ненависть. Прощенный за подлость человек вас ненавидит за то, что вы знаете.
И подлость он сделал умышленно. Понимал, что делает и зачем. Значит, с самого начала он без всякого повода с вашей стороны вам нанёс удар. Он без причины сделал вам зло. Вот такова его натура. А теперь у него есть причина - вы его изобличили.
Ваше великодушное прощение сильно контрастирует с низким поступком человека. Вы понизили его самооценку своей добротой. Это тоже ему неприятно. Кем вы себя возомнили, раз вздумали прощать?
Вы кажетесь безопасным обьектом. Раз вы такое злое дело простили, такую низость, вы безответный и мягкотелый. И можно ещё раз вас проучить. Вы же все равно ничего не сделаете!
И тот, кто без причины сделал вам подлость, будет снова нападать и наносить удары. К сожалению. Так что простили, забыли, помирились, а теперь шапку в руки и подальше от него!
Лермонтов был прекрасный поэт. Но его на дуэли убил Мартынов, это все знают. Лермонтов над Мартыновым издевался и карикатуры непристойные на него рисовал. Это тоже все знают. Мало кто знает, что родители Мартынова и его юная сестра доверили другу семьи, Лермонтову, передать Мартынову пакет с дневником сестры, в котором она свои душевные излияния записывала, и с письмом от мамы с папой.
Лермонтов пакет не передал. Сказал, что грабители напали и украли пакет. Но триста рублей, которые были в пакет вложены, отдал Мартынову из своего кармана. Очень благородно!
Только про триста рублей поэт никак узнать не мог. Только вскрыв письмо, мог он их обнаружить. Как-то он не подумал об этом.
И современники пишут, что Лермонтов просто провёл весёлый вечер с друзьями-офицерами, которым читал комично излияния девушки и письмо родителей Мартынова. Развлекал публику таким способом во время застолья. Вскрыл пакет и веселил знакомых чужими тайнами.
А потом или потерял письмо, или во время застолья оно пришло в негодность; винные пятна, размытые чернила, карикатуры разные…
Мартынов был доверчив и не понял, что случилось.Поверил, за деньги поблагодарил. А родители его отлично поняли.
Мартынов был не в обиде и простодушно продолжал дружить с Лермонтовым, забыв инцидент. Он-то забыл, да нечистая совесть Лермонтова не давала тому забыть случившееся. Возможно, потому он и начал терроризировать насмешками простодушного своего товарища. И кончилось все очень плохо.
Так что простили низость, подлость, неблаговидный поступок - и отлично. А теперь отойдите подальше. Как можно дальше.
Потому что вы, может, и простили. Но вас не простит тот, кто причинил зло...
(с) А.В.Кирьянова

·
Ноябрь. Я выхожу из ЗАГСА вместе со своим бывшим мужем. Уже 12 минут, как мы разведены. Он что-то говорит, а я думаю, успею ли я на работу или лучше поехать домой. И тут я понимаю, что он говорит. Он просит вернуть обручальное кольцо и предупреждает, что вечером заедет за деньгами. Деньги я хранила, как бабушка, замотав купюры в платочек и спрятав на антресолях. Я не помню на что мы копили. На машину, или на дачу. Кольцо не снимается, как в дурном фильме, мне больно, я кручу его вокруг пальца и вдруг оно соскальзывает, вырывается из рук и скачет по асфальту и останавливается возле его кроссовка. Он его поднимает и опускает в карман. Я отворачиваюсь.
Приезжает вместе с мамой и сестрой. Делить совместно нажитое. Открывали шкафы, вытряхивали одеяло из пододеяльника (постельное белье свекровь дарила), снимали люстру. Наверное, это самая стыдная сцена в моей жизни. Билась я только за деньги. Пополам. Их аргумент: «мой сын больше зарабатывал». Мои аргументы никто не слушал. Но я была поразительно стойкой. Деньги мы считали на кухне. Мама в гостиной упихивала вещи в клетчатые сумки. Последнюю стодоларовую купюру бывший муж протянул мне, косясь на дверь и подмигнул. Может быть мне показалось, но в этом было что-то заговорщиское, словно ему тоже неловко.
Они ушли, а я сидела перед ворохом рассыпанных купюр и думала, что мне делать. В квартире недоделанный ремонт и долг за доделанный. Кредит за мебель. На работе полная жопа, вот-вот на днях меня уволят. Я сидела на полу и раскладывала деньги на кучки. И кучек получалось много мелких или одна большая. И одна большая мне нравилась больше, чем много маленьких.
Я копила эти деньги все три года брака. Я не покупала себе ничего. Вообще ничего. У меня был хороший костюм бордового цвета, но я его заказывала у портнихи еще в университете, пара блузок, бадлон. И все. В этом костюме я ходила на новогодний корпоратив. В нем же ездила на свадьбу к подруге. И даже мой папа, который вообще ничего не понимает в таких вещах, как-то спросил, а тебе что, больше нечего надеть?
продолжение следует...

Я перетащила одеяло из спальни на диван в гостиной, заварила чай, плеснула в него коньяка, достала блокнот и написала три дела, которые сделаю утром:
1) Приведу волосы в порядок.
2) Куплю новую одежду.
3) Придумаю способ увидеть себя другой.
У меня тогда были две подруги. Маша и Даша. Маша отвезла к своему парикмахеру, а Даша позвала с собой на конференцию в Испанию. Пока днем она будет переводить доклады энергетиков, я буду лежать у бассейна, а вечером мы будем кутить. Э-ге-гей, Майорка! Это были такие времена, когда Турция и Египет — были землей обетованной. В Испанию ездили единицы, мы произносили их имена шепотом и считали небожителями. И завидовали, конечно, до ужаса. И как-то все само-собой сложилось. Быстро сделали загранпаспорт, с работы все-таки уволили, виза тоже быстро, волосы выглядят отлично, пара новых платьев, бюджетно, но стильно.
И вот Майорка. Это в Петербурге серая хлябь, нет работы и непонятно, что делать. А там огни, музыка, бары и в каждом баре танцуют. И я танцую. Витрины заманивают обещанием счастья и скидками, и вот в одном из переулков я вижу маленький магазин одежды, и судя по автомобилям у входа — это очень дорогой маленький магазин. А в витрине платье. Знаете, принято говорить: «и вот она увидела платье своей мечты». Я о таком платье и не мечтала. О таком платье могла мечтать Бриджит Бардо, или Софи Лорен. Это платье было за границами моей мечты. Оно не было функциональным: открытый лиф на косточках, очень узкое в талии и широченная юбка из шуршащей тафты. Его точно не впишешь в повседневную жизнь и не наденешь с «пиджачком» в офис. Мне в этом платье некуда ходить, у меня нет денег, у меня нет работы, но есть долг за ремонт и кредит за мебель.
А потом началась мистика. Куда бы я не пошла, я оказывалась у этой витрины. Хорошо, говорила я себе, посмотри какой универсальный пиджак горчичного цвета, и вот эта юбка, в ней можно и на пикник и на прогулку с друзьями, а еще вот эти брюки и белая блузка — в офис, тебе надо срочно искать работу. А платье сияло, как шоколадная конфетка среди карамелек в новогоднем подарке. Абсолютно бесполезное. В этом платье надо сбегать с любимым от строгого отца, мчать в ночи на кабриолете и чтобы ветер унес шляпу, лететь на частном самолете, пить шампанское и влюбиться в контрабандиста.
Я его купила. Надела прямо в магазине. К нему мне подарили золотые балетки и браслет. Я хотела вернуться в отель, съесть сэндвич, дождаться подругу, поплакать о зря потраченных деньгах. Но звезды решили, что сегодня все будет как в кино. Я встретила Дашу на улице с ее коллегами, нас пригласили в ресторан с видом на океан. Я познакомилась с ирландцем или шотландцем, кто их там разберет после двух бутылок шампанского, после третьей бутылки, я начала понимать и ирландский, и шотландский. Мы целовались, как сумасшедшие, провели ночь на яхте, и я случайно увидела свое лицо в отражении стекол. Оно было прекрасным.
Нам было нужно уезжать вечером следующего дня. Я все пыталась поймать в себе нотку раскаяния, но нет. Все эти купюры стоили того чувства, когда я поняла, что могу быть вот такой. Я могу быть дерзкой. По настоящему дерзкой. Открывать любые двери. Я могу себе много позволить. Пить шампанское, когда хочу. Любить того, кого хочу. Не стесняться носить красивое. Не бояться хотеть большего. В тот же вечер Даша составила мне резюме. Я написала эту историю в своем ЖЖ и его прочла редактор одного модного журнала и предложила публикацию. Я писала для них потом еще лет пять, и уже не ради денег, а потому что мне это нравится.
Мы вышли из аэропорта в Петербурге, зазвонил телефон и меня позвали на собеседование. И уже через три недели я уехала на стажировку в Москву.
Пройдет еще несколько лет, я выйду замуж за Пастернака, пойду учиться на Психфак, объеду полмира, в моем шкафу десятки платьев, и жизнь будет совсем другой, но я никогда не забуду двадцатипятилетнюю себя возле витрины, подсчитывающую в уме на сколько килограмм гречки мне хватит оставшихся денег. И я очень рада, что тогда толкнула эту дверь. Это все, что я хотела сказать вам сегодня.
(с) Елена Пастернак

Запишите это и за-пом-ни-те на-ве-ки!»
Я ненавидел её. Без дураков! Всеми фибрами души, каждой клеточкой тела! Проклиная очередное (й-а) фонетического разбора, убегающие буквы из корней слов, уменьшительно-ласкательные суффиксы и деепричастные обороты. А она была живым воплощением этого кошмара. Она венчала пирамиду, нагромождённую правилами различных правописаний орфографии и пунктуации. Отыскивая и не находя в нас хотя бы намёк на чувство языка, она день за днём вдалбливала нам его, пока по закону диалектики тупое заучивание не переходило в осознанное понимание.
— Запишите это и за-пом-ни-те на-ве-ки! — бесконечно твердила она нам, растягивая слова и свято веря, что главный предмет в школе, несомненно, русский язык.
В ответ на её мучения мы придумывали свои, соревнуясь в изобретательности, и похваляясь друг перед другом. От пресловутых кнопок на стуле, до ночных звонков на домашний телефон. От попыток срыва урока, до исписывания стен её подъезда угрозами граффити. Мы были героями! И дерзко смотрели ей в глаза, когда она просила записать очередное домашнее задание. Хотя это, по правде говоря, было лишним. Глаза её скрывались за толстыми линзами очков в доисторической роговой оправе — она почти ничего не видела.
И это тоже сводило нас с ума! Мы прятали очки, но всегда всем классом получали в срок проверенные сочинения, объёмом «минимум в 24 листа» (!), с аккуратно подчеркнутыми, обведёнными, отмеченными красными чернилами ошибками. О, эти сочинения! Наше «мастерство» никогда не поспевало за её требовательностью. Мы вновь и вновь вглядывались в образ Катерины, которую Островский, конечно, любил, но с оттенком мужской иронии, и не видели ровным счётом ничего! И это длилось и длилось, и казалось, конца этому нет. Мы топтались у дуба с князем Болконским, колесили по стране вслед за Живаго, вслушивались в «громыхание чёрных марусь» «Реквиема», и ничто не трогало нас, но мы читали, читали, читали…
Она приходила в школу с огромной кошёлкой, доверху набитой книгами, и никто из нас не двигался с места, чтобы помочь ей подняться на третий этаж. Мы мстительно вслушивались в бряцанье колесиков о ступени, больше всего желая в те моменты, чтобы всё это рассыпалось и по-возможности распылилось на атомы: многотомная кошёлка несла нам новые испытания, которые уже давно перестали ограничиваться только русской классикой:
— Что ж, приступим, уважаемые! Запишите это и за-пом-ни-те на-ве-ки!..
… А потом время начало ускоряться. Мы ВСЕ получили наивысшие баллы и разлетелись по ВУЗам страны и мира… И вот, на чём я поймал себя — в Питере одним из первых музеев я посетил квартиру Ахматовой в Фонтанном доме, а в Праге — с благоговейным трепетом сфотографировался у нелепого памятника Кафке… Перед подругой я могу щегольнуть «Багряным и жёлтым» Маяковского, а с приятелем из Англии порассуждать о Дэниеле Мартине Фаулза. Я нахожу удовольствие в чтении и считаю это одним из самых больших удовольствий жизни. Мне легко даются письма к любимой девушке, а иностранцы удивляются образности моего английского… С чего бы это и к чему, друзья? Не догадываетесь?
А её уже несколько лет нет на свете. Это была старенькая, безобидная и махрово-интеллигентная женщина. И всё, что я могу послать ей туда теперь — это:
Прости меня, мой Учитель! Какой же я был болван!
Григорьев Филипп

“Меня везли на кресле по коридорам областной больницы.
- Куда? - спросила одна медсестра другую. - Может, не в отдельную, может, в общую?
Почему же в общую, если есть возможность в отдельную?
Сестры посмотрели на меня с искренним сочувствием. Это потом я узнала, что в отдельную палату переводили умирающих, чтобы их не видели остальные.
- Врач сказала в отдельную, - повторила медсестра.
Я успокоилась. А когда очутилась на кровати, ощутила полное умиротворение уже только от того, что никуда не надо идти, что я уже никому ничего не должна. Я ощущала странную отстранённость от окружающего мира, и мне было абсолютно всё равно, что в нём происходит. Меня ничего и никто не интересовал. Я обрела право на отдых. Я осталась наедине с собой, со своей душой, со своей жизнью. Ушли проблемы, ушла суета и важные вопросы. Вся эта беготня за сиюминутным показалась настолько мелкой по сравнению с Вечностью.
И тогда забурлила вокруг настоящая Жизнь! Оказывается, это так здорово: пение птиц по утрам, солнечный луч, ползущий по стене над кроватью, золотистые листья дерева, машущего мне в окно, глубинно-синее осеннее небо, шумы просыпающегося города - сигналы машин, спешащее цоканье каблучков по асфальту, шуршание падающих листьев... Господи, как замечательна Жизнь! И я только сейчас это поняла.
- Ну и пусть, - сказала я себе. - Но ведь поняла же. И у тебя есть ещё пара дней, чтобы насладиться ею и полюбить её всем сердцем.
Охватившее меня ощущение свободы и счастья требовало выхода, и я обратилась к Богу, ведь он был ко мне уже ближе всех.
- Господи! - радовалась я. - Спасибо тебе за то, что ты дал мне возможность понять, как прекрасна жизнь, и полюбить её. Пусть перед смертью, но я узнала, как замечательно жить!
Меня заполняло состояние спокойного счастья и умиротворения. Мир звенел и переливался золотым светом Божественной любви. Казалось, любовь стала наконец-то реальной и животворящей. Мне казалось, всё, что я видела, заполнялось этим золотым светом и энергией. Я любила!
Отдельная палата и диагноз «острый лейкоз четвёртой степени», а также признанное врачом необратимое состояние организма имели свои преимущества.
К умирающим пускали всех и в любое время. Родным предложили вызывать близких на похороны, и ко мне потянулась прощальная вереница скорбящих родственников. Я понимала их трудности: о чём говорить с умирающим человеком? Который, об этом знает. Мне было смешно смотреть на их растерянные лица. Я радовалась: когда бы я ещё увидела их всех! А больше всего на свете мне хотелось поделиться любовью к ним. Я веселила родных и друзей, как могла: рассказывала веселые истории из жизни. Все, слава богу, хохотали, и прощание проходило в атмосфере радости и довольства. Примерно на третий день мне надоело лежать, я начала гулять по палате, сидеть у окна. За сим занятием и застала меня врач, сначала закатив истерику по поводу того, что мне нельзя вставать.
продолжение следует...

Я спросила: Это что-то изменит?
- Нет, - теперь растерялась врач. - Но вы не можете ходить.
- Почему?
- У вас анализы трупа. Вы жить не можете, а вставать начали.
Прошёл отведённый мне максимум - четыре дня. Я не умирала, а с аппетитом лопала бананы. Мне было хорошо. А врачу было плохо: она ничего не понимала. Анализы не менялись, кровь капала едва розоватого цвета, а я начала выходить в холл смотреть телевизор.
Врача было жалко. Любовь требовала радости окружающих.
- Доктор, а какими вы бы хотели видеть эти анализы?
- Ну, хотя бы такие.Она написала мне какие-то буквы и цифры. Я ничего не поняла, но внимательно прочитала. Врач что-то пробормотала и ушла.
В девять утра она ворвалась ко мне в палату с криком:
- Как вы это делаете?!
- Что я делаю?
- Анализы! Они такие, как я вам написала.
- А-а! Откуда я знаю? Да и какая, разница?
Лафа кончилась. Меня перевели в общую палату. Родственники уже попрощались и ходить перестали.
В палате находились ещё пять женщин. Они лежали, уткнувшись в стену, и мрачно, молча и активно умирали. Я выдержала три часа. Моя любовь начала задыхаться. Надо было что-то срочно делать. Выкатив из-под кровати арбуз, я затащила его на стол, нарезала и громко сообщила:
- Арбуз снимает тошноту после химиотерапии.
По палате поплыл запах надежды. К столу неуверенно подтянулись мои соседки.
- И правда снимает?
- Угу, - со знанием дела подтвердила я.
Арбуз сочно захрустел.
- И правда, прошло, - сказала та, что лежала у окна.
- И у меня... И у меня... - радостно подтвердили остальные.
- Вот, - удовлетворённо закивала я в ответ. И стала рассказывать веселые истории...
В два часа ночи в палату заглянула медсестра и возмутилась:
- Вы когда ржать перестанете? Вы же всему этажу спать не даёте!
Через три дня врач нерешительно попросила меня:
- А вы не могли бы перейти в другую палату?
- Зачем?
- В этой палате у всех улучшилось состояние. А в соседней много тяжёлых.
- Нет! - закричали мои соседки. - Не отпустим.
Не отпустили. Только в нашу палату потянулись соседи, просто посидеть, поболтать, посмеяться. И я понимала почему. Просто в нашей палате жила любовь. Она окутывала каждого и всем становилось уютно и спокойно. Особенно мне нравилась девочка-башкирка лет шестнадцати в белом платочке, завязанном на затылке узелком. Торчащие в разные стороны концы платочка делали её похожей на зайчонка. У неё был рак лимфоузлов, и мне казалось, что она не умеет улыбаться. А через неделю я увидела, какая у неё обаятельная и застенчивая улыбка. А когда она сказала, что лекарство начало действовать и она выздоравливает, мы устроили праздник, накрыв шикарный стол.
Пришедший на шум дежурный врач ошалело смотрел на нас, после сказал:
- Я тридцать лет здесь работаю, но такое вижу первый раз.
Развернулся и ушёл. Мы долго смеялись, вспоминая выражение его лица.
Я читала книжки, писала стихи, смотрела в окно, общалась с соседками, гуляла по коридору и так любила всё, что видела: книгу, соседку, машину во дворе за окном, старое дерево... Мне кололи витамины. Надо же было что-то колоть. Врач со мной почти не разговаривала, только странно косилась, проходя мимо, и через три недели тихо сказала:
Гемоглобин у вас на 20 единиц выше нормы здорового человека. Не надо его больше повышать.
Я не могу подтвердить ваш диагноз. Вы выздоравливаете, хотя вас никто не лечит!
Когда меня выписывали, врач призналась:
Как жалко что вы уходите, у нас ещё столько тяжелых.
Из моей палаты выписались все, а по отделению смертность снизилась на 30%.
Жизнь продолжилась, только взгляд на него стал другим, а смысл казался таким простым. Надо просто научиться любить, и тогда твои желания сбудутся, если ты их будешь формировать с любовью.
Если не будешь никого обманывать, завидовать и обижаться, желать кому-то зла... Так все просто!
Ведь это правда что Бог есть Любовь!
Надо только успеть вспомнить это и передавать другим.
Пусть Божья Любовь наполнит всех и все!”
Людмила Ламонова.

Сашка-тракторист привёз тётке Фаине дрова, опрокинул их с кузова и, стукнув в окошко, крикнул:
- Давай расчёт, тёть Фай, а мне некогда.
Та, взяла ранее заготовленные деньги и, сунув их в Сашкины руки, сказала:
- А вот поколоть бы, Саш, мне уж не под силу.
- Поколоть, - усмехнулся тот, - это двойной расход, копи, может и поколю когда.
И сев в свою технику, уехал.
- Грехи мои, - зашептала тётушка, - это когда ж я такую пропасть исколю.
Она поохала, как бы набираясь силы и, выйдя за калитку, принялась их убирать с дороги. А тут, может на грех или ещё на что, ехал сосед – Мишка-кудрявый, с улицы напротив, и высунувшись в окошко, прокричал:
- А чё, тёть Фай, зарядкой занимаесся?
И покатил дальше, только завизжали его тормоза.
- Ты понимаешь, а, – непойми к кому закричала она обращаясь, – понимаешь? Смеётся над стару.. .
Она хотела продолжить и дальше, и по порядку своей обиды, высказаться в некуда, но тут, это уж как на радость, показался Шурик, тоже их деревенский бедолага.
- А вот и я, – начал он, – могу, чем могу помочь.
И так как тётушка ещё кипела сердитостью, то и глянула ею на него:
- Вам бы лишь бы смеяться, задери вас оглобля, – осмелясь выдохнула последние капли её, огласила Фаина. А потом, мягко, как и подобает ей добавила:
– Саш, ты ж путный мужик-то, я же помню, тебя ещё лихим хлопцем, которого добрее и не было в нашей деревне. Уж вот ты бы и помог мне, справиться с этим добром, а.
Сашка крутил глазами, пока тётушка вспоминала о нём хорошо, а потом глаза его остановились на этой огромной куче бывших берёз.
- Я бы, – начал, но продолжения ведь может и не быть, ты же знаешь... Он чесал затылок, несколько минут, словно считал каждое поленище, и вдруг сказал, – неси колун.
Тётушка мигом засеменила в сарай и притащила его:
- Я ить заплачу, Шурка, только не оставь в помощи.
А Шурка уже как и не слышал, махал этим колуном направо и налево так, что казалось, что колет автомат. Тётушка собирала поленушки в тележку и возила прям тут, неподалёку. Потом подошёл дед Гриша и молча начал помогать. Тётушка охнула, перекрестилась и начала было говорить, что это так дружно и... Но дед Григорий, махнул на неё рукой и только изрёк:
- За давнее, твой дед тоже мне помог.
Слёзы радости потекли у тётушки по щекам и она зашептала:
- А то разе. Мой тоже был человеком добрым, он и уважал кажного и рад был помочь. – Она зашептала ещё горше, – Вот, Коленька, люди тебя не забыли, а уж я то...
Она стояла и ревела, собирая слёзы в уголки платка. А тут, не понимая что творится у соседки, вышел ихний сын, недавно вернувшийся из армии и, поприветствовав всех принёс свой колун и тоже начал помогать.
- Господи, – шептала опять тётушка, ты прости меня за неверие в доброту людскую, а вон как мне показал-то.И вытерев слёзы, перекрестившись, она побежала в дом готовить обед работникам. Так вот под стук колунов, она и собрала стол, вытащив из подпола закрутки, обезглавила курочку в честь такого дела и вытащила припасённую бутылку первача - по граммульке значит.
И вот что вы думаете? До вечера, помощники и управились, а ровная поленница, красовалась у дома тётушки. А что потом?
Да гуляли потом, вспоминали и деда её, и её самою, и доброе её сердце. Пришли и соседи, такие же пожилые, такие же добрые соседи по жизни. И пели песни, после этой граммулечки. А дед Макар, отец помощника, принёс гармошку, на которой, как он выразился, не играл аж сто лет. «Хорошо-то как, – думала тётушка, думали соседи, молодые и старые, – вот бы так-то, да завсегда вместе, дружно. На том и порешили.
из инета

Случилось невероятное...



По словам соседки моей бывшей, Нины Васильевны: "стыдоба стыдобущая"...
Восьмидесятилетний Олег Иванович ушёл с зубной щёткой к восьмидесятитрёхлетней Светлане Борисовне, соседке из четвёртого подъезда...
Ушёл, оставив в полном недоумении жену свою, Ираиду Аркадьевну, которая ещё и до семидесяти двух своих не добралась...
Почитай, молодуха, супротив соперницы своей нежданной...
И вид другой совсем...
Ираида Аркадьевна сдаваться не собиралась, и огненно-хинные её волосы тщательно взбивались в причёску Софи Лорен из "Брака по-итальянски", губы рдели алым маком, внучка кофточки поставляла модные бесперебойно...
И продвинутая была женщина - Интернет с ходу освоила, из Одноклассников не вылезала, ежедневно рассылая подругам-товаркам то рецепты улётной курочки со шпинатом (талию держала, как Гурченко!), то аляпистые открытки, то самопальные фотошопы, в которых рыжая её голова вылезала или из бутона драматичной розы, или кокетливо мелькала среди пальм тропических, или с бокалом шампанского в красивую жизнь играла...
Огонь, в общем, а не пенсионерка!...
А Светлана Борисовна?...
Да смех один, а не роковая женщина, мужей чужих из одного подъезда в другой уводящая!
Седину свою не закрашивает, до ёжика сантиметрового сбрила к чертям былую косу...
Джинсы носит безвылазно, да один свитер, как с мужского плеча, почитай, на все случаи жизни у неё...
Ну, что это???
Чем тут завлекать???
А вот, поди ж ты, ушёл, подлец!
За год до золотой свадьбы ноги сделал, да какие ноги - еле двигает, пень старый!...
Ираиду крутило так, что хоть в мексиканских сериалах её снимай - переиграла бы любую сеньору...
С тем и полетела к соседке - космы бы повыдергать хотелось, да не уцепишь, наверное, ёжик этот седой...
Укараулила...кинулась наперерез:
- Ты мне одно скажи - тебе куда дурак этот нужен??? Старбан, рукожоп, рохля! Нормально никогда зарабатывать не мог, и с пенсией копеечной...Куда????
Светлана Борисовна посмотрела Ираиде Аркадьевне прямо в глаза и просто ответила:
- А мне, старой дуре, рукожопой рохле, с копеечной пенсией такой и нужен...
ДВЕ СОБАКИ ТОГДА УЖИВАЮТСЯ, КОГДА ОНИ СХОЖИ...
НЕ ЦВЕТОМ ШКУРЫ, А ОБЩИМ НЮХОМ...
Спасибо тебе, Ираида...
И прости...
Я стала невольной свидетельницей этого разговора, несколько лет назад случившегося...
И зацепил он меня не страстями вовсе, которыми не только юность полна, а вот этими двумя собаками...
Сколько вокруг живущих вместе годами и десятилетиями, но так и не ужившихся...лающих и облаянных...осатаневших друг от друга, но безысходно мыкающихся...
И сколько тех, кто нос к носу...в любви и согласии...потому что жизнь чуют одинаково, и любят в ней одно и то же...
А красота "шкурки" - дело, оказывается, даже не десятое, а тысяча первое...
Олега Ивановича, с которым знакома лично, я всё-таки спросила - как отважился он на такую революцию в свои НЕреволюционные годы...
Он взглянул на меня ласковыми и счастливыми, как июльское море, глазами, и с улыбкой ответил:
- Хотел в тепле дожить, Лиля...
А то обидно как-то - из одной мерзлоты в другую...
И видно было, что он отогрелся за все свои холодные годы...
А уж поздно, или не поздно, не имеет значения...
Всё лучше, чем никoгда...
Любви всем...в любом возрасте...
из сети

БЛИНЫ



Сегодня я выспалась, навалялась всласть и пошла ставить тесто на блины. Я умею тонкие, пресные, кислые, кружевные, но все это не то.
Не так нажористо, говорю. Не так скрепно. Свободное платье в синий цветок, косынку узлом назад, рукава подтянуть. Панталоны тоже.
Это очень просто. Просто не надо торопиться.
Кошек долой! Они любят жрать тесто и опару. Однажды Сэр Людвиг вылакал половину пенной шапки подошедшей квашни, и я думала, что он какое-то время будет летать кругами под потолком. Этого не случилось, он громко икнул и пошёл спать на кухонный диванчик, чтобы одним глазом продолжать контролировать процесс.
Эти блины хороши. Получаются пышные, толстые, дырчатые, не кислые, не тяжёлые. Эти блины не для того, чтобы в них что-что заворачивать, а потом обжаривать. Нет.
Их надобно макать или черпать ими всякие вкусные штуки: мед, варенье, сгущёнку, сметану, икру. Адепты толстых дрождевых блинов промазывают каждого, спрыгнувшего со сковороды горячего новобранца сливочным маслом. И иногда присыпают сахаром.
Тогда всю стопку можно очень даже просто втянуть в себя за раз, вытереть рукавом свои масляные уши и отвалиться куда-нибудь назад.
Поэтому я так не делаю. Я промазываю каждый третий. И то не всегда. Только, если на улице поганая хмарь, а дети предварительно пообедали прозрачным куриным бульоном и только.
«Я не могу блины, дрожжевое тесто — это хлопотно», — уходите из кухни, вставайте в угол и плачьте. Вы просто их не хотите.
Но. Должна сказать, что иногда, очень иногда, дрожжевое тесто не подходит. Не поднимается и всё тут. Может, напугало его что, может холодно, может дрожжи померли еще в 17 годе. А они — дрожжи должны быть живыми.
Я не морочусь с брусками суперживых, коричневых, остатки которых бабушка морозила, я беру пошлейшие сухие "саф-момент" в пакетике 11 грамм. Мне нравится на них надпись "быстродействующие".
И вот, оставим мракобесие позади. Дрожжевое тесто любит тепло и сахар. Так организуйте этим грибам подходящие условия, и всё получится.
Берем чуть больше половины кружки молока. Пусть оно будет тёплое, но не горячее, иначе дрожжам хана.
И высыпаем тудой пакетик сухих дрожжей. Пакетик рассчитан на кг муки, в моем рецепте 500гр, поэтому я иногда сыплю половину пакета дрожжей, а иногда целый. Этого я объяснить не могу. Потому что иногда с половиной нормы тесто фигово подходит. А иногда-нет.
И хорошую чайную ложку сахарного песка, это им пожрать.
Оставим на время этот грибной аквариум в тёплое место. Делаем вид, что не ждем, когда там все вспенится ароматной дождевой — т9, ты идиот —дрожжевой шапкой.
Большую кастрюлю или миску, или что там у вас, не знаю, ставим на стол и достаём, о боги, сито! Да, тесто хорошо бы просеять. Но можно и нет. Я добрая.
500 грамм — это или половина килограммовой пачки или на весах, или отмеряйте как хотите, не младенцы чай!
Мука обычная, не блинная никакая, иногда к ней я добавляю цельного какого-то помола. Что есть, то и добавляю, короче. Просеиваем (о, ужас) эту муку в наше ведро или кастрюлю.
Туда две с горой большие ложки сахара, 1 чайную ложку соли. Отставить кастрюлю.
Глянуть одним глазком на чашку, где дрожжевые грибы устроили сладкий пир и уже начали пузориться от удовольствия.
2 яйца взбить, не сильно, чтобы не было соплей и добавить к трём стаканам тёплого молока. Не горячего!
А дальше просто вливаем это молоко с яйцами в кастрюлю с мукой, помешивая венчиком, веничком, ложкой, вилкой, да хоть хвостом.
Взбивать ничего не надо!
И, наконец, берем чашку с пьяными от сахара дрожжами и выливаем их в нашу кастрюлю с тестом. Аккуратно перемешиваем и ставим в тёплое место, накрыв чистым, только что отглаженным полотенцем (это я вру), просто прикройте чистой тряпочкой.
И все. Идите, прожигайте жизнь, но никакого сквозняка, хлопанья дверьми и мордобоя в помещении, где подходит тесто. Оно этого не любит.
Минут через двадцать или меньше, или больше, из кухни запахнет деревней. Теплом. Тестом на пироги. Парным молоком.
Смотрите, оно пузырится. Тихонько чавкает, чпокает, плюкает. Пусть. Пусть подышит, подрастёт, а потом можно печь.
Перестаивать тесто долго не надо, появится кислый дрожжевой привкус, это на любителя.
И вот оно, наше хливкое, блестящее, пузырчатое явно хочет масла. Полейте его растительным, ложки две или на глаз, перемешайте без энтузиазма, оно начнёт лосниться, как толстый белый тюлень, хоть их, наверное, и не бывает.
А потом горячая сковорода, кисточка для смазки, выливаем из половника, эта теста липкая, скользкая и не любит раскатываться. Лейте в центр сковороды, потом немножко попробуйте раскатать, хрен вам — скажет тесто, поэтому не делайте эти блины большими, пусть будут средними, края чуть растягиваю полковником — какой же ты кретин т9 — и все.
Переворачиваются легко. Прыгают на тарелку сами. Тут их и мажут сливочным маслом через одного.
Или нет. Просто хватают в зубы и бегут....
@ Грета Флай

Что происходит на свете?
— Да просто весна.
— Просто весна, полагаете вы?
— Да. Полагаю.
— Как бы ни так! Нас с утра и до ночи пугают
Чем-то ужасным, лишая покоя и сна…

Что же со всем этим будет?
— Да будет апрель.
— Будет апрель, вы считаете?
— Да, я считаю!
С добрыми сказками каждый свой день сочетаю
И ни к чему мне пустой суеты канитель.

Что же за всем этим следует?
— Следует жить!
Шить сарафаны, украсить улыбками лица!
— Вы полагаете, в радости страх растворится?
— Я полагаю, со страхом не стоит дружить.

Вы посмотрите: земля продолжает кружить!
Значит, весной полагается так же влюбляться,
Видеть прекрасное, верить, мечтать, удивляться…
Что-то волшебное в жизни своей совершить…
@ Ю. Левитанский

Никогда не любил кошек. Дома постоянно их заводили чуть ли не каждый год: рядом проходило шоссе и они все там оставались периодически.
И накаляло их «гуляю где хочу, залезаю куда хочу».
Когда мы переехали в моём шестилетнем возрасте на другую квартиру, от прежних хозяев остался старый кот. По ходу, он ещё Сталина помнил.
Что только не делали эти дедушка с бабушкой: и в мешке его к себе в новое жильё отвозили, а взаперти пару месяцев держали, и в уста сахарные целовали — нет, он убегал и возвращался в эту свою квартиру. Люди ему до фонаря, а территория — вот вам ордер.
Старики приезжали в гости, гладили любимца, плакали, а я тихо ненавидел эту тварь с порванным ухом.
Был даже такой период в жизни, что когда меня приглашали в гости (чаю попить, поменять розетку), я сразу спрашивал: «Кот есть? Если есть, то без меня».
И вот неделю назад я иду к своему подъезду, и тут из тёмного провала подвала пулей вылетает комок шерсти. Да как заорёт нечеловеческим голосом! И в ноги. Залез на ботинок, смотрит в асфальт и кричит.
Был первый день заморозков, всё заиндевело, а лужи покрылись тонким льдом.
У котёнка это были первые заморозки и он офигел: верните лето!
Он вообще какой-то шарообразный, шерсть в разные стороны дыбом.
«Домашний, выкормленный», — подумал я и взял его на руки.
Мамадорогая! Под всей этой великой шерстью трепыхался скелет. Даже внутренние органы прощупывались. пузо огромное, каменное. Вот как булыжник с Красной площади проглотил.
Посмотрел на это чудовище, а оно в глаза боится глянуть. Сидит на руках и рыдает.
«Ну ладно, пошли, у меня там что-то есть вроде, да и погреешься малость» — предложил я ему.
В итоге это оказалась кошка с бешеным поносом и постоянным стоном.
В зоомагазине на следующий день купил таблетки, витамины, корм. Смотался в Москву и у кореша забрал кошачьи причиндалы от его бывшей кошки.
И вот прошла неделя. Это какая-то не кошка, а собака: она везде за мной ходит следом. Я спать — она рядом, я в туалет — она сидит тут же, я на кухню — о, да! сейчас мне тут что-то сказочное в миски накидают!
Понос прошёл, брюхо мягкое, как у жабыня.
Сижу, работаю. она подкрадывается сзади — херась на кресло и укладывается. Потом в ход вступают лапы, я немного сдвигаюсь, освобождая место. Через 10 минут я держусь копчиком за край стула, а на всём седалище нежится чудовище.
И — кошачье счастье — в доме ремонт!
Драть можно всё, купаться в опилках, шуршать обрывками обоев, прятаться в коробки и потом себя не найти. Приходится на ор лезть в эту кучу строительного мусора и заниматься спасение животных. Энимал планет. Закатить фломастер под кровать и истерику — любимое занятие.
Вчера купил средство от блох, глистов и ещё чего-то там.
Так, для профилактики. Потому что я уже несколько дней хожу и целую её в жопу.
Я, который ненавидел кошек всю жизнь!
Здравствуй, старость! Надо «Титаник» пересмотреть, может разрыдаюсь. Хотя и так на нём рыдал, даже из зала меня выталкивали, когда я цеплялся за косяки: «Сука! Зачем бриллиант в океан? Мне коммуналку платить нечем!» Зря она не утонула вместе со входной дверью. Блин, мне ещё двери межкомнатные устанавливать.
Кличка у кошки как у всех животных, с которыми я сталкивался. Если это были крысы, то их звали «Крысы», если это была собака, то её так и звали — «Собака».
Пока имя у неё «Кошка». В моменты душевного оргазма я называю её «Цуцуня». Потому что эта кошка — собака. Ничего от приличной кошки в ней нет.
И ещё она разговаривает. Подходит и издаёт мяф. То есть, на руки надо срочно. Приходит на кухню — мяф — значит надо в миску что кинуть.
Вчера запрыгнула мне на спину и повисла на когтях.
Я ка-а-ак крикну! Она врассыпную. Пришлось спину перекисью водорода обрабатывать. И вот только что опять прыгнула, но не выпуская когтей. Умная, понимает же.
Два раза падала в унитаз. Хорошо, что там всегда стерильно. Что она там делает? Её выгребная яма рядом — там какое-то средство, превращающееся в бетон.
Мне посоветовали купить кошачий ободок на унитаз, чтобы она прямо туда ходила.
Кошачий ободок!
Потом мне придётся купить кошачью кровать, кресло, телевизор и бар с валерианкой.
Жил же себе один... Так же хорошо было, она сидит рядом и читает. А потом с когтями на спину прыгнет. Она же женщина.
@ Сергей Логвинов.

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать.
Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско,
солнце оставило в волосах выцветшие полоски.

Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы.
Витька с десятого этажа снова зовет купаться.
Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят.
Витька закончил четвёртый класс — то есть почти что старый.

Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник.
Витька научит меня нырять, он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена, выжжена и привычна.
Пыльные ноги похожи на мамины рукавички.

Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки.
Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки.
Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна.
Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно.

Вечер начнётся, должно стемнеть. День до конца недели.
Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен.
Солнце облизывает конспект ласковыми глазами.

Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета.
В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это.
Хлеб получёрствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен.
Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе.

Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме.
Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки,
только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше.

Просто сестрёнка светла лицом, я тяжелей и злее,
мы забираемся на крыльцо и запускаем змея.
Вроде, они уезжают в ночь, я провожу на поезд.
Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс.

Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу.
Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье.
Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле.

Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите.
Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите.
Пусть это будет большой секрет маленького разврата,
каждый был пьян, невесом, согрет, тёплым дыханьем брата,

горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона,
все друг при друге — и все одни, живы и непокорны.
Если мы скинемся по рублю, завтрак придёт в наш домик,
Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях.

Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки.
Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку.
Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета.
Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах.
Сонными лапами через сквер, и никуда не деться.
Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве.

Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу,
я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы.
Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене.
«Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеётся время.

Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу.
Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы,
ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку,
кто-нибудь ждёт меня во дворе, кто-нибудь — на десятом.

Десять — кончаю четвёртый класс, завтрак можно не делать.
Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять.
Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
Аля Кудряшева

— Мой отец, когда ему было семнадцать лет, на ярмарке увидел девочку. Четырнадцатилетнюю девочку в синем платье с синим бантом. И влюбился. Ждал, когда ей исполнится восемнадцать, попросил ее в жены и получил ее в жены. Он ее обожал...
Они были довольно бедные фермеры, мама доила коров, делала всю работу, но они жили и радовались каждому пережитому дню, до самого конца. И это было искренне, так трогательно и прекрасно!
Я видела, как хорошие люди в хороших семьях ругаются, кому пойти поставить чайник. У нас ругань шла только в обратном смысле — каждый хотел пойти поставить чайник. Каждый хотел взять на себя. Когда твой спутник хочет взять на себя больше, то тебе хочется взять еще больше... Здесь интересный механизм, я его проследила. Чем меньше хочет взять на себя твой спутник, тем меньше тебе хочется взять. И наоборот. Тут обратная связь. И родители рвали друг у друга из рук домашние дела, неприятные поручения, трудные задачи — все это каждый хотел сделать за другого...
Еще я помню как папа утром, когда брился, пел, и мама ему говорила: "Перестань петь — нельзя сосредоточиться!"
А мама работала тогда в каких-то дошкольных учреждениях и писала по утрам отчеты. А папа ей отвечал — странно, почему такие вещи запоминаются, — он говорил:
"Я не буду петь, а ты когда-нибудь будешь думать: как жалко, что он больше не поет, как хорошо бы, чтобы он запел".
Вот это я помню, вот эту фразу я помню: "Как хорошо бы, если бы он запел".
Счастливым и веселым оказался их брак — единство душ и стремлений, и вот такого брака я не встречала ни у кого — чтобы он был не только глубокий и серьезный, но радостный и веселый в каждую данную минуту...
И каждое утро начиналось с молитвы отца — он благословлял Бога за то, что ему послали эту чудо-жену, эту чудо-любовь, это чудо-чувство. И вот мы в тени этой великой любви, обожания, выросли...
Потом я спросила:
— А мама?
— Мама умерла десять лет назад.
Я говорю:
— Господи, а отец?
— Отец жив.
— Как же он пережил, ужасно, наверное, смерть матери?
— Что ты! Он благословляет каждый день Бога, что боль разлуки выпала ему, а не ей...
Лилианна Лунгина

Это не моя собака...



У одной моей подружки есть замечательная собачка-бассет-хаунд по имени Джуся. Эта порода с такими длинными ушами, длинным телом и печальными глазами. Охотничья. Невзирая на несколько несуразную фигурку и короткие лапки, эта порода вообще и Джуся в частности, обладает удивительным проворством, и в добавление к этому на редкость склочным характером.
Хозяйские команды она, как истинная кошка в душе "принимает к сведению". Зато, как истинная собака круглые сутки она испытывает мучительный голод. (Сейчас-то она уже в возрасте, а по молодости не ела только пластмассу твердых сортов, потому что мягкие, вроде целлофана, проходили сквозь нее на ура. Что уж говорить про всякие деликатесы, которые попадаются собакам на прогулке... Вяленые там, к примеру, вороньи крылья.
Так вот, неподалеку от их дома есть лесопарковая зона с прудом, в котором в летнюю пору плавают вполне упитанные утки. Гуляющий народ, особенно с детьми, с упоением кормит их хлебушком с мостика.
Как-то раз и Джуся с хозяйкой забрели в окрестности этого пруда. Собака, как обычно, ломанулась по своим собачьим делам, напрочь игнорируя призывы "Ко мне". И вдруг, высунув морду из прибрежного куста, что она обнаружила! Жирных уток в пруду, которые беззаботно носились туда и сюда за толстыми кусками хлебного мякиша, которые в изобилии сыпались на них с мостика.
Непорядок!!!
Джуся набрала первую скорость со всей мощи своих коротких лап, и с плюханьем бросилась в пруд! НО НЕТ! НЕ ЗА УТКАМИ! За хлебом! Плавая среди уток с сумасшедшей скоростью, она хватала бросаемый хлеб, по пути отгоняя мешающих уток. Утки плюнули и скрылись. Теперь в пруду плавала только Джуся. Народ с мостика кормил плавающую с бешеной скоростью собачку. Хлеб не успевал не только тонуть, но даже намокнуть, моментально исчезая в джуськиной пасти. Дети были в восторге.
Их родители катались от смеха. И все спрашивали, чья это такая замечательная, такая веселая, такая ГОЛОДНАЯ собачка?
А на берегу, в кустах, стояла моя бедная, красная от стыда подруга, и тихо твердила:
- Это не моя... Это не моя собака
из интернета

Если замужняя женщина хорошо выглядит, несмотря на возраст - надо подойти и пожать руку ее мужу. И в глаза ему посмотреть со значением. Это его заслуга.
Он не мучил свою жену гадкими выходками. Не сваливал на нее черную работу.
Не обзывал ее, не критиковал, не орал грубым голосом. Он ее обнимал, целовал и любил.
И говорил хвалы и комплименты. И защищал от опасностей. И утешал в тревоге.
И благодаря хорошему обращению он получил красавицу. В возрасте за сорок это так ясно! Жена у доброго мужа красивая, элегантная, спокойная. Сидит себе и улыбается.
Или что-то по дому делает. Или просто гуляет под ручку с мужем вечером, а все другие мужья завидуют. И думают: а почему моя жена не такая? Ах, так понятно, почему - женщину надо беречь и лелеять, как боевого коня. Как дорогую машину.
И просто - как человека. И рядом с каждой замужней немолодой красавицей есть тот, кому надо руку пожать - ее муж.
И, конечно, бывают одинокие красивые дамы. И бывают, наверное, жены, которые сохранили красоту и достоинство в несчастном браке - но вот таких жен я не встречала. Беречь надо свою жену смолоду - и потом она непременно останется красавицей и умницей. И все будут говорить, дескать, повезло человеку с женой!
Может, и повезло. Но, скорее, это заслуга мудрого и доброго мужа. Внешность женщины и характер очень сильно зависят от обращения с ней. И от добрых слов мы светимся и молодеем.
От объятий стройнеем. От поцелуев становимся красивее и добрее... И по взрослой жене всегда видно, какой у нее муж - хороший или не очень. И мужчинам выбирать, кого они хотят рядом с собой видеть: красавицу или чудовище.
Нам, женщинам, надо просто немного тепла и ласки. Добрых слов и поддержки. А остальное мы как-то прощаем - за любовь многое можно простить...
Анна Кирьянова

У меня ночевал мужчина. Сорокалетний. Просто ночевал. Рано утром нас ждала срочная работа.
Я пришла его будить. Предложила ему кофе в постель. Он неожиданно растекся в улыбке. Причем такой… Застенчивой.
— А ты знаешь,— сказал он,— это всю жизнь было для меня мечтой, и я никогда этого не получал!
Я захихикала, сварила кофе с кардамоном, принесла ему чашку… Он посмотрел на меня с удивлением и благодарностью:
— Это для меня, правда, в первый раз!
На этот раз смущаться начала я.
— Слушай, это для меня нормально… Ладно, на завтрак яичницу с беконом и сыром будешь?
— О да!
— Ну, тогда я начну ее готовить, когда ты пойдешь умываться…
А то она остынет и будет невкусная, а хочется тебя накормить кайфово.
— А вот это очень сильная мотивация. И тоже ты меня прям удивила.
Я ждал, что ты скажешь: начну готовить, когда ты пойдешь умываться, а то я тебя знаю, ты иначе не встанешь…
А вот так, чтобы для меня… чтобы вкусно… Это очень трогательно!
И очень большой повод встать.
А дальше он пошел умываться. А я готовить яичницу под музыку, думать и тихо плакать.
С какими такими женщинами (а их было много, я знаю) он общался всю жизнь?
Мне казалось, в таких простых вещах, как кофе и яичница, ничего такого нет…
Для меня это естественно и нормально. У меня мотивация «к».
Я балую всех находящихся со мной рядом такими вещами.
Я этого не замечаю. Мне нравится кормить вкусно, делать удобно и предвосхищать ожидания.
Я не вижу ту воду, в которой плаваю. Мне казалось, так делают все. А оказалось, нет…
Даже, если это просто дежурный комплимент, хоть и не похоже, меня это очень сильно зацепило.
Зацепило признание ценности того, что для меня естественно..
Как же это иногда удивительно и важно!
Говорите своим близким людям о том, в чем они хороши, особенно когда они этого не замечают.
Говорите! От этого вырастают крылья.
Татьяна Мужицкая