Уголок читателя - 3

ПОНЧО

Александр Бирштейн

Мадам Берсон купила на толкучке пончо. Выторговала. Морячка, которая продавала, не знала, с кем связалась. Уступила, как миленькая! Пончо… Тогдашняя мечта всех модниц. Помните такую квадратную, вязаную тряпку с дыркой для головы посередке. Их тогда носили и жук, вернее, жучка, и жаба. Все! Теперь еще и плюс мадам Берсон. Правда, Герцен утверждал, что это не пончо, а попона.
- Я тибе шо лошадь? – обижалась мадам. На что тетя Маруся справедливо замечала, что слоних, как ей известно, тоже попоной укрывают.
- Я шо тибе слониха? – еще больше обижалась мадам. – Я ж говорить умею!
- В цирке и не такому научат! – оппонировала тетя Маруся, подмигивая Герцену.
- Интересно, а в Мексике слоны водятся? – полюбопытствовала тетя Рива.
- Вы мене завидуете! – постановила мадам Берсон и, как ей казалось, гордо удалилась.
А осень становилась все более поздней, шевелила ветром кучи мусора, скопившиеся из-за несвоевременного запоя дворника дяди Феди.
Ни у кого во дворе пончо не было, а у мадам было. Оно сбегало спереди пончопадом почти в полметре от тела. Туда задувало и мадам ежилась. Остальные, в принципе действительно завидовали.
- Роза! Что-то ты сегодня без пончо! – стыдила тетя Рива мадам, застигнутую на пути в дворовую уборную.
- Скоро куплю еще пончо тольки для уборная! – угрожала мадам Берсон.
Двор волновался и страдал.
По утрам кто-то нехороший солил крыши, карнизы и углы двора. К обеду все исчезало, кроме озноба. На веревках, вместо белья, висели теплые вещи. Угрожающе пахло нафталином, этим средством для мигрени. Воробьи и голуби, не находя себе места, ссорились на мостовой.
И лишь мадам была румяна и свежа. Пончо придавало ей сил. Радость жизни была непомерной и аж распирала ее. Все казалось достижимым: и легкие заработки, и кило сухой колбасы, и даже замужество! А что? И мадам гордо поводила плечами.
Ой, послушайте! Сам себе не верю! Неужели я пишу о мадам Берсон, о мулатке – белой женщине с черным ртом! – мадам Берсон? Эта взволнованная и счастливая женщина мадам Берсон? Идет и люди оглядываются. Наши люди. Не наши люди. Оглядываются!
- Que mujer gorda! (Какая толстая женщина!) – приветствовали ее моряки с торговца «Montesuma», привезшего в наш город урожай хлопка и немножко марихуаны. При этом бравые mexicanos причмокивали губами, делая доступно оскорбительные жесты. Но мадам считала это восторгом и признанием своей неотразимости и шумно радовалась. Однажды, у нее даже вырвалось:
- У нас в Мексика…
А что? Полюбит ее какой-то морячок и увезет в Мексику – страну кактусов и пончо.
Осень перешла в зиму. Изредка даже принимался идти снег. Потом он таял, подмерзало… Одесса, что вы хотите. Мадам все еще ходила в пончо, надевая его то на толстую кофту, то на пальто. Соседи фальшиво улыбались, говорили что-то насчет капусты, но, обычно обидчивая мадам Берсон почти не реагировала.
Потом зима закончилась. Март… Апрель… А в апреле уже жарко. Женщины ходят в крепдешиновых кофточках. В общем, настала пора прятать зимние вещи. Но…
Я не знаю, какой народный умелец опубликовал в журнале с миллионным тиражом статью о том, что всего десяток шариков нафталина, брошенные в бензин, сильно-сильно повышают его качество.
В результате нафталин исчез даже у цыган на Привозе. Взамен нафталина появилась статья о том, что от моли вполне защищают конские каштаны.
Дальше? А что дальше? Все и так ясно. В том году в квартире мадам было много аплодисментов…
А осенью…
Как хорошо, какое это счастье, что к тому времени пончо уже вышли из моды. Ну, совсем.
А из остатков пончо вышла отличная жилетка. Ее связала тетя Сима практически даром. Всего за десять рублей. Так что, мадам Берсон не мерзнет. И почти не страдает. Только иногда – не чаще раза-другого в день – глянет на жилетку и слезы на глазах. Ну, как от лука. Почти…

КРАСНЫЕ НЕПОБЕДИМЫ

Александр Бирштейн
·
Совсем забыл, что сегодня очень важная дата в истории города. 5 августа 1970 года в Одессе объявили холеру.
Я не знаю, может ли это служить эпиграфом, но какой-то безымянный пи-пи-пи в таблоиде АРГУМЕНТ от 2016-03-27 писал:

"Специальных научных работ об Одессе лета 1970 года (насколько известно) нет, зато написано немало произведений, в которых этот сюжет служит поводом для смеха. Холера обогатила городской фольклор массой остроумных шуток, баек, анекдотов. После сильного испуга, как известно, люди больше и охотнее смеются. Несколько текстов разного рода и качества можно найти в интернете. Так, А. Бирштейн, вполне серьезно рассказал в «Комсомольской правде» (2000 г.) байку о том, как во время эпидемии одесситы спорили, какого кислого вина больше боится холерный эмбрион: белого или красного? Автор отвечает: «Красные непобедимы»".

События, о которых хочу поведать, произошли в августе 1970 года. Эпидемия холеры, робко зародившись в Батуми, стилем баттерфляй переплыла Черное море и вышла на наш берег. Известие о том, что город будет закрыт, просочилось, и начался невиданный свал. Поезда, больше напоминавшие в фас бочки, самолеты, забитые пассажирами и зайцами, такси строго по маршруту Одесса-Тирасполь за цену, превышающую стоимость проезда до Владивостока…
Одессу закрыли. Конечно, уехать смогли далеко не все. Но иногородних надежно закрыли в санаториях и домах отдыха, названых единым словом: резервация.
Впервые в истории Одесса осталась в полном распоряжении одесситов. И те в полной мере этим воспользовались.
Цены на Привозе и Новом упали до неприличия. Поэтому хорошо пообедать могли уже практически все.
Зато цены на сухое вино, рекомендованное Миндздравом, немного возросли.
Резко опустевший город, невиданная чистота, обилие продуктов, солнце, почти пустые пляжи… Рай. Эдем. Одесса.
Население, сперва, немного напуганное, воспряло на всю голову.
В ресторанах особой популярностью пользовалась песня на стихи Лени Заславского и музыку Булата Окуджавы.
Ваше благородие, госпожа холера,
Судя по фамилии, вы жена Насера.
Двадцать граммов хлорки
В арабский коньяк –
Не нужна касторка –
Пронесет и так!
Вот, на таком фоне происходили события, о которых и хочу вам поведать. В нашем дворе известие о холере приняли довольно спокойно.
Пиво в будке напротив уже не продавали, зато продавали сухое вино, что радовало. Да и дядя Ваня свои труды по алкоголизации населения (термин Олега Губаря!) не прекратил.
В общем, наступило время, которое многие политически неграмотные жильцы стали именовать коммунизмом. Но…
Никак не обойтись без этого пресловутого «но», расколовшего наш двор на два непримиримых лагеря. Я бы даже назвал это войной алых и белых вин. Всем известно, что сухое вино повышает кислотность, а холера боится этой самой кислотности больше, чем тетя Аня тетю Марусю. И лишь одно вызывало горячие споры – какое вино пить: белое или красное?
Началось все невинно. Сидели во дворе, разговаривали за жизнь, приняв лекарственную дозу, конечно.
- Красное вино – это кровь! – проявил осведомленность в алкомедицине Герцен. И эта фраза положила начало всему.
- Кровопийца! – с чувством произнесла тетя Аня, у которой возникали постоянные разногласия с Герценом по поводу уборки лестничной площадки.
И все! Те, кто лечился красным вином, стали кровопийцами.
Любители красного вина срочно оторвались от коллектива, дабы разработать ответные меры.
- Белое вино – вовсе не вино! – ораторствовал Герцен.
- А что? – спросила тетя Маруся.
- Это пышерц! – провозгласил Герцен.
Так что, направление поиска было задано. Окончательный и всеми утвержденный вариант звучал так:
- Мочеглоты!
С тем и пошли в народ. И народ проникся. Но не весь. А примерно половина.
- Кровопийцы! – слышалось то и дело с одной стороны.
- Мочеглоты! – не оставались в долгу оппоненты.
Вопрос был настолько принципиален, что обсуждался с применением теплых слов. Назревала война. Я не представляю, чем бы это закончилось, если бы умный Герцен не рассказал, что раньше, в старинные времена сражались предводители армий. И победа оставалась за той армией, предводитель которой победил. Это обещало и выход, и зрелище. Осталось выбрать предводителя и вид дуэли.
Вид боя выбрали легко. «Белый» будет пить белое, а «красный», соответственно, красное. Кто перепьет противника, тот и выиграл.
После интриг и совещаний «белым» выбрали Камасутренко, а «красным» Накойхера.
Честно говоря, у Накойхера было мало шансов. Его здоровье изрядно подточил «Портвейн крымский», который он пользовал ежедневно без отрыва от производства. Так что, несмотря на габариты, Накойхер, честно говоря, не канал*. Но… Видите: опять «но»! Руководителем команды «красных» стала тетя Маруся. А уж она-то сумела привлечь на свою сторону нужного человека.
Вино приобрели вскладчину. По 5 литров… За покупкой отряжали по представителю с каждой стороны. «Оружие» хранили у дяди Вани, чья квартира настолько пропахла алкоголем, что лишние запахи ничего уже испортить не могли. Посторонних в квартиру не допускали.
В ближайший вечер посреди двора был установлен стол, долженствующий служить ристалищем. Канистры с вином стояли на столе. Нейтральный алкоголик Жора был назначен наливающим. Зрители, числом не менее сорока человек, разместились поодаль. Под аплодисменты и напутствия «спортсмены» вышли на старт. Жора налил по первой.
Накойхер выпил свой стакан легко.
- Тарчь! – сообщил он публике.
Камасутренко отпил пол стакана, чему-то обрадовался и вторые пол стакана пил уже с наслаждением.
Каждый из бойцов закусил конфетой-подушечкой и принял из рук Жоры по второму стакану. И все повторилось. Накойхер махнул свой стакан не глядя, а Камасутренко пил медленно, наслаждаясь.
Третий и четвертый стаканы не склонили чашу весов ни в чью сторону. Пятый показал некоторое преимущество Накойхера, ибо Камасутренко, ни с того, ни с сего, стал слегка пошатываться. Дело исправил шестой стакан, ибо Камасутренко от него почти остекленел. Седьмой стакан… Накойхеру было плохо. А Камасутренко… О, ему уже было хорошо! Он лежал под столом без всяческих чувств.
- Победа! – возопили любители красного. Накойхера на руках, проделав круг почета по двору, отнесли на заслуженную койку. Мадам Накойхер раздавала автографы. Жора, прижав к груди остатки красного заныкался в свою берлогу. Побежденные «беляки» незаметно разошлись, захватив тело павшего Камасутренко.
- Маруся! – возник ниоткуда дядя Ваня, - с тебя должок!
- Знаю! – шикнула на него Маруся. – Завтра отдам!
- Сегодня! – потребовал дядя Ваня. – Все шесть рубчиков. Два литра самогона да по три рубля за литр…
- А белое вино ты вылил, да? Все два литра? – ядовито вопросила Маруся.
- Нет… - сознался дядя Ваня.
- Ну, тогда вычти из долга рубль восемьдесят!
- Идет, - скрепя сердце согласился дядя Ваня. – Хотя… мне ж еще и за работу положено…
- Тоже мне работа: смешать белое вино с самогоном… Небось еще и схалтурил? А, кстати, где остатки «боеприпасов»? Куда «беленькое» со стола дел?
И дядя Ваня срочно свернул разговор, сообщив, что спешит, даже очень, выпить за Марусино здоровье.
А Межбижер наутро вывесил идеологически выдержанный плакат: «КРАСНЫЕ НЕПОБЕДИМЫ!»

СУЕТА ВОКРУГ СОБАКИ

Александр Бирштейн

Тяжело, по сути, эрдель-терьерке Туте.
Сколько у нормальной собаки должно быть подчиненных, считающих себя ее хозяевами? Один? Одна? Эк, вы размечтались! А троих не хотите? Причем, эти трое сменяют друг друга довольно хаотично. А последняя неделя – вообще какой-то круговорот людей вокруг собаки. Делать им, видать, нечего.
Сперва Яна хозяйку изображала. Кормила, два раза в день гулять просилась...
Ну, и Саня где-то на обочине. Вечером его, правда, выводить на прогулку приходилось, зато у него всегда сосиской разжиться можно было... Терпимо.
Потом Яна, не спросясь, в Керчь уезжает. Саня себя тут же главным объявляет. И кто его, спрашивается, назначал?
Если честно, еду он готовит вполне сносную и подавал ее собачке очень даже вовремя. Ну, и плюс бонусы, конечно. За прием лекарств, например, всегда сосиска положена.
Не успел Саня в начальниках освоиться, как Лида тут, как тут.
- Туточка! Тусенька...
Тьфу! А где она была, когда собаку спасать надо было от ветеринара Андрея Тимофеевича с его навязчивой идеей ставить уколы?
А Лида не унимается. Кричит:
- Я твоя мама! Я твоя мама!
Совсем съехала. Синдром материнства, распространенный не только на собак, что почти естественно, но и на людей. Но ради Туты Витьку своего ненаглядного в Керчи бросила! Ага, стало быть, Яна поехала, чтоб его поднять.
Затискала эта Лида собаку. В принципе, ладно. Отношение, то, се... И спать на диване опять можно.
Лиду приходилось водить на прогулки три раза минимум. А то и четыре. Ну, не сиделось ей дома.
- Собачке надо! – придумывает и тащит собачку на поводке на улицу. А на улице... Впрочем, Лида на улице не упрямилась и шла, куда скажут. За что ей плюс, конечно.
А потом – бац, а Лида-то опять в Керчь умотала. Витьку своего мучить. Кормить его не вкусным, а полезным. Так этому Витьке и надо. Он, в свое время, достаточно Туте досадил. В рот рукой залазил, за клыки тягал... Здоровый парень, год и два месяца, а имя собачкино так и не выучил.
- Ав-ав! – и все!
Тута в его годы все команды знала и могла овчарку так обругать, что та аж заикаться начинала.
И снова Саня в хозяева выбился. И, представьте, вообразил себе, что собаке рано-рано гулять положено. Ладно, не спится тебе, оденься, да и иди себе лунным светом палимый. Так нет, будит собачку, будит... А собаке, между прочим, снится, как она булю победила и поверх булиной рукописи свою написала.
А сегодня поутру Яна опять заявилась. Соскучилась? То-то!
Только чует Тутино сердце, что этот Саня в дорогу намыливается. Ну, никак их вместе не соберешь.
Эх! Сесть бы, отложить хвост в сторону и все обдумать. И что получается. Все трое хотят быть главными? Ладно. Только пусть соберутся они вместе, а то шастают сами по себе... А жили бы вместе, каждый старался бы собачке угодить. Так что великая польза от них произойти могла!
Не выходит...
Но не стоит огорчаться и недоумевать. Зачем злиться и лаять на тишину? День светел, вода в миске отфильтрована, а Яна на кухне жарит любимое собачкино блюдо.

Маленький заботливый котёночек (в избушке Бабы-Яги)

— Леший! — позвал Баюн, хлопая лапой по зелёному носу. — Леший, чтоб тебя! Нет, ну чтоб я так спал!
Обойдя прислонившегося к дереву Лешего, Баюн тяжело вздохнул и найдя неподалёку камень, полез на это дерево.
Забравшись на ветку над Лешим, кот прицелился и бросил камень вниз, попав по макушке. Леший не пошевелился. Кот разочарованно махнул лапой и оступился.
Потеряв равновесие, Баюн прикинул расстояние до земли и умножил его на мягкость собственного пуза, сделав поправку на удачу. Решив, что последствия не так уж и страшны, он принял свою судьбу, закрыл глаза и шлёпнулся перед Лешим на землю.
— А? — Леший открыл правый глаз. — Здравствуй, зверь чудной. Какими судьбами?
— Самыми суровыми, — пробормотал Баюн. — Курица не пробегала?
— Курица? Какая ещё курица?
— Самая обыкновенная. С клювом такая. Пробегала?
Леший подумал и пожал плечами.
— Вроде нет, — протянул он. — А может и да. Точно не знаю. Важная курица?
— Самая обычная, — проворчал Баюн, поднимаясь с земли. — Я из неё бульон сделать хотел, а она убежала.
— А зачем тебе бульон?
— Это не для меня — бабушка заболела.
— Вот оно что! — улыбнулся Леший. — А ты, стало быть, заботишься?
— Само собой! — важно кивнул Баюн. — Кто, если не я?
Леший усмехнулся, приложил ухо к дереву и замер.
— Туда побежала, — сказал он, показывая пальцем направление. — Совсем недавно, скоро нагонишь.
***
— На место верни! — орал Баюн, вцепившись Змею Горынычу в хвост. — Я за ней три дня гоняюсь уже! Моя курица!
— Наша курица, — огрызнулась средняя голова. — Она сама к нам прибежала, значит мы её и съедим.

Вендинговый аппарат мороженого!
Продажа мороженого, кофе, воды. От 990 тыс. руб. Окупаемость 2 мес.
— Я не буду, — вздохнула голова справа, — и вас попрошу воздержаться. Пост.
— Чур его доля — мне! — обрадовалась голова слева. — Пусть травку щиплет.
— Все травку щипать будете! — пригрозил Баюн. — Беззубыми пастями, если сейчас же курицу мне не вернёте!
— Вы только посмотрите! — усмехнулась средняя голова. — Он нам угрожает! Ну разве не прелесть?
— Предлагаю его в тот же котёл бросить, — облизнулась голова слева, — вкуснее будет.
Голова справа закатила глаза.
Баюн нахмурился и уставился на голову слева немигающим взглядом.
— В некотором Царстве, в некотором Государстве, жил был…
Голова слева зевнула и тут же захрапела.
— И так будет с каждым, — злобно пообещал Баюн, — если вы не вернёте мне мою курицу немедля!
***
— Три дня за ней бегал! — гордо сказал Баюн, поставив банку с бульоном на стол. — Удивительно резвая курица оказалась, скажу я тебе! Но от меня ей не суждено было уйти!
— Три дня? — удивлённо переспросила Яга.
— Это Леший всё, сволота зелёная, не в ту сторону меня отправил. Так бы, конечно, быстрее управился. Потом ещё Змей Горыныч курицу себе хотел оставить, потом я у него её отбил, ушёл, а потом обратно вернулся.
— А это ещё зачем?
— Чтобы он мне её сварил, у меня-то лапки, — пояснил Баюн. — Больше просить некого было. Ты пей бульон-то.
— Я? — удивилась Яга. — Я саму курочку люблю, а бульоны терпеть не могу. Да и выздоровела я уже, в первый же день особого отвара выпила и теперь прекрасно себя чувствую.

Баюн задрожал от возмущения и схватился за сердце. Яга прыснула со смеху.
— Шучу! — подмигнула она. — Вовремя ты с бульоном подоспел, завтра точно здорова буду. Ценю. Иди отдыхай, а я пока карасиков в благодарность тебе нажарю, мой маленький заботливый котёночек.

В избушке Бабы-Яги: Глупые Богатыри или о последствиях забывчивости




— Яга! — Кощей странной походкой зашёл в избушку. — Ты совсем, подруга, из ума выжила или как? Хоть немного разуму в твоей голове осталось?
— Немного осталось, — недобро улыбнулась Баба-Яга. — Как раз хватит, чтобы тебе нос на лоб перетянуть, если и дальше кричать на меня будешь.
Кощей, фыркнув, сел на лавку.
— Богатырь у тебя вчера был?
— Был.
— Что ему рассказала?
— Как обычно, — пожала плечами Яга. — Где живёшь да где смерть твоя находится. Ничего нового.
— Ты, Яга, в следующий раз Богатырям поточнее объясняй, где смерть находится, — попросил Кощей. — А то вчерашний опять совсем не так понял.
Яга охнула и всплеснула руками.
— Не может быть. Опять?
— Я тоже не понял, — сказал Баюн из-за печи. — Вы о чём? Что опять?
— Снова! — вздохнул Кощей. — Пришлось прикинуться мёртвым, иначе б он не отстал.
— Ужас-то какой! — запричитала Яга. — Нет, ну что же это делается? Нет, ну какие Богатыри всё-таки глупые пошли! Одна сила и ничего больше.
— Система образования хромает, я уже сколько раз говорил. Чему их там только учат!
Яга вынула из шкафа бутылку и стакан, наполнила его на две трети и протянула Кощею.
— Пей. Лекарство.
— О, это по-нашему! — обрадовался Кощей, взяв стакан. — А-а-а, это прям лекарственное лекарство... Ладно, хоть так.
Выпив, Кощей поморщился и вернул стакан Яге.
— Благодарствую, полегчало. Нет, ну Богатыри эти! Слов нет! Может ты их каким-нибудь зельем угощать будешь? Чтобы ума прибавилось.
— Ещё чего! — замахала руками Яга. — Если у них ума прибавится, они твою аферу на раз раскусят! Нет уж! Не все же такие глупые — двое ещё не показатель. Вот если бы, скажем, пятеро…
— То я бы так взвыл, что в иноземных Королевствах бы услыхали, — поёжился Кощей. — Не надо мне такого счастья. Ты лучше подробно объясняй. Сундук там, заяц, понимаешь?
— Я всё ещё не понимаю, — напомнил о себе Баюн. — Требую подробностей!
— Так и объясняю, не первый год этим занимаюсь. Они пока до тебя добираются, забывают всё самое важное.
— Траву им дай какую, для памяти, — проворчал Кощей. — Ты вот что, как следующий Богатырь придёт и про меня спрашивать будет — Баюна ко мне отправь. Я тогда воды пару вёдер выпью, хоть сопротивляться смогу в случае чего.
— Хорошая идея, — закивала Яга. — Так и сделаем.
Кощей удовлетворённо кивнул и встал с лавки.
— Пойду тогда, — сказал он, — дел полно. А ты не забудь — объясняй подробнее и Баюна отправляй.
— Не забуду, — заверила его Яга. — Не дура же.
Когда Кощей ушёл, Баюн выбрался из-за печи и принялся сверлить Ягу взглядом. Через пару часов он устал, но поражение принимать отказался, сделав вид, что смотрел просто так, вовсе не ожидая объяснений происходящего.
— Мне бы очень хотелось…
— Тихо! — отмахнулась Яга. — Богатырь идёт. Потом расскажу.
Богатырь вежливо постучался.
— Заходи, милок!
— Здравствуй, бабушка! — Богатырь поклонился. — Шёл я издалека…
— Смерть Кощея в игле, игла — в яйце, — перебила его Яга. — Из избушки выйдешь, налево поверни и иди, никуда не сворачивая — прямёхонько к замку Кощея придёшь. Всё, ступай, некогда мне.
Богатырь удивлённо похлопал ресницами, молча поклонился и ушёл. Баюн запрыгнул на окно и посмотрел ему вслед.
— Мне к Кощею пора бежать, да?
— Не нужно никуда бежать, — ответила Яга. — Ещё чего не хватало.

— Как? — удивился Баюн. — Ты же сама сказала, что меня отправишь.
— Мало ли, что я сказала! Кое-кто вообще сказал, что всё помнит, а сам про годовщину знакомства забыл. Потом скажет, что забегался, что дел у него много было! Тьфу! Вот и я забегалась!
Баюн, наконец сообразив, что происходит, раскрыл пасть от удивления.
— Так Богатыри что, прямо вот…
— Напоминают, — кивнула Яга. — Вот как Кощей вспомнит про годовщину, так и я забывать перестану, как правильно Богатырей учить нужно. Думаю, недолго ждать осталось.

Александр Бирштейн

Вот самый любимый рассказ.
Из книги "МАДАМ ГОМЕНБАШЕН И Я..."
***
Какое чистое утро вернулось в Одессу после докучливых недоразумений августа! Оно было широким и добрым, как повариха в детском саду. Надменные облака, еще вчера беспокоившие доморощенных синоптиков, сбежали за Лузановку, чтобы там позировать одинокому фотохудожнику Сереже Гевелюку.
А в городе стало торжественно и светло, как во время бракосочетаний.
Я вышел из дома в нелепой надежде добраться до служебного стола и принести пользу чужому тщеславию.
Но, увы, на пути своем не свернул на заброшенную Княжескую, скомпрометированную прежним хамским названием – Баранова.
И пересек шумную улицу Пастера, где желтые маршрутки гонялись друг за другом, свирепо ругаясь тормозами.
По трамвайной Софиевской, как всегда, стекала вода на деловитую Пересыпь.
Под аркой, что слева от музея, показалось море, и я понял, что день мой будет свободен от трудов и разговоров.
Я сел на парапет, потом полулег на него и стал смотреть на гавань и причалы, огорчавшие прибегающие волны до седины. Мимо пробегали умытые собаки в поисках запахов и приключений. Собаки были деликатней хозяев. Они узнавали меня, но не отвлекали приветствиями.
Тогда ушел от приветливых собачников, но не от моря, двигаясь вдоль парапета, как вагон по рельсам. Но море скрылось за деревьями, и я повернул на Преображенскую, знойную, как улыбающаяся брюнетка.
За столиком в горсаду мне принесли горький кофе, который можно пить одним глотком, а можно целый век. За таким кофе лучше всего курить и вспоминать. Но я не курю…
Горсад наполнялся людьми, словно рот лакомством. Шуршали фонтаны, а фотоаппараты щелкали, как соловьи в июне. Старательные голуби в сторонке рассказывали воробьям о том, как труден хлеб насущный. Воробьи не верили, но отлетали подальше. Красавицы-одесситки, победоносно глядя на всех, шли мимо приезжих красавиц. И те, и те внимательно не замечали друг друга.
А я глядел на ротонду и в душе играл духовой оркестр. Мелодии были старыми, почти забытыми, но оживали, ширились и… благодарили. За что?
А я пошел по нагретой Дерибасовской неслышной походкой вернувшегося издалека.
Я шел и играл в странную игру, придуманную белоэмигрантами. «Узнаю-не узнаю» называлась она. И я шел, узнавал и не узнавал, шел, чтоб возвращаться и скорбеть. И ни разу, чтоб радоваться.
- Возраст! – успокаивал себя, точно зная, что это не так.
Теплое утро давно ушло за покупками зимних вещей.
День был роскошен и жарок. Он был расхристан, этот день, и настойчиво звал в тень. А в тени… Независимые девушки сновали между столиками, разнося оранжевое пиво и черное вино. Вино осваивалось в бокале и тянулось к моим губам.
Губы… Губить…
Вроде бы, ничего общего.
- Эх, дать бы тебе по губам! – сожалела мама. – Ты всех нас погубишь! – добавляла она.
Эх, мама, ты знала, конечно, знала, что мне только тогда и дышится, когда губы говорят, или даже, как уступка, шепчут правду. Или, скорей, то, что я считаю, считал, стану считать правдой.
За проспектом радостной походкой сбегала вниз улица Жуковского. Родная улица Жуковского. Моя улица вприпрыжку. Моя улица на самокате. Моя улица на велике «Орленок».
Но я не поддался соблазну и пошел по проспекту, торопясь снова устать.
На книжном рынке продавцы с тоской в глазах поворачивали головы сперва навстречу, а потом и вслед прохожим, возводя их в мечтах до статуса покупателей.
- Будет и на нашей улице праздник! – зло думали продавцы, косясь на ценники.
Но как читать книги, которые дороже радостного металла – серебра?
Рыбные ряды Привоза были пусты, как добрые обещания властей. Шлангами смывали с прилавков разменную мелочь чешуи. Дело шло к вечеру, и оживал другой базар – ночной. Ночь еще только раздумывала, что надеть, собираясь в Одессу, а ломовые «Москвичи», приседая на рессорах, уже везли сюда все, что растет в рыжей одесской степи на радость горожанам и приезжим.
Зеленые, красные, оранжевые перцы, затянутые в сетки, создавали горы и холмы. Фиолетовые баклажаны, похожие на ляжки модниц, робкая, слегка кудрявая капуста, нахальные зеленоватые кабачки заодно с родственниками – цуккини, ярко-рыжая морковь, связанная в пучки. Зелень, целые снопы зелени, пахнущие ярко и остро! А помидоры, помидоры, помидоры… Что о них сказать? Сказать? Нет, наши помидоры можно только воспевать! Про огурцы забыл? Ни в коем разе! Просто я люблю огурцы весенние, пупырчатые со сладкой кожурой и привкусом неминуемой весны. Лук… Амуры всего света не отказались бы от такого лука, но нет им! Лук белый и сладкий, но со слезой, как праздник-воспоминание, лук синий и злой, бандитский лук острых приправ и бараньих шашлыков. И золотой лук одесских огородов, крепкий, как рукопожатие и надежный, как друг детства. Алая редиска не в пучках, а в коробках, - бери! И берут, но не килограммами, а старыми, дореволюционными пудами. Революции приходят, уходят, а редиска нужна всем. Как и редька. Но не путайте их граждане, не путайте! А то обмолвитесь и… на Привозе-то уже темно, могут стукнуть чем-то тяжелым, например, дыней. Вообще, в Одессе почти все дыни из Чарджоу, а арбузы из Херсона. И не беда, что выращено все это в какой-то близлежащей Петроверовке или очередном Степном. Главное - бренд.
И Молдаванка. Почти Родина. Тут, на Разумовской, 32, родился папа, тут жила любимая и мудрая старая старуха мадам Гоменбашен. Я сажусь на тумбу подле ее ворот. Мимо идут люди. Кто-то меня еще узнает. Узнает…
Но что это? Куда ушел день? А он ушел, потому что слоняется по улицам вечер, старательно гася свет в окнах. И ночь, склонившись надо мной, освещает дорогу желтым фонариком луны.

Ох уж эти женщины! Коварные создания!

Про кошку Пухлю, её котят и прочую живность

06.08.2019 г.  Я встретил вас и всё, или Высокие отношения. Мышь в горчичном соусе. Время 3,14здюлей

Намедни случился со мною внезапный казус. Приехали мы с супругом с пруда, где я совершала длительное омовение в открытой воде. Муж пошёл калитки с воротами открывать, а я сижу в машине, дверь водительскую открывши, ветерком обдуваюсь, вся такая расслабленная, в каплях росы. Вдруг откуда ни возьмись, появился предо мною жгучий брюнет и давай мне руки лобзать. Лобзает вдумчиво, обстоятельно, со всей возможной тщательностью, кожу на запястье так нежно-нежно прикусывает. И смотрит на меня своими тёмно-янтарными глазами, не побоюсь этого слова, с вожделением. Да так пристально, что мне как-то не по себе стало.
Брюнет сей мне знаком, зовут его Игорь. И он козёл. Нет, не в смысле козлиного нрава. А в смысле натуральном, козёл и есть, предводитель соседского козьего стада. Супруги евонные наблюдают сцену с почтительного отдаления, глаза сопернице выцарапывать не рвутся. Впрочем, у них всё проще в смысле козлиной полигамии: когда муж сворачивает налево, жёны не возражают. С чего вдруг Игорь решил, что я для него подходящая партия, теряюсь в догадках. Правда, позже сосед Руслан пояснил, что Игорь в последнее время с катушек слетел – активно вожделеет всё, что шевелится и даже не. Я, конечно, слегка  расстроилась, ибо какой женщине приятно узнать, что она лишь одна из многих?.. Но оправилась от разочарования быстро: года мои уже такие, что долго страдать некогда - жизнью, как формой существования белкового тела, надобно наслаждаться, пока время есть.
Через день-другой вышла в палисадник за цветочками поухаживать. Летит мой ухажёр ко мне стрелою, волоса по ветру развеваются, сладострастно по пути побебекивает. Стал в калитку стучать. Рогами, само собой. Мол, пусти, зазнобушка, поговорить надо. Я - кремень, мол, извиняйте, товарищ Игорь, я замужем, да и вы не свободны. А он так, с удивлением: да что вы, барышня, ничего такого в мыслях не имел, чисто развлечь куртуазной беседой приятную даму. Ага, знаем мы ваши беседы: глазищами своими таращится, а у самого, это, ну, как его…  Про что плохие американские комики дежурно шутят: у тебя баклажан в кармане, или ты так рад меня видеть? По правде сказать, в нашем случае речь шла не о баклажане и даже не о китайском огурце. Скорее о строительном карандаше. И никаких тебе карманов – предъявлено, получите, распишитесь. Только пусти, как говорится, козла в огород.
В общем, возмутившись неприкрытостью козлиных намерений, прогнала я ухажёра, в качестве утешительного приза накидав ему через забор выполотой травы. С видом оскорблённого достоинства Игорь траву таки сжевал. Вот так и повадился: только увидит меня в палисаднике или на огороде – шасть к ограде, и давай разговоры со мной разговаривать, губы тянуть, поцелуев требовать. Настойчивый, зараза. А сердце, как известно, не камень. Уж опасаться стала за честь свою девичью. Любовь, как известно, зла…
Только недолго длилась наша пастораль. Игорь, как оказалось, не со всеми так ласков, как со мной. Гуси соседские повадились ходить пастись на другой конец улицы – видать, трава там вкуснее. А к местным жителям внуки понаехали, полкают по улице целыми днями. Вот и вздумалось деткам городским развлечься – гусей чужих погонять. Гуси и сами с усами, кого хочешь построят в две шеренги, трусы в скатку. Но тут что-то не заладилось, не получилось дать отпор. Игорь с жёнами неподалёку прогуливался, вот и вступился за своих, наподдал понаехавшим внукам, как умеет. Родители-дедки-бабки ну визжать, к Руслану с ультиматумом: режь козла от греха, проходу от него нет, не то сами грохнем. Смотрим – Руслан скрутил арестанта, мордой в забор, за рога в кутузку. Приехал к соседу дядя Витя, и они вдвоём с хозяином привели приговор в исполнение.
Выхожу на следующий день в палисадник, а на улице соседский щенок Тобик козлиную лытку с копытом таскает – всё, что осталось от моего воздыхателя. Как говорится, я встретил вас и всё - любовный романс, лайт-версия. Руслан предлагал Саше козлятину. Муж вежливо, но решительно отказался, мотивируя тем, что был лично знаком с фигурантом. А что за женой ухаживал, так что теперь, съесть его за это? Нет, благородное сердце супруга не позволило ему свершить кощунство. Вот такие высокие отношения.      
С кошками нашими всё не так романтично, зато куда позитивнее. Великое переселение из компостера в сени оказалось очень стрессогенным мероприятием. Мы-то из лучших побуждений, чтобы котики после тесного компостера вырвались-таки на свет и оперативный простор. Предвкушая зрелище, как наши малыши радостно носятся по свежеотмытым сенкам, выпустили. Котёнок Тёмка мгновенно сиганул в щель между большим сундуком и стеной и начал оттуда орать нечеловеческим голосом. Попытки добыть его успехом не увенчались. Котёнок Жорка исчез там же, но молча. Пухля за компанию пустилась изучать узкую лазейку за столом и сундуками. Были кошки – и нет кошек. Да и ладно. Освоились они быстро, все поверхности облежали. Всех мух переловили.
Как раз примерно в то же время в дом повалили полчища мышей. То ли соседский кот Тигр не справляется, то ли манкирует добровольно взятыми на себя обязательствами по охране от грызунов нашего домохозяйства, только факт налицо: мыши оборзели, ходят по дому среди бела дня и ни хрена не боятся. Продукты у нас и так большей частью попрятаны, но тут пришлось удвоить бдительность, ибо даже в стакане, оставленном на столе, поутру обнаруживались следы пребывания. Ну что, раз такое дело, и вместо кошек у нас три бесполезных фигни, придётся справляться самостоятельно. Расчехлили мышеловки, две сразу. И тут как пошло… Мыши стали попадаться с завидной регулярностью  - по одной-две каждый день. Иногда оставались живые, иногда в виде парного мяса. Конечно, ситуация располагает к проведению тренингов. Стали носить мышей в кошачью вотчину. Если живые, отдавали вместе с мышеловкой. Она пластиковая, лёгкая, с ней таскать в зубах мыша очень просто даже котятам, зато гарантированно хозяйскую добычу под сундук не запулят.  
Недели полторы мы не знали, куда деваются мыши. Играть с выданной добычей всегда принимался котёнок Жорка. Две типа британские прынцессы смотрели на мышь с ужасом и недоумением. Иногда Пухля хватала мышь и начинала таскать из угла в угол, утробно урча. Но на этом природные инстинкты стопорились, дальше она категорически не понимает, что с мышом делать. Скорее всего, бросала, а котята играли, пока не запинывали куда-то в труднодоступное место. Мы так и думали, пока не лицезрели, как Жорка расправился с очередной мышью – с наслаждением слопал за тридцать секунд. Прынцессы наблюдали издали с выражением ужаса и брезгливости на мордах: да как он может жрать эту дрянь! Так и повелось, теперь никто не претендует на свежего мыша, сразу уступают Жорику. Раньше он подолгу валтузил тело, подпрыгивал, подбрасывал лапой – мышковал, как настоящий. Теперь время игр с едой становится всё короче. Вчера очередной мыш был дважды подброшен лапой и тут же счавкан.
Теперь, когда я выхожу в сени, меня встречает три вопросительные морды – одна голодная и две просто любопытных: мол, ну что, где очередная мышь? Если вдруг руки у меня пустые, смотрят разочарованно и осуждающе. Ибо я назначена поставщиком двора их императорских высочеств. Соответственно, это не только почётное право, но и обязанность. Регулярная. А то могут и премии лишить. Жорка мне теперь мурчит. Пухля тоже, по привычке. Тёма – нет, это ниже достоинства их высочества. Брезгуют оне с холопами якшаться.
Как-то ночью мышь упала в помойное ведро. А я посуду мою с горчичным порошком. На дне ведра оставалось немного воды с горчицей. Как известно, размоченный горчичный порошок обретает довольно яркий аромат и остроту. Несчастная мышь так накупалась в горчице, что охренела и еле шевелилась. Отдали мышь Жорику. Оказалось, он не очень любит мышей в горчичном соусе. Поиграл-поиграл, стал лапы вылизывать – от горчицы отмывать. Потом посмотрел-посмотрел, одним движением перекусил страдалице хребет и гордо удалился. Мол, подберите тут, напачкали.    
Соседский щенок Тобик отжигает. Это такое серенькое недоразумение на длинных тонких лапках, с лихо закрученным тонким хвостиком и мордой, выдающей наличие в родословной немецких овчарок. Правда, довольно давно и мимоходом. Но овчаркины гены Тобик смутно чувствует. Потому периодически начинает неистово пасти всё, что шевелится. Чаще всего рядом шевелятся козики. Козики боятся Тобика, когда он сзади, поскольку зубы у него острые, а яйца и вымя у козиков не железные. Когда спереди – всё наоборот, Тобик боится коз, потому что у них рога.
Поскольку у щенка в жопе сразу горсть шил, он вносит нервозность в размеренный процесс пастьбы. Козы не успевают даже разок ущипнуть траву, как энергичный пастух перегоняет их в другое место, где, очевидно, трава лучше. На новом месте история повторяется. Когда козам надоедает эта бестолковая беготня, они разворачиваются и идут на Тобика рогами вперёд. Тобик припадает на передние лапы и радостно носится кругами – с ним же, наконец, согласились поиграть! Правда, по-настоящему играет со щенком только подросший козлик Пупс. Тобик даже пытается хватать его за рога и водить в нужном ему направлении. Пупс иногда ведётся, иногда не очень. Поскольку количество шил в этих двух юношеских жопах примерно совпадает, им вдвоём бывает очень весело. Правда, ныне статус Пупса поменялся, после безвременной кончины Игоря, Пупс занял штатную позицию и.о. главы семейства. Держится солидно, на всякие там дурацкие игры не ведётся.
Тобику скучно. Тогда он идёт за 3,14здюлями к коровам. Коровы раздают 3,14здюли охотно, Тобик отчаянно верещит и убегает. И ему снова скучно. Тогда он идёт к курам воровать цыплят. Похоже, это кот Тигр его плохому научил. В соответствии с законом сохранения всего на свете, цыплят у Руслана всё меньше, а наградных 3,14здюлей у Тобика и Тигра всё больше.
Совсем недавно Тобика отлучили от дома, потому что он очень странно выгуливался: всё время проводил на улице, а гадить ходил в хозяйский дом. После чего получал очередную пригоршню 3,14здюлей от Руслана. Мы всегда знаем, чего и сколько Тобик получил, потому что визжит щенок, огрёбший очередную порцию заслуженного, очень звонко, на всю улицу слышно. Так и отмеряем время жизни, по тобиковым 3,14дюлям.

3, 14 - пи...

mamusia пишет:3, 14 - пи...

Ага и мне понравилось!

МАРА ЛЕОНИДОВНА

Александр Бирштейн

- Ви только посмотрите на етот поциент! – кричала на весь двор районный врач Мара Леонидовна Ястржембская.
Мара Леонидовна работала в поликлинике этого района уже почти сорок лет, поэтому местным языком владела виртуозно.
- Пациент! – пытался исправить общее мнение о себе какой-нибудь дядя Вова, пойманный за рукав.
- Я лучше знаю! – отрезала доктор. – Пациентом будешь, когда сдашь все анализ!
Лечила она виртуозно. Ослушаться ее боялись даже биндюжники Сема и Яня – здоровущие мужики с пудовыми кулаками и бронебойными лбами.
Она, маленькая и толстая, подходила, например, к дяде Яне, который, по случаю субботы, уже только что съел шкалик и планировал запить вторым, и говорила строго, но печально:
- Ты завтра умрешь!
- Как? – огорчался Яня.
- Алиментарно! Как мадам Баренбухер в прошлый год, невозмутимо отвечала Мара Леонидовна, - сегодня ляжешь, а завтра не встанешь…
- Почему? За что? – лепетал несчастный Яня.
- Потамушта свой норма не знаешь!
- Я же только шкалик…
- А в обед на работа? – заглядывала ему в глаза Мара Леонидовна.
Яня стыдливо опускал голову и начинал шаркать ножкой сорок восьмого размера.
- Так я тогда не буду…
- Дай! – говорила доктор и протягивала руку. Яня покорно отдавал ей шкалик и с надеждой спрашивал:
- Ну, как?
Мара Леонидовна лезла в сумку, доставала бутербродик, завернутый в газету и протягивала ему.
- Ешь! Водка надо закусывать!
- Та я ел! – врал Яня.
- То было вчера, - отмахивалась доктор. И Яня покорно ел, заглядывая ей в глаза:
- А теперь?
Она доставала записную книжку, что-то смотрела там, водя пальцем по записям, а потом разрешала.
- Живи, пока. До вторник. А там я посмотрю!
И счастливый Яня уходил. До вторника еще много времени и много работы.
Ястржембская, не считаясь с листом вызовов, ходила по квартирам.
Квартиры были разные. В иных ей и деньги совали – рубль-два. Она брала.
Впрочем, это богатство тут же оставляла в квартирах других, прикладывая деньги к выписанному рецепту.
Закончив обход, Мара Леонидовна шла пить чай к мадам Гоменбашен. О, это были самые счастливые минуты для обеих. Никто и никогда не смел нарушить их общение. Бывало, конечно, что какой-то невежа, из приезжих, конечно, влетал во двор с диким воплем:
- Где Мара Леонидовна? Мне сказали, что она тут!
Ему пока вежливо объясняли, что доктор пьет чай у мадам Гоменбашен и тревожить ее нельзя. Обычно, этого было достаточно. Но не всегда. Тогда крикуна спрашивали:
- Кто-то умирает?
- Нет, но…
- Никаких но! – отвечали ему.
Несколько раз было, что человек начинал спорить. Залупаться, как говорили грамотные люди. Тогда кто-то, например, тот же Яня или Никита, брали его одной рукой за ворот, а другой за штаны, там, где попа, и вели к воротам.
- Тут почекай! – говорили этому бестактному человеку и выбрасывали на улицу.
А врачихи и мадам, не ведая, что во дворе такой исицер хойшер, мирно пили чай, обмениваясь кулинарными рецептами.
- Ты, Мара, мене не лечи, - укоряла мадам Гоменбашен, - в форшмак, если ты хочешь иметь настоящий форшмак, надо положить антоновка!
- А семеринка уже форшмаку не подходит? – ехидничала Мара Леонидовна.
- Не морочь голова, - отмахивалась мадам Гоменбашен, - ты профессор там, за окном, а тут сиди тихо и учись, пока я жива!
И Мара Леонидовна таки училась. И приносила плоды своего ученичества, как на зачет или экзамен. И волновалась, ожидая приговора. И в то же время, цепко, но украдкой, оглядывала мадам, задерживая ее руку в своей и определяя пульс.
Советы врача мадам Гоменбашен встречала шумными протестами, но исполняла неукоснительно.
Через какое-то время, Мара Леонидовна, тяжко вздохнув, поднималась и шла лечить в другие дворы, где имелись свои Яни и Сени, но не было и не могло быть другой мадам Гоменбашен.
- Штучный товар! – думала о подруге Мара Леонидовна.
- Штучный товар! – думала о ней мадам Гоменбашен.
Странно, но старухи, всегда и во всем не согласные друг с другом, думали практически одинаково.
Хотя… Что тут странного?

Настоящий профессионализм ценится высоко

СЮРПРИЗ

Александр Бирштейн

Тетя Аня обиделась на тетю Марусю за то, что та ее шваброй обозвала. Кстати, не в первый раз. Ничего особенного…
Но злая на Марусю тетя Аня повстречала во дворе мадам Берсон. А мадам уже три дня ни с кем не скандалила и очень боялась потерять квалификацию.
- Стой! – скомандовала она тете Ане.
- Спешу! – отмахнулась та.
- Куда? – рыкнула мадам Берсон.
И тут тетю Аню осенило, как досадить проклятой Марусе, а заодно и мадам Берсон.
- За подарком! – ответила она.
- Подарком кому? – уточнила мадам Берсон.
- Как кому, - поразилась тетя Аня, - Марусеньке, конечно, у нее сегодня день рождения!
Даты соседей по двору мадам Берсон в голове не держала. Зачем? Будет праздник – позовут. А не позовут, так она сама придет. Делов куча…
Узнав, что можно на шару погулять на дне рождения, мадам Берсон обрадовалась. Во- первых, вкусно поест, во-вторых, можно сегодня не готовить.
- Экономия! – обрадовалась она. Но тут же помрачнела. На именины следовало нести подарок!
- Что подарить этой Марусе? – задумалась мадам. И с каждой минутой таких раздумий Маруся становилась все менее и менее симпатичной.
- Духи? – размышляла она, - можно, конечно, а какие? «Красная Москва» стоит пять пятьдесят! Перебьется Маруся! Может «Ландыш»? И стоит всего рубль сорок… Нет, нельзя. Маруся на днях этим «Ландышем» свою кошку Сильвию надушила. Говорила, что от блох помогает…
- Торт?
Но и торт в смету мадам Берсон не укладывался.
Мимо проходил Герцен. Мадам его остановила.
- Герцен! Что дарють на аманины?
- Цветы! – подсказал Герцен.
- Скольки цветов?
- Любое нечетное количество!
- И одну цветок можна?
- Конечно!
Мадам Берсон повеселела. И пошла домой переодеваться. Она надела крепдешиновое платье, взяла сумку, чтоб украдкой сбрасывать туда угощение, и пошла ломиться в Марусину дверь.
Маруся ни о чем плохом не подозревала, а просто отдыхала после работы. Через две недели в театре намечалась премьера грандиозной оперы про революцию под названием «Арсенал» и надо было одеть огромное количество «наших» и « не наших»… Так что, домой тетя Маруся приходила поздно и очень усталой. А тут еще тетя Аня с идиотским вопросом, почему она, Маруся, такая зеленая…
В общем, прилегла Маруся, даже задремала, а тут мадам Берсон в дверь ломится. Открыла Маруся…
- Маруся, - начала мадам, - у тебя сегодня день рождения…
Маруся хотела опровергнуть этот неочевидный факт, но решила выслушать до конца.
- На день рождения дарют цветы, даже розы, - продолжала мадам Берсон, - вот я и решила подарить тебе розу… - тут мадам сделала паузу, а потом отчеканила, - …себя!
Затем, оттеснив оторопевшую Марусю, она проникла в комнату, спеша посмотреть, какие яства ожидают ее за праздничным столом.
Но стол был пуст.
На лице мадам появилось горькое изумление.
Тем временем, Маруся пришла в себя.
- Роза, а откуда ты узнала про день рождения?
- Как откуда? – поразилась мадам. – Мне Аня сказала!
- Ах, Аня… - протянула Маруся. И продолжила. – Знаешь, Роза, сейчас довольно жарко…
- И не говори… - поддакнула мадам Берсон.
- А Анина квартира самая прохладная…
- Ну! – согласилась мадам Берсон.
- Вот мы и решили накрыть праздничный стол у Ани. Часиков в десять. Когда жара совсем спадет…
- Прекрасно! – обрадовалась мадам Берсон. – Значит, в десять?
- Да-да, приходи! – ободрила ее Маруся. И добавила, - Да, Роза, кстати, не в службу, а в дружбу, пригласи еще Симу, Риву с Петей, Межбижера и… Тут она назвала имена еще пяти соседей. Скажи, что сюрприз намечается… И еще… - тут тетя Маруся слегка замялась, - Знаешь, Розочка, Аня так старалась, так старалась! Надо бы ее как-то отблагодарить… Я знаю, что у нее есть заветная мечта…
- Какая? – стала выяснять мадам Берсон.
- Ты будешь сильно удивляться, но Аня мечтает о новой швабре…
- Что ты говоришь! – поразилась мадам Берсон.
- Швабра у меня есть, - тут Маруся достала из угла швабру, - но надо ее как-то Ане вручить… Может, ты возьмешься? Ты ж такая деликатная…
Мадам Берсон, узнав, что она такая, как его, деликатесная, сразу согласилась, захватила швабру и ушла.
А Маруся снова легла отдыхать, думая, что кому-кому, а Ане сюрприз гарантирован. Да и мадам Берсон, пожалуй, тоже.

ТОРТ?

Александр Бирштейн

У тети Бети разварились макароны. Вот падлы канализационные! Всего на пару минут зацепилась языками с мадам Берсон по поводу международного положения шмоток на одесской толкучке. Тема вечная, но важная. Мадам женщина знающая и опытная. Ее информация бесценна. Вот тетя Бетя уши развесила аккуратненько. Как тетя Рива белье после стирки. Еще бы. Каждое слово мадам Берсон на вес птичьего дерьма, которое мумия. Так вот, этой самой мумией можно лечить все! Даже склероз и импотенцию. В общем, как раз для дяди Марика, чтоб он был здоров после того, как сдохнет три раза за то, что вчера треть зарплаты пропил с этим шлимазлом участковым Гениталенко. Говорил, что пил в благотворительных целях, потому что участковому много пить вредно. А Марику – йолду царя небесного, выходит, можно? Портвейн смешивать с перцовкой можно?
- Коктейль! – объяснил Марик, когда уже смог говорить.
А говорить он смог часа через четыре, когда Бетя ему уже все сказала и собралась спать. С устатку, между прочим. Для того, чтоб этому крахаидлу все сказать, тоже силы нужны.
В итоге, бессонная ночь, отягченная дополнительным скандалом.
А тут еще эти цуресы с макаронами.
Бетя брезгливо потыкала вилкой в непонятно что, горкой прилипшее к миске. Да-а, время еще имелось. Макарон больше не было. Марик придет, а обеда нет. Ужас! Развод!
Нет, надо что-то думать!
Бетя обреченно порылась в холодильнике. Полбанки сгущенки, дрянное шоколадное масло… Яйца.. Все!
Она огляделась. На окне сиротливо доживал свой век бутыль из-под вишневки. Вишневку Марик давно и надежно выпил с дружком своим. А вишни побрезговал.
- Козий помет, козий помет…
Сам он засранец!
Будет, будет жрать этот «козий помет», пока не лопнет!
Бетя поставила сковородку на огонь и кинула в нее кусок шоколадного масла. Когда масло распустилось, выложила на дно часть того, что было макаронами. Когда макароны чуть поджарились, залила их яйцом, уменьшила огонь и закрыла сковородку крышкой. А сама стала добывать вишни из бутыля.
- Хорошо, хоть косточек нет! – мельком подумала. Это Герцен всех напуга какой-то синей кислотой, которой полно в косточках. Вот их вынимали из вишен и когда варенье делали, и когда вишневку.
Бетя подняла крышку и стала выкладывать на макароны вишни. Потом посыпала их сахаром и немного ванилью и прикрыла новым слоем макарон. Потом сверху выложила остаток трубчатых. Его тоже украсила вишнями и полила сгущенкой. Накрыть крышкой уже не удалось, поэтому Бетя законопатила свое творчество в духовку.
- Чем это так пахнет? – льстиво спросил Марик, входя в квартиру.
- Макаронным тортом! – придумала на ходу тетя Бетя.
- Отравить решила? – предположил лучшее дядя Марик.
- Не хочешь, не жри! – корректно ответила тетя Бетя.
Ну-ну, посмотрим! – объявил дядя Марик и сел смотреть.
Тетя Бетя вынула сковороду, отрезала себе кусок и стала питаться. В принципе, она сначала хотела кинуть понты, но блюдо ей неожиданно понравилось, и она задвигала челюстями быстро-быстро.
Это уловил Марик и встревожился. Ничего себе! Эта подлая Бетя уперла свой кусок и полезла за вторым! Нестерпимо! И Марик с ножом и вилкой наперевес ринулся к сковородке.
Когда с едой было покончено, Марик блаженно потянулся и сказал:
- Какая ты умница, Бетенька! Сегодня ночью я тебя очень отблагодарю!
Бетя знала, что ночью у него опять ничего не выйдет. Но все равно ей было приятно.

СКАЗКА О ДРУЖНОЙ СЕМЬЕ

Александр Бирштейн

Малолетний Славик отвлекся от сериала и спросил:
- А кем лучше быть: шпионом или пижоном?
- Смотря когда… - дипломатично ответила бабушка Света.
А дедушка Миша почему-то обиделся и сообщил, что он пижонов всяких в гробу видал.
- А что такое гроб? – заинтересовался Славик.
- Это достойный футляр для некоторых бабушкиных друзей, - сообщил дед Миша и внимательно посмотрел на бабушку.
- Чему ты учишь ребенка? – уклонилась от обсуждения декоративных свойств гроба бабушка Света.
- Жизни! – веско произнес Миша и тоскливо посмотрел за окно. На самом деле, настоящая жизнь была именно там. Например, за столиком, надежно вкопанным в землю под старым орехом, где с утра до вечера пили пиво и играли в домино и в карты.
Миша пиво не любил, но уважал, ибо для него оно было олицетворением свободы и братства.
Славик, тем временем, стащил с дивана большую белую плюшевую собаку и стал прогуливать ее по полу, волоча за хвост. Это, по мнению Славика, крайне благоприятно сказалось на собачкиной внешности.
Прогуляв животное, Славик сообщил:
- Собака гуляла, очень устала, пора и в гроб отдыхать!
- Доигрался? – тепло откликнулась на сообщение внука бабушка и сурово глянула на Мишу.
- Нет, совсем не наигрался! – взамен деда откликнулся Славик. – Мне еще надо всех превсех в гробы уложить, чтоб им удобно было!
- Про дедушку Мишу не забудь! – проявила заботу бабушка Света.
- Не забуду! – пообещал Славик. У деда будет самый лучший гроб! Ну, как твой, тот, который с колечком!
- Это какой-такой футляр, то есть, гроб с колечком? – вскинулся Миша. – Я тебе ничего не дарил…
- Есть и другие люди, - открыла ему глаза Света, - нормальные…
- И кто же этот нормальный? – кровожадно потер руки Миша.
- Не скажу! – пообещала Света.
- Я скажу! Я скажу! – аж запрыгал от радости Славик. – Гроб с колечком подарил бабушке мой папа!
- Ну, тогда оно ничего не стоит! – повеселел Миша.
- И не надейся, - обиделась Света, - зять всегда дарит мне настоящие драгоценности!
- Зять? Теще? Настоящие? – ликовал Миша. – Ты сама в это веришь? Ну-ка, покажи!
- Еще чего! – отказалась продемонстрировать обновку Света. – По-моему, ты перебьешься!
- Не стану перебиваться! – осерчал Миша.
- Перебиваться – это все время перебивать? – как обычно, встрял в разговор Славик. – Тогда вы оба каждый раз перебиваетесь!
- Не выдумывай! – явно обрадовалась смене темы Света.
Но не тут-то было!
- Покажи кольцо! – сурово, как комиссар, допрашивающий белогвардейца, приказал Миша.
Света пожала плечами и пошла к шкафу. Она выдвинула ящик с платочками и платками и стала там рыться.
- Что ты все копаешься? – раздражился Миша.
- Никак не найду! – соврала Света.
- Бабушка! А ты ж это кольцо, когда мы гуляли, к барду отнесла.
- К какому барду? – возродил свои подозрения Миша.
- Ну-у, барду, который с ломом еще! – как мог, пояснил Славик.
- В ломбард? – догадался Миша. – Дожили! Уже в ломбард вещи таскаем!
Света молчала.
- Говори! – истошным голосом велел Миша. – Не то я за себя не отвечаю!
Света, все-таки, молчала. И, кажется, плакала.
- Дед плохой! – решил обнародовать свое мнение Славик. – Бабушка ему коляску, которая сама ездит, купила, а он ругается!
- Какую к-к-коляску? – стал заикаться Миша. – К-к-какую коляску?
- Дед! Ты очень плохо слушаешь, - терпеливо заговорил внук. – И вообще, ты ленивый – лежишь и лежишь. Больше года! Вот мы с бабушкой и купили тебе коляску, которая сама ездит. Ясно? Все понял? А то семьдесят лет прожил, а слушать не научился!
- Еще не семьдесят! – заспорил Миша. – Семьдесят только через два дня! Правда, Света.
Но Света опять не ответила. Она все-таки плакала.

ЛЕТО… ЖУКОВСКОГО… ДВОР…

Александр Бирштейн

- Как тибе нравится энтот ентелехент? – спросила мадам Берсон у тети Бетти, кивая на Межбижера, нацепившего поверх ковбойки галстук-гаврилку. Ну, знаете, такой пластмассовый, на резинке.
- Кому может нравиться прыщ на попе? – по-одесски, вопросом на вопрос отвечает тетя Бетя.
Она занята делом привычным – перебирает рыбу, принесенную с Привоза. В гастрономе на Полицейской тетя Бетя возглавляет рыбный отдел, но продукцией своего отдела питаться остерегается.
- Бетя, а почему это ты не на работе? – спохватывается мадам Берсон.
Ну, не будешь же ей говорить, что отдел временно, до получения ОБХСниками крупной взятки, - чтоб у этого ОБХС кишки в тридцати трех местах лопнули! - закрыт.
- Я в отгуле! – врет в глаза тетя Бетя.
Что такое отгул, мадам, не проработавшая ни минуты, понятия не имеет, но предполагает худшее:
- Бетя! Мы будем имеет потомство?
- Мы будем иметь язву на твой длинный язык! – делится мечтой тетя Бетя.
Мадам Берсон не жадная, ей тоже хочется чем-то поделиться, поэтому она от всей души желает тете Бете трахому на оба глаза и еще одну запасную.
Но оказывается, что и Бетя почти профессор в медицине, поэтому в ход идет холера, чахотка и совсем загадочный сифилис в нос.
Межбижер, послуживший начальным поводом к этому милому щебетанию, пока переминается с ноги на ногу, стоя в сторонке. Его замечают и, прекратив консилиум, начинают гадать, почему, если Межбижеру так приспичило, он не бежит в уборную, а отравляет внимание приличных людей.
Оказывается, Межбижеру таки да приспичило, но сообщить дамам, что он идет в цирк.
- Шо, там уже обиззяны кончились? – недоумевает мадам Берсон.
- Шо, там уже тигру нечего ужинать? – предлагает свою версию тетя Бетя.
- Тигры всякой дрянью не питаются! – авторитетно заявляет мадам Берсон.
Убедившись, что в цирке ему ничего не угрожает, Межбижер исчезает.
Становится скучно. Между собой дамы уже поговорили, а возобновлять такую беседу считается дурным тоном.
И что делать?
- Стекла вставляй! – гремит прямо из подъезда.
Интересно, кому может приспичить вставлять стекла в июле?
Дамы не успевают развить тему, как во двор выбегает хулиган и бандит Шурка из седьмой квартиры.
Это будет что-то интересное!
- Энтиресноэ! – как говорит тетя Бетя.
Шурка на полном серьезе интересуется у стекольщика может ли тот застеклить унитаз самым-пресамым прозрачным стеклом. Стекольщик задумывается, находит решение и объявляет цену. Шурка соглашается, и они исчезают в парадной.
- Зачем этому мишигине застеклять унитаз? – интересуется, но шепотом, тетя Бетя.
- Его мама с папой поехали кататься по Волге… - начинает объяснять мадам Берсон. Она, безусловно, не глупа.
- Шоб покататься на «Волге» зачем стеклить унитаз? – вконец запуталась тетя Бетя.
- Не на «Волге», а по Волге, - вразумляет товарку мадам. – А шоб Шурка не хулиганил посадили с ним жить его тетю Гиту…
- Ну, и… - не доходит до тети Бети.
- Наверное, эта тетя Гита очень Шурке надоела… - загадочно заявляет мадам Берсон.
Во двор выходит довольный стекольщик и не менее довольный Шурка.
- Под самый верх застеклил? – понимающе спрашивает мадам Берсон.
Шурка смотрит на мадам с огромным уважением и кивает.
- А вдруг она не пойдет?
- Куда денется? Я ей лекарство купил в будке на Канатной! – и Шурка показывает пачку пургена.
- Голова… - слегка завидует ему мадам Берсон.
Во двор входит Шуркина любимая тетя Гита, тяжко нагруженная бутылками с кефиром и абрикосами.
- Зря на лекарство тратился… - жалуется Шурка и бежит домой, чтоб ничего не пропустить.

СКАЗКА О ТОМ, ЧТО ПОСТРАДАВШИХ НЕТ

Александр Бирштейн

Волосы у нее пушистые-пушистые и пепельные. И глаза серые. Смотрит и смотрит в окно. А на меня ноль внимания. Почему? Ведь меня даже тут узнают. Сперва глазам не верят, потом проталкиваются:
- Скажите, вы не ….?
- Да, - отвечаю, - а что? – кокетничаю.
Тушуются. Автограф некоторые просят. В маршрутке. Самое место. Студентки, наверное. Ай, девочки, небось, только на третью пару едете. И тут я. Будет, о чем подругам на лекциях рассказать. И автограф в доказательство. На запястье! Они, что теперь мыться не будут?
А эта – меня просто не видит!
Как же так? Меня и после предпоследней роли в кино все буквально узнавать стали. А последняя роль – и слава, я бы сказал: мировая, и награды… Канны – это вам не шутка!
А эта… Сдурела, что ли? Я – я! – доезжаю своей машиной до конечной маршрутки, короче, туда, где она по утрам в транспорт этот садится, стою, как балбес, жду… Появляется. Нарядная. Прическа, вроде, небрежная, а на самом деле – ой-ой-ой, духи «Мицуко», причем настоящие… Тоже, кстати, загадка. Такая женщина и в маршрутке. Видно, сломалось что-то в жизни…
Кстати, для кого это она так причесывается-одевается? Не для меня же! А зря! Я бы… Что, я бы? Сколько времени тратил на других женщин? Неделю? Месяц? Как с кем… А с ней? Сейчас кажется, что это на всю жизнь. А на самом деле? Увы, я себя знаю. Знаю? Почему же тогда я тут? И трясусь минут сорок-сорок пять? Зато ее вижу! На конечной, в то время, когда она садится, народу немного. Можно сесть чуть сзади и сбоку и смотреть, смотреть. Любоваться!
Впрочем, если дадут. Заслоняют. Подходят… А разговоры!
- Вот это – человек! В маршрутке, как все, трясется! Наш!
Надоело!
Надоело? Ничуть! И она, наверное, слышит.
Ноль внимания!
Специально смотрел. Обручального кольца нет. Так для кого же она такая? Любовника завела? Вот я дурень! Какой любовник может быть регулярно, каждый день и с утра? Это она на работу, наверное. На работу… Небось с начальником шашни строит! У-у! Убил бы!
Ей выходить. Встает, отдает деньги водителю, пересчитывает сдачу. У меня она сдачу не считала бы! Да я, куда скажет, ее бы сам возил. А если я на съемках? Тогда сама ездила бы. Что мне трудно еще один лексус для любимой купить? Я ведь, можно сказать, миллионер.
Смешно сказать, но еще лет семь назад я выше амплуа «Кушать подано!» и не поднимался. Ну, и Дед Мороз на Новогодние праздники. С того и жил. Пока на съемки не пробился. Случайно вышло. Но в масть. А фильм совместный был. Роль небольшая. Но заметили. Причем, не здесь, а там. Еще пригласили, потом еще…А там и призы фестивальные пошли. А роли все больше. И у нас, наконец, оценили. Я на главные роли долго не претендовал. Даже отказывался. Понимал – рано. А потом, практически подряд, два фильма, которые меня знаменитым сделали. И богатым, соответственно. Один на Оскара был представлен. Другой в Каннах – в Каннах! – приз взял. И мне приз достался…
Представляете?
А она едет себе. Словно меня и не существует! Что ей надо? Ну, что? Хотя… Если она меня не видит… Но почему, почему? Может, притворяется? Но зачем?
Заговорить с ней, что ли? Пытался… Но у меня язык к гортани присыхает, когда хочу ей что-то сказать.
Вышла из маршрутки. Идет себе. Каблучки на шпильках, наверное, стучат… Как тогда. Я только от отчима вышел. Я его раз-другой в неделю навещаю. Раньше они с мамой жили. Но мамы уже пять лет нет. Он один. Справляется… Продукты у меня принимает, а деньги ни в какую! Ничего, я их ему по карманам одежек, что на вешалке в прихожей висят, оставляю. Отчим славный дядька. Не припомню, чтоб он, хоть раз маму или меня обидел. Наоборот. Мы все как-то празднично жили. Так жили, что я отца даже не вспоминал. Впрочем, он меня тоже. Как ушел от нас, когда мне семь лет было, так, словно, канул. Краем доходило, что у него другая семья, серьезный бизнес. Но мне это больше, чем по барабану.
А отчим так и не женился вторично. Уважаю!
Отвлекся… В общем, вышел я тогда от отчима, иду к машине и… Женщина! Мимо! Духи… Походка… Все! Про машину забыл. Иду за ней. Маршрутка… Ах, да, я уже об этом говорил.
Выскакиваю на следующей остановке. Ловлю такси. Надо же как-то до своей машины добраться.
***
Наконец, можно выйти из этой проклятой маршрутки! Знаю, он стоит и пялится на меня в окошко. И злится, если заслоняют. Ничего, это полезно! Уверена, завтра-послезавтра он заговорит. А там главное не оборвать леску. И да, и нет - при разговоре. Пусть не понимает, на каком он свете. Иначе, столько времени, сил псу под хвост. Это он думает, что случайно встретил меня. Если бы знал, сколько дней простояла за углом, выжидая, когда он посетит своего старика.
Случайно… Стану я случаю в таком важном деле, как приручение для себя мужика, доверять! Как же, как же. Герой! В кино! Да и в жизни без поражений. Трудный вариант. Но не невозможный. Если взяться.
Герой… Что ж ты, герой, своего папочку подле своей мамочки не удержал? Свалился тот на нашу с мамой голову. Маме голову задурил, впрочем, это нетрудно. А потом, годы спустя, и до меня стал добираться. Впрочем, не обломилось ему. А уж как пыхтел-старался. Это он, кстати, мне тебя в театре показал.
- Сынок мой! – говорит. Вроде, как даже похвастал. Я глянула, поняла, что без тебя мне не жить. Поняла… А толку? Хороша собой? Так, вокруг тебя красавиц море. Богата? Так и ты не бедствуешь…
***
Она повернула за угол, дошла до своего Лексуса и поехала в сторону центра, думая о нем.
***
В центр ехал и он. И думал о ней, конечно.
***
Из сводки ГАИ.
«… на перекрестке … столкнулись два автомобиля марки Лексус. Пострадавших нет».

Я ТАК СКУЧАЮ…

Александр Бирштейн

Полупроснувшись, перед тем как встать, встряхиваю комнатные башмаки. А вдруг там скорпион…
И только тогда просыпаюсь. Какой, какой скорпион в благополучной одесской квартире на третьем этаже?
Атавизм? Нет, конечно, но память сохранила и каждое утро повторяет команду:
- Встряхни обувь! Проверь одежду!
Это – зарубка Средней Азии, которая не отпускает.
Мерзкое насекомое скорпион, а вот прицепился… И вспоминаю, вспоминаю…
А память ползет дальше, извиваясь влево, вправо… Как змея.
Кстати, со змеей той, самой первой, познакомились не в Азии, а в Грузии. Тогда здоровенная гадюка взвилась с валика газопровода и повисла на мотне штанов бригадира Юры Коваленко. Брезентовых рабочих штанов сорок шестого размера на складе не нашлось, пришлось ему брать самые маленькие, пятьдесят четвертого. Висели, конечно, спереди и сзади, поддерживаемые веревкой. Это и выручило. Змея повисла, извиваясь, а мы пытались сбить ее палками-электродами. Не получалось, Юра орал, а мы смеялись и шутили:
А потом стало не до шуток, ибо змея не уходила. Сдернули ее как-то, и она уползала злясь. И Ваня Лунин догнал змею на УАЗе и давил, давил, а она, уже раздавленная, кусала и кусала колесо, оставляя белые, ядовитые следы.
Следы кабана показали нам туркмены. Кабан каждую ночь травил им кукурузу, и они пришли просить поохотиться на него. Поохотиться? Ура! И никто не вякнул о том, что мы никогда – понимаете: никогда! – не охотились на кабана.
Примотав изоляцией к стволам ружей длинные китайские фонарики, залезли поздно вечером в пересохший арык и стали ждать. Курить не велено, комары воют… Мука! Я, как всегда смотрел и смотрел на пушистые, большие и низкие звезды. Ох, сладко! И предвкушение!
Кабан пришел ближе к утру. Мы услышали шелест, потом треск кукурузы и хрюканье. Фонарики, рыже-серый мохнатый бок и… пальба…
Кто убил?
- Надо было жаканы метить! – ворчал Роберт.
А я помалкивал. Я вообще стрелял не жаканом, а турелькой. И очень надеялся, что это обнаружится впоследствии.
Шашлык! Ох, какой из этого первого кабана был шашлык! Ничуть не хуже того, что в горах под Батуми жарил весельчак и мастер Резо. Мясо таяло во рту, а к мясу было вино «Алазанская долина» и зелень!
- Зелень-мелень! – говорил Резо. А мы собирали в кулаке пучки, состоящие из регана, мяты, цицматов, тархуна, укропа, петрушки. И в соль, а потом в рот… Ой, нет, не могу! Успокоиться надо. Кофе выпить!
Кофе… В каждом городе есть заветное место, где делают «лучший в мире» кофе. В Батуми – это кофейня на базаре, в Сухуми небольшая жаровня в дальнем конце набережной, Ну, там, где футбольные таблицы висят – висели! – на фанерной стенке. В Ереване – арка на бывшей улице Ленина напротив рынка. У Ашота, короче. В Риме – пиццерия подле Колизея, в Сан-Бенедетто – маленькая обувная фабричка, где кофе угощают посетителей, а подле автомата блюдце с серыми стальными жетонами размером в пятак.
А в Москве лучший кофе в конце шестидесятых делали в Доме литераторов, куда меня приводила Инна Кашежева. Кофе по-восточному. Так называлось счастье.
Счастье… Оно наступало, когда выйдя в Домодедово из самолета, ты обнаруживал, что идет мелкий-премелкий дождик. И это в конце июля! И ты подставлял капелькам дождя лицо, обожженное среднеазиатской жарой, и улыбался, и жалел москвичей, которые прячутся от счастья под зонтами. Ну, как, скажите, можно прятаться от дождя?
Дождь в Батуми был так же привычен, как утро или вечер… Потому что дождь мог хлынуть когда угодно. И небо, до того подрагивавшее под натиском туч, вдруг ежилось от грома, пугалось молнии и… переворачивалось, выливая на землю море воды.
И… успокаивалось. И улыбалось солнцем.
Солнце в Средней Азии похоже на блин из белой-белой муки, вылитый на серую, раскаленную поверхность. Некоторые считают, что это такое летнее небо. Может быть. Но я не уверен.
Такие мелочи, как утро или вечер в Каракумах незаметны. Пшшш – блин на сковороде. Темно. Блин сняли. В промежутках – длинном дневном и коротком ночном соответственно жарко, даже невероятно жарко и… холодно. Перепад температур градусов тридцать, не меньше. Это летом. А зимой и того больше. С утра одет во все, что сумел напялил, потом постепенно раздеваешься и к полудню пашешь раздетый до пояса. И это в декабре! Потом, правда, постепенно одеваешься, одеваешься… А к вечеру суглинки трассы просто звенят под ногами.
Суглинки. Такыры…
А по такырам просто здорово гулять весной. Да-да, именно гулять, внимательно глядя под ноги. Как увидел небольшой, с кулак, холмик, разрой его палочкой. А там гриб-шампиньон. Его тоже надо выгребать палочкой, ибо, обычно, вместе с грибом появляется, прилепившийся к нему скорпион.
Впрочем, о скорпионах я уже говорил…

У МЕНЯ ЗАЗВОНИЛ ТЕЛЕФОН

Александр Бирштейн

У меня зазвонил телефон. А я не удивился. Телефон это проделывает столько раз за день, что скорее удивляюсь, когда он затыкается хотя бы на час. Так что, звонок у меня шока не вызвал.
Шок появился потом, когда телефон заговорил почти человеческим, то есть, женским голосом. А голос сообщил, что я изменник, подлец, мерзавец и… далее по шкале. Поскольку именно по этой шкале я себя никогда не ценил, то ошарашено молчал. Ободренный таким вниманием, голос, сообщил, что моим бесчинствам будет положен конец. И что он, то есть, она меня заказала!
Не успел я отреагировать на это приятное известие, как трубку, с той стороны, бросили.
Приятные новости, правда? Аж смешно! Заказала… Чушь какая!
А вдруг, правда?
Нет! Не может быть! В наше время…
Хотя… Именно в наше время запросто может быть!
За этими радостными размышлениями я как-то подзабыл, что дама, угостившая доброй новостью, мне категорически незнакома!
Я, конечно, не ангел. Точно, не ангел! Но поступков, соответствующих столь крутым мерам, за собой как-то не числю.
Наверное, она ошиблась номером!
Впрочем, когда набирают этот самый номер, чтоб сообщить подобное, номерами вряд ли ошибаются. Всякое, конечно, может быть…
А вдруг я действительно сотворил такое, что эта женщина обрекла меня на смерть. Ведь это риск огромный, да и деньги немалые. И решиться…
Боюсь ли я смерти? Конечно, боюсь!
Но еще больше боюсь сделать то, за что буду заслуживать смерти! Как-то так…
Итак, что же я натворил?
Знаете, ближайший час был не самым лучшим в моей жизни. Я буквально по крупицам перебрал всё и всех. Несколько раз, при этом, я густо краснел. Это было…
Но! Я ни разу не побледнел! А бледнею я, когда выясняется, что я очень неправ. Так неправ, что хочу сам себе дать в морду!
И…
Хоть убейте, не нашел, за что меня стоит заказать.
Хоть убейте… Смешно!
Смешно? Да-да! Шутка это была!
Шутка? Но неужели есть люди, которые умеют так шутить? В моем мире? В моем городе?
Немыслимо!
А если…
Телефон зазвонил снова.
– Я тебя прощаю! – произнес тот же голос. – И вообще, я тебя разыграла!
– А пошла ты… – ответил я незнакомке и дальше выложил весь немалый запас слов, который скопил в армии и на стройках.
Даму просто замкнуло на одной букве.
– А-аа-а-а… – доносилось до меня.
Рассказав все, что помнил из плохих слов, бросил трубку.
Я знаю, знаю, что дамам такие слова не говорят. Но иногда, очень-очень иногда, можно.
Правда?

  

Про колечко и стеклянный унитаз уже было. 

СКАЗКА ПРО ЛЮБОВЬ…

Александр Бирштейн



Нет на свете мужчин, иногда не мечтающих стать свободными, как нет и женщин, изредка, а то и чаще, желающих выйти замуж. А потом, конечно, овдоветь.
Дядя Марик шел домой и думал о тете Бете. Конкретно думал. Даже мечтал. Правда, мечтать было затруднительно, ибо он точно не знал, что лучше: попадет тетя Бетя под трамвай или, все-таки, выпадет из окна.
Под трамвай, конечно, надежнее, тем более, имелись случаи, когда люди падали из окна на что-то мягкое и всего лишь ломали ноги. А если Бетя сломает ноги, то придется за ней ухаживать. И на лечение сколько уйдет!
Но и трамвай, если честно, вещь ненадежная. Тормоза всякие, решетка спереди… Опять же, тетя Бетя упорно отказывалась ехать на подножке! А подножка – это такой шанс!
Дядя Марик мечтательно вздохнул.
В это самое время тетя Бетя готовила дяде Марику обед. То есть, с остервенением крутила мясорубку. И тоже мечтала. И тоже разрывалась между вариантами. На нее большое впечатление произвел асфальтовый каток, который она недавно увидела на Новорыбной. Хорошая машина. Надежная. Вот бы ее сюда, на Жуковского! Заодно и дорогу заасфальтируют. А дядя Марик будет идти домой, замечтается о том, как повезет тетю Бетю отдыхать в Сочи… А каток нечаянно на него наедет…
Тетя Бетя добавила в фарш два яйца и стала его перемешивать.
Хотя… Каток может зацепить дядю Марика только краем. И отдавить ему, например ногу. И что будет? Ничего хорошего! Станет инвалидом, будет получать пенсию… Кстати, интересно, а сколько у нас платят инвалидам? А, сколько бы ни платили, все равно меньше, чем дядя Марик зарабатывает.
Тетя Бетя поставила сковородку на огонь и налила туда постное масло.
Дядя Марик дошел до Канатной и задержался на остановке. Через какое-то время подкатил трамвай, облепленный народом. Толпа жаждущих быстрой езды ринулась на штурм. В то же время те, кто уже приехал, выпихивались наружу. Одна женщина даже упала с подножки. Но поднялась, обругала почему-то ватмана сволочью и пошла себе, волоча кошелки с провизией.
- Не повезло кому-то… - подумал дядя Марик. – Могла бы и не встать!
А тетя Бетя, присматривая за котлетами, начала чистить картошку. И думать о бане. На днях буквально, дама из соседнего двора поскользнулась на обмылке и поимела синяк на ягодице! А могла бы и головой удариться! А что? Это как повезет! Мужу этой дамы, кстати, приличный человек, часовой мастер, не повезло… Жаль Марик редко в баню ходит. Экономит! Нельзя на себе экономить! Это еще покойная мама говорила. Теперь Марик будет ходить в баню минимум раз в месяц! А можно и чаще! Пусть попробует только отказаться!
Картошку тетя Бетя порезала на соломку и поставила вторую сковородку.
Дядя Марик зачем-то не повернул с Канатной на Жуковского, а пошел дальше. Там же на Канатной, как раз против угла улицы Бебеля строили новый дом. Высотный! Дядя Марик задрал голову и начал внимательно смотреть вверх. Строители дошли уже до восьмого этажа, но останавливаться не собирались.
- Восьмой вполне достаточно! Или даже седьмой! – мысленно укорил дядя Марик неуемных строителей. А потом стал мечтать, как дом построят, как он выменяет, с доплатой, конечно, квартиру на седьмом, нет, на восьмом этаже и попросит тетю Бетю помыть окна…
Котлеты получились на славу. И картошка тоже. Поджаристая, с коричневой корочкой. Как раз такая, какую любит дядя Марик. Тетя Бетя накрыла на стол. Успела. Обычно, в это время дядя Марик приходил домой обедать. Но его не было! И тетя Бетя начала волноваться. Но и это не помогло! Тогда тетя Бетя начала волноваться сильно!
Дядя Марик перестал смотреть на новый дом и вспомнил, что хочет кушать. Потом он посмотрел на часы и понял, что хочет кушать уже целых полчаса. И заспешил домой.
Перестав сильно волноваться, тетя Бетя начала неумело рвать на себе волосы. Волосы не поддавались. Тетя Бетя перестала рвать на себе волосы и начала сильно нервничать!
В это время открылась дверь, и вошел дядя Марик. Он сел за стол и принялся за колеты.
- Марик! Где ты был? Я уже с ума сходила! – заплакала тетя Бетя.
- Не волнуйся, родная! Дела немного задержали! – с набитым ртом ответил дядя Марик.